Вы будете неотразимы.
Женщина не двигалась. Кэрри властно взяла ее под руку и отвела в комнату, которую она сама и три ее продавщицы называли между собой «палатой для выздоравливающих».
— Обслужи ее, — попросила Кэрри свою ассистентку и вздохнула, взглянув на шелковый лоскут, который она все еще держала в руках. Ну вот, еще одно платье испорчено, и убытки придется нести ей. «Глупая женщина, — думала Кэрри. — У нее совершенно нет вкуса». Кэрри считала своим долгом спасать женщин от них самих. Кроме того, необходимо было поддерживать собственную репутацию. Ее предприятию не пойдет на пользу, если «ее» дамы будут выглядеть не лучшим образом.
Кэрри оглянулась на пятерых женщин, терпеливо ожидавших своей очереди, и вздохнула снова. Ей постоянно приходилось указывать им, что носить, и подобная ответственность зачастую тяготила ее.
— Я отправляюсь забрать почту, — сказала она, обращаясь к продавщицам. — Вам придется понянчиться с клиентами, но если миссис Миллер будет докучать вам по поводу того белого платья, скажите, чтобы она дождалась меня. — Кэрри улыбнулась. — Правда, я думаю, она будет достаточно послушной после того, как увидела, что я делаю с теми, кто мне перечит. Я вернусь… — Тут она посмотрела на низкое осеннее солнышко. — Вернусь, когда вернусь.
Джошуа Грин и его дети въехали в город, восседая втроем на спине старой рабочей клячи. Несколько недель прошло с тех пор, как они последний раз покидали ферму и общались с кем-нибудь из посторонних. Брат Джоша, Хайрем, не показывался с того времени, как новая невестка забросала его обедом. Трижды на ферму являлись люди из Вечности, и трижды выпроваживал их Джош, не желая ни с кем иметь дела. На следующий день после отъезда Кэрри он оставил миссис Эммерлинг записку, извещавшую о том, что в ее услугах больше не нуждаются. Она наготовила для него и детей еды впрок и даже отказалась от денег, выплаченных ей Кэрри до конца месяца.
После того как еда, приготовленная миссис Эммерлинг, закончилась, Джош попробовал снова сам готовить для себя и детей. Первый раз, когда детям пришлось есть его пригоревшую стряпню, он ожидал нелестных отзывов, но они ничего не сказали, а молча съели все, что было у них в тарелке.
Тогда, шесть недель назад, когда он сообщил им об отъезде Кэрри, они тоже промолчали. Всю дорогу домой он ломал голову, как объяснить ее отъезд, и приготовился к душераздирающей сцене.
Он ожидал истерики и слез, но совершенно был не готов к подобному смирению. Он думал, что после заявления о том, что Кэрри вернулась в Мэн, разразится шторм.
Но дети, услышав новость, кивнули, как будто в ней не было ничего для них неожиданного. Они были похожи на двух мудрых старичков, которые много чего повидали на своем веку и знали — от этой жизни ничего хорошего ждать не приходится. Он хотел уверить их, что отослал Кэрри для их же пользы, что он знал — она уже устала изображать домохозяйку и что рано или поздно она и ее нелепая собачка все равно покинули бы их. Он хотел сказать, что лучше им было потерять ее через неделю, нежели потом через месяц, и сравнивать ее со сказочной принцессой, ненадолго вошедшей в их жизнь. Он хотел сказать, что они должны забыть Кэрри, потому что она была воображением, а нереальностью.
Но время шло, а образ Кэрри преследовал как детей, так и самого Джоша. Они не говорили о ней, даже Даллас не задавала вопросов, и Джош силился убедить себя, что скоро жизнь наладится и все будет так, словно Кэрри и не нарушала никогда привычного хода событий. Когда они остались одни, их поглотила тоска, царившая здесь да того, как мисс Кэрри Монтгомери приехала к ним.
Но, несмотря на то что Джош уговаривал себя, что все будет, как было, и Кэрри забудется, он знал — все это самообман. Ничего не станет по прежнему. Ничего. Ни он, ни дети, ни ферма. Все изменилось.
Дело было не в том, что они скучали. И не в том, что, взглянув на дом с розами внутри и снаружи, они сразу вспоминали Кэрри. Она изменила их взгляд на собственную жизнь, ненадолго сделав счастливыми. Она дала им возможность вновь улыбаться, смеяться, петь, рассказывать сказки.
Сперва Джош старался заменить детям Кэрри, притворяясь, что ничуть не тоскует по ней. Он, например, пытался завязывать за столом какую-нибудь интересную непринужденную беседу. Дети же пытались подыгрывать ему, но у них ничего не выходило. Однажды Джош попросил ребятишек изобразить животных, но обнаружил, что, вместо того чтобы наслаждаться представлением, критикует их. Вскоре дети сели, потупив глаза, и заяви ли, что устали и больше не хотят играть.
