– И в следующий миг я вздрогнула: так сходились мои мысли об Ирине с ее собственными представлениями.
– С тракторной тележкой.
– Что-о?
– Ты, говорит, ни о чем не думай. Ты тракторная тележка, а я трактор, раз уж судьбе угодно так распорядиться. Куда еду я, туда двигайся и ты, сильно не вдавайся, потом поймешь.
– Вот как?
– Доедем, говорит, до нужной точки, ты не волнуйся, может, и до Испании доберемся.
Я слушала потрясенная. Итак, она трактор. Только вот в какую сторону он прет?
Многое казалось мне вначале сумасшедшим, бредовым, необдуманным, но, как потом оказалось, я со своим житейским опытом в подметки не годилась моей неопытной красотке. Она почти ничего не умела, кроме испанского, но всегда точно знала, что ей требуется.
А мой беспечный Саша доконал меня в тот вечер, пересказывая Иринины программы:
– Ты, говорит, безвольный человек и слишком легко отказался от собственной мечты – работать в институте. Но ничего, не волнуйся, я этого добьюсь.
Нет, непросто понять мою невестку, ой как непросто.
А она оживилась, расцвела. Точно добилась желанного. Щебетала, как малиновка, носила с завода дефицитные продукты, после нескольких опозданий возвращалась тютелька в тютельку, чтобы, верно, у подозрительной свекрови не могло возникнуть ни капельки неприличностей, а на ходу целовала Алю, и телега наша покатилась дальше. Сердце мое хоть и не успокоилось, но отошло.
Сперва я не очень-то прислушивалась к Ирининым рассказам про работу. Она восторгалась директором, его высоким полетом, доброжелательностью к ней и строгостью к другим, поражалась его способностям, властности, могуществу, неограниченным возможностям не только на заводе, но и в городе.
Ее трескотня не оставляла во мне заметных следов, но, видно, все-таки сознание можно сравнить с чайным ситечком: большие чаинки застревают в нем. Такой была и я.
Во мне постепенно осели Иринины сообщения о ее служебных, по телефону, конечно, знакомствах. Она без конца соединяет директора с начальником главка в Москве и заместителем министра. Ее голос узнает заведующий отделом обкома партии. Секретаря горкома комсомола она называла просто Васей. Про завод же и говорить нечего, начальники цехов старались дружить с ней, заместители директора справлялись у Иры о настроении начальника. Так-то вот. Невестка становилась серьезной фигурой городского масштаба