Разворачивая свертки с покупками – признаться, московскими, – я пугалась его диких восторгов, целовалась то с большим, то с маленьким, и они в конце концов устроили глупое соревнование – кто больше меня поцелует, я едва спаслась, убежала в ванную переодеться с дороги, принять душ.
Ирины не было, я не придала этому значения, тем более что Саша сразу прояснил: она в библиотеке, трудится над диссертацией. Да, диссертация не шутка, умываясь, я пожалела про себя сына: ученая жена, не фунт изюма, надо ведь соответствовать ей, – и, выйдя из ванной, спросила Александра:
– А ты не думаешь о диссертации?
Он протянул мне руки, подвигал пальцами.
– Руки, ма, руки – мой инструмент. Для диссертации нужна голова.
– Что же, ее нет?
– Есть, но очень обыкновенная! – Он схватил меня за плечи, усадил на диван. – Ну как ты там одна?
– Ничего. Скажи лучше, как ты, сын?
– Я? – спросил он растерянно и стал рыскать взглядом по комнате. – Нормально. Я нормально. Получаю двести двадцать, да Ирина полторы, вот защитится, и заживем.
Он говорил как-то механически, без чувства, без живости. Радостно сменил тему:
– Квартиру-то ты не видала! Ну-ка пойдем. Игорь, давай экскурсию.
Малыш схватил меня за руку и, видно, не впервые, повел вначале на кухню – «Здесь мы обедаем!» – потом в угол, заваленный игрушками – «Здесь я ночую», – потом к дивану – «Здесь смотрю телевизор!». Квартирка была ухоженной, устроенной по образцам с ненашенских картинок, но бедноватой: желания расходились с возможностями.
Около одиннадцати пришла Ирина. Игорек все никак не мог угомониться, вертелся на кровати, услышав звонок, в одной рубашонке бросился в переднюю. Ирина было запричитала, но увидала меня, радостно всплеснула руками. Я разглядывала ее, не могла оторваться: точно сошла с картинки журнала мод – элегантная дама, наряды, которые она надевала когда-то, – прошлый век, совершенно другой, провинциальный класс, настоящее наступило сейчас. Может, торопишься, одернула я себя. Но не могла не любоваться.
Подтянутая, еще больше похудевшая, Ирина и в общении стала другой: спокойной, уверенной, сильной. В одно мгновение она расправилась со своей семьей, – Игорька в постель, и он тотчас, без сопротивления, уснул, Сашу – на кухню, заваривать чай. Все внимание обратила ко мне: кого я нашла Але? Как живу? Незаметно, мягко, не отвлекаясь от моего рассказа, она накрыла нарядной скатертью стол, поставила красивый чайный сервиз. Саша внес чайник, мы сидели тихо, переговаривались как-то вкрадчиво, боялись разбудить Игорька, Ирина говорила, как и вела себя, со сдержанной силой и чувством уверенного достоинства.
Про Сашины дела рассказывалось очень мельком, все хорошо, на новом месте приняли превосходно, снова на взлете, руки золотые – и только, зато Иринина жизнь описывалась подробно и живописно.
Сегодня имела беседу с известным международником, доктором наук – популярная личность, часто появляется на экране телевизора, просил подготовить кое-какую литературу, разговорились, она представилась подробнее, сказала об аспирантуре, и международник поделился кое-какой неофициальной информацией о режиме Франко. В Испании созревают силы, недовольные каудильо, это в общем-то известно, но ученый рассказал кое-какие подробности. Что касается Сервантеса, то и тут есть любопытные новости: один дипломат по своим дружеским каналам, через французских друзей, достал специально для Ирины новую испанскую монографию по ее теме, это очень важно – современной научной литературы из Испании пока очень мало, и эта книга – для диссертанта сущий клад.
Наконец, специально для меня Ирина рассказала о последних парижских модах – библиотека имеет журналы – это потрясающе, какую там выдумывают чушь – вот тут голо, до сих пор, тут едва прикрыто, – она размахивала руками, показывая, где и чего нет на женщине в последних французских модах, и я снова подумала, насколько она стала свободней, раскрепощенней.
Может, и открытей?
Неожиданно для себя я вдруг поняла: при внешнем спокойствии и благородстве речь Ирины все же выходила нестройной – по содержанию. Казалось, ее распирает чувство своей значительности, захлестывает жажда рассказать об удивительных знакомых.