Как-то раз Джош и Тем отправились в поле.
Джош старался как мог, но вскоре бросил мотыгу.
— Чертовы растения знают, что я их ненавижу, — в сердцах бросил он. Тем согласно кивнул.
Джош ходил с детьми на рыбалку, но всем опять было не слишком весело. Некому было дразнить их и подзадоривать, некому было превратить все это в увлекательную игру.
Прошлым вечером их состояние выплеснулось наружу. Они ужинали жареным окороком и кон сервированными бобами, когда откуда-то донесся лай собаки. Они могли бы понять, что это вовсе не собака Кэрри — лай был низкий, так мог лаять только большой пес, — но это никому не пришло в голову. Даже не переглянувшись, не сказав ни слова, все трое выскочили одновременно из-за стола и кинулись к дверям. Двери были узкие, и они столкнулись на бегу. Даллас ткнулась в плечо брата, а Джош чуть не сбил с ног детей, торопясь выскочить на улицу. Поняв, что он чуть было не натворил, Джош схватил детей под мышки и выбежал во двор.
Пес убежал, увидев троих взбудораженных людей. Это был большой, худющий пес с фермы, совсем не такой, как Чу-Чу;
Опустив детей на землю, Джош уселся на ступеньки крыльца, глядя на залитый лунным светом двор. Как всегда, о Кэрри не было сказано ни слова, но Даллас принялась тихонько всхлипывать.
Джош молча посадил девочку к себе на колени и начал поглаживать по голове. Тут за его спиной шмыгнул носом Тем, и Джош понял, как тому больно, — мальчик готов был умереть, но не позволить другим видеть его слезы. Джош обнял сына.
— Почему она уехала? — прошептал Тем.
— Потому что я дурак, болван с куриными мозгами, — так же тихо ответил Джош.
Даллас, прижавшись к груди отца, кивнула, и на глаза Джоша навернулись слезы. Его всегда удивляло, насколько дети его любят. Он заставил уехать женщину, которую они успели полюбить, но не услышал от них ни одного вопроса, ни слова упрека. Они обожали его и верили, что он все делает правильно, они были готовы принять любое его решение, не обращая внимания на то, как оно затронет их самих. Они любили отца и всецело ему доверяли.
Джош вытер слезы тыльной стороной ладони.
Кэрри сказала, что любит его. Достаточно ли сильна ее любовь, чтобы заставить ее вернуться к нему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Женщина не двигалась. Кэрри властно взяла ее под руку и отвела в комнату, которую она сама и три ее продавщицы называли между собой «палатой для выздоравливающих».
— Обслужи ее, — попросила Кэрри свою ассистентку и вздохнула, взглянув на шелковый лоскут, который она все еще держала в руках. Ну вот, еще одно платье испорчено, и убытки придется нести ей. «Глупая женщина, — думала Кэрри. — У нее совершенно нет вкуса». Кэрри считала своим долгом спасать женщин от них самих. Кроме того, необходимо было поддерживать собственную репутацию. Ее предприятию не пойдет на пользу, если «ее» дамы будут выглядеть не лучшим образом.
Кэрри оглянулась на пятерых женщин, терпеливо ожидавших своей очереди, и вздохнула снова. Ей постоянно приходилось указывать им, что носить, и подобная ответственность зачастую тяготила ее.
— Я отправляюсь забрать почту, — сказала она, обращаясь к продавщицам. — Вам придется понянчиться с клиентами, но если миссис Миллер будет докучать вам по поводу того белого платья, скажите, чтобы она дождалась меня. — Кэрри улыбнулась. — Правда, я думаю, она будет достаточно послушной после того, как увидела, что я делаю с теми, кто мне перечит. Я вернусь… — Тут она посмотрела на низкое осеннее солнышко. — Вернусь, когда вернусь.
Джошуа Грин и его дети въехали в город, восседая втроем на спине старой рабочей клячи. Несколько недель прошло с тех пор, как они последний раз покидали ферму и общались с кем-нибудь из посторонних. Брат Джоша, Хайрем, не показывался с того времени, как новая невестка забросала его обедом. Трижды на ферму являлись люди из Вечности, и трижды выпроваживал их Джош, не желая ни с кем иметь дела. На следующий день после отъезда Кэрри он оставил миссис Эммерлинг записку, извещавшую о том, что в ее услугах больше не нуждаются. Она наготовила для него и детей еды впрок и даже отказалась от денег, выплаченных ей Кэрри до конца месяца.
После того как еда, приготовленная миссис Эммерлинг, закончилась, Джош попробовал снова сам готовить для себя и детей. Первый раз, когда детям пришлось есть его пригоревшую стряпню, он ожидал нелестных отзывов, но они ничего не сказали, а молча съели все, что было у них в тарелке.
Тогда, шесть недель назад, когда он сообщил им об отъезде Кэрри, они тоже промолчали. Всю дорогу домой он ломал голову, как объяснить ее отъезд, и приготовился к душераздирающей сцене.
Он ожидал истерики и слез, но совершенно был не готов к подобному смирению. Он думал, что после заявления о том, что Кэрри вернулась в Мэн, разразится шторм.
Но дети, услышав новость, кивнули, как будто в ней не было ничего для них неожиданного. Они были похожи на двух мудрых старичков, которые много чего повидали на своем веку и знали — от этой жизни ничего хорошего ждать не приходится. Он хотел уверить их, что отослал Кэрри для их же пользы, что он знал — она уже устала изображать домохозяйку и что рано или поздно она и ее нелепая собачка все равно покинули бы их. Он хотел сказать, что лучше им было потерять ее через неделю, нежели потом через месяц, и сравнивать ее со сказочной принцессой, ненадолго вошедшей в их жизнь. Он хотел сказать, что они должны забыть Кэрри, потому что она была воображением, а нереальностью.
Но время шло, а образ Кэрри преследовал как детей, так и самого Джоша. Они не говорили о ней, даже Даллас не задавала вопросов, и Джош силился убедить себя, что скоро жизнь наладится и все будет так, словно Кэрри и не нарушала никогда привычного хода событий. Когда они остались одни, их поглотила тоска, царившая здесь да того, как мисс Кэрри Монтгомери приехала к ним.
Но, несмотря на то что Джош уговаривал себя, что все будет, как было, и Кэрри забудется, он знал — все это самообман. Ничего не станет по прежнему. Ничего. Ни он, ни дети, ни ферма. Все изменилось.
Дело было не в том, что они скучали. И не в том, что, взглянув на дом с розами внутри и снаружи, они сразу вспоминали Кэрри. Она изменила их взгляд на собственную жизнь, ненадолго сделав счастливыми. Она дала им возможность вновь улыбаться, смеяться, петь, рассказывать сказки.
Сперва Джош старался заменить детям Кэрри, притворяясь, что ничуть не тоскует по ней. Он, например, пытался завязывать за столом какую-нибудь интересную непринужденную беседу. Дети же пытались подыгрывать ему, но у них ничего не выходило. Однажды Джош попросил ребятишек изобразить животных, но обнаружил, что, вместо того чтобы наслаждаться представлением, критикует их. Вскоре дети сели, потупив глаза, и заяви ли, что устали и больше не хотят играть.
Как-то раз Джош и Тем отправились в поле.
Джош старался как мог, но вскоре бросил мотыгу.
— Чертовы растения знают, что я их ненавижу, — в сердцах бросил он. Тем согласно кивнул.
Джош ходил с детьми на рыбалку, но всем опять было не слишком весело. Некому было дразнить их и подзадоривать, некому было превратить все это в увлекательную игру.
Прошлым вечером их состояние выплеснулось наружу. Они ужинали жареным окороком и кон сервированными бобами, когда откуда-то донесся лай собаки. Они могли бы понять, что это вовсе не собака Кэрри — лай был низкий, так мог лаять только большой пес, — но это никому не пришло в голову. Даже не переглянувшись, не сказав ни слова, все трое выскочили одновременно из-за стола и кинулись к дверям. Двери были узкие, и они столкнулись на бегу. Даллас ткнулась в плечо брата, а Джош чуть не сбил с ног детей, торопясь выскочить на улицу. Поняв, что он чуть было не натворил, Джош схватил детей под мышки и выбежал во двор.
Пес убежал, увидев троих взбудораженных людей. Это был большой, худющий пес с фермы, совсем не такой, как Чу-Чу;
Опустив детей на землю, Джош уселся на ступеньки крыльца, глядя на залитый лунным светом двор. Как всегда, о Кэрри не было сказано ни слова, но Даллас принялась тихонько всхлипывать.
Джош молча посадил девочку к себе на колени и начал поглаживать по голове. Тут за его спиной шмыгнул носом Тем, и Джош понял, как тому больно, — мальчик готов был умереть, но не позволить другим видеть его слезы. Джош обнял сына.
— Почему она уехала? — прошептал Тем.
— Потому что я дурак, болван с куриными мозгами, — так же тихо ответил Джош.
Даллас, прижавшись к груди отца, кивнула, и на глаза Джоша навернулись слезы. Его всегда удивляло, насколько дети его любят. Он заставил уехать женщину, которую они успели полюбить, но не услышал от них ни одного вопроса, ни слова упрека. Они обожали его и верили, что он все делает правильно, они были готовы принять любое его решение, не обращая внимания на то, как оно затронет их самих. Они любили отца и всецело ему доверяли.
Джош вытер слезы тыльной стороной ладони.
Кэрри сказала, что любит его. Достаточно ли сильна ее любовь, чтобы заставить ее вернуться к нему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60