Целый час она говорила о латиноамериканских литературах с директрисой библиотеки, замечательной женщиной известной фамилии, ездила к академику такому-то, едва ли не единственному академику по ведомству западноевропейской литературы, он был любезен и благодарен, что ему доставили нужную книгу, ее пригласили на коктейль в посольство, срочно что-то надо придумать, посольства вечером посещают только в парадных платьях, а коктейль назначен на вторую половину дня, придется справиться у специалистов, считается ли этот час вечерним по-посольски…
Плавная речь Ирины начинала постепенно раздражать – я узнавала этот столичный примитив: рассказывая о других, выпячивать свою значительность, свои связи, безусловную целесообразность своего присутствия в этом городе. Такое я слыхала и раньше, в мои годы.
– Ну, а Игорек? – оборвала я ее как можно мягче.
– Игорек ходит в один садик с внуком знаменитого маршала, – ответила она, ничуть не смутившись, – дерется с этим внуком, а маршал передо мной извиняется. Представляете?
Я кивнула. Да у тебя, девочка, совершенно нет слуха!
Сколько передумала всякого я в ту ночь! Борясь с бессонницей, прислушиваясь к ночным шорохам и далеким звукам, представляла, как мой Саша ходит за Игорем в садик, потом сидит допоздна, переживая, дожидаясь жену, а она входит – элегантная, красивая, переполненная знакомствами, знаниями, жизнью, подавляет его своими спокойными, самоуверенными речами, и Саша теряется, сжимается, уходит в себя. Известно, что в супружеской жизни кто-то непременно должен уступать другому, один – коренник, другой – пристяжной, так вот мой Саша пристяжной к Ирине, а она прет по той дороге, которая нравится ей, и пристяжной ничего поделать с этим не может.
Все сравнения хромают, это – тоже. Очевидно одно – Ирина процветает, у нее своя жизнь, а у Саши своя, и как бы не вышло худа.
В тот первый свой приезд я как-то спросила ее:
– Ирочка, тебе нравится нравиться?
– Мужчинам? – быстро и охотно уточнила она, словно привыкла к таким вопросам.
– Женщинам тоже.
– Дорогая Софья Сергеевна, а есть такой человек, который бы не хотел нравиться другим? Ведь это же вопрос культуры, эстетики. Когда люди начнут следить за собой, все без исключения, жизнь станет наряднее, а значит, лучше. Обозлиться на красивого труднее, чем на обычного. Хамства меньше станет!
Целая теория. В азарте красноречия проболталась:
– А вообще-то мне одна подружка сказала: «Ир, как бы тебя твое эмансипе до беды не довело».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Ирины не было, я не придала этому значения, тем более что Саша сразу прояснил: она в библиотеке, трудится над диссертацией. Да, диссертация не шутка, умываясь, я пожалела про себя сына: ученая жена, не фунт изюма, надо ведь соответствовать ей, – и, выйдя из ванной, спросила Александра:
– А ты не думаешь о диссертации?
Он протянул мне руки, подвигал пальцами.
– Руки, ма, руки – мой инструмент. Для диссертации нужна голова.
– Что же, ее нет?
– Есть, но очень обыкновенная! – Он схватил меня за плечи, усадил на диван. – Ну как ты там одна?
– Ничего. Скажи лучше, как ты, сын?
– Я? – спросил он растерянно и стал рыскать взглядом по комнате. – Нормально. Я нормально. Получаю двести двадцать, да Ирина полторы, вот защитится, и заживем.
Он говорил как-то механически, без чувства, без живости. Радостно сменил тему:
– Квартиру-то ты не видала! Ну-ка пойдем. Игорь, давай экскурсию.
Малыш схватил меня за руку и, видно, не впервые, повел вначале на кухню – «Здесь мы обедаем!» – потом в угол, заваленный игрушками – «Здесь я ночую», – потом к дивану – «Здесь смотрю телевизор!». Квартирка была ухоженной, устроенной по образцам с ненашенских картинок, но бедноватой: желания расходились с возможностями.
Около одиннадцати пришла Ирина. Игорек все никак не мог угомониться, вертелся на кровати, услышав звонок, в одной рубашонке бросился в переднюю. Ирина было запричитала, но увидала меня, радостно всплеснула руками. Я разглядывала ее, не могла оторваться: точно сошла с картинки журнала мод – элегантная дама, наряды, которые она надевала когда-то, – прошлый век, совершенно другой, провинциальный класс, настоящее наступило сейчас. Может, торопишься, одернула я себя. Но не могла не любоваться.
Подтянутая, еще больше похудевшая, Ирина и в общении стала другой: спокойной, уверенной, сильной. В одно мгновение она расправилась со своей семьей, – Игорька в постель, и он тотчас, без сопротивления, уснул, Сашу – на кухню, заваривать чай. Все внимание обратила ко мне: кого я нашла Але? Как живу? Незаметно, мягко, не отвлекаясь от моего рассказа, она накрыла нарядной скатертью стол, поставила красивый чайный сервиз. Саша внес чайник, мы сидели тихо, переговаривались как-то вкрадчиво, боялись разбудить Игорька, Ирина говорила, как и вела себя, со сдержанной силой и чувством уверенного достоинства.
Про Сашины дела рассказывалось очень мельком, все хорошо, на новом месте приняли превосходно, снова на взлете, руки золотые – и только, зато Иринина жизнь описывалась подробно и живописно.
Сегодня имела беседу с известным международником, доктором наук – популярная личность, часто появляется на экране телевизора, просил подготовить кое-какую литературу, разговорились, она представилась подробнее, сказала об аспирантуре, и международник поделился кое-какой неофициальной информацией о режиме Франко. В Испании созревают силы, недовольные каудильо, это в общем-то известно, но ученый рассказал кое-какие подробности. Что касается Сервантеса, то и тут есть любопытные новости: один дипломат по своим дружеским каналам, через французских друзей, достал специально для Ирины новую испанскую монографию по ее теме, это очень важно – современной научной литературы из Испании пока очень мало, и эта книга – для диссертанта сущий клад.
Наконец, специально для меня Ирина рассказала о последних парижских модах – библиотека имеет журналы – это потрясающе, какую там выдумывают чушь – вот тут голо, до сих пор, тут едва прикрыто, – она размахивала руками, показывая, где и чего нет на женщине в последних французских модах, и я снова подумала, насколько она стала свободней, раскрепощенней.
Может, и открытей?
Неожиданно для себя я вдруг поняла: при внешнем спокойствии и благородстве речь Ирины все же выходила нестройной – по содержанию. Казалось, ее распирает чувство своей значительности, захлестывает жажда рассказать об удивительных знакомых.
Целый час она говорила о латиноамериканских литературах с директрисой библиотеки, замечательной женщиной известной фамилии, ездила к академику такому-то, едва ли не единственному академику по ведомству западноевропейской литературы, он был любезен и благодарен, что ему доставили нужную книгу, ее пригласили на коктейль в посольство, срочно что-то надо придумать, посольства вечером посещают только в парадных платьях, а коктейль назначен на вторую половину дня, придется справиться у специалистов, считается ли этот час вечерним по-посольски…
Плавная речь Ирины начинала постепенно раздражать – я узнавала этот столичный примитив: рассказывая о других, выпячивать свою значительность, свои связи, безусловную целесообразность своего присутствия в этом городе. Такое я слыхала и раньше, в мои годы.
– Ну, а Игорек? – оборвала я ее как можно мягче.
– Игорек ходит в один садик с внуком знаменитого маршала, – ответила она, ничуть не смутившись, – дерется с этим внуком, а маршал передо мной извиняется. Представляете?
Я кивнула. Да у тебя, девочка, совершенно нет слуха!
Сколько передумала всякого я в ту ночь! Борясь с бессонницей, прислушиваясь к ночным шорохам и далеким звукам, представляла, как мой Саша ходит за Игорем в садик, потом сидит допоздна, переживая, дожидаясь жену, а она входит – элегантная, красивая, переполненная знакомствами, знаниями, жизнью, подавляет его своими спокойными, самоуверенными речами, и Саша теряется, сжимается, уходит в себя. Известно, что в супружеской жизни кто-то непременно должен уступать другому, один – коренник, другой – пристяжной, так вот мой Саша пристяжной к Ирине, а она прет по той дороге, которая нравится ей, и пристяжной ничего поделать с этим не может.
Все сравнения хромают, это – тоже. Очевидно одно – Ирина процветает, у нее своя жизнь, а у Саши своя, и как бы не вышло худа.
В тот первый свой приезд я как-то спросила ее:
– Ирочка, тебе нравится нравиться?
– Мужчинам? – быстро и охотно уточнила она, словно привыкла к таким вопросам.
– Женщинам тоже.
– Дорогая Софья Сергеевна, а есть такой человек, который бы не хотел нравиться другим? Ведь это же вопрос культуры, эстетики. Когда люди начнут следить за собой, все без исключения, жизнь станет наряднее, а значит, лучше. Обозлиться на красивого труднее, чем на обычного. Хамства меньше станет!
Целая теория. В азарте красноречия проболталась:
– А вообще-то мне одна подружка сказала: «Ир, как бы тебя твое эмансипе до беды не довело».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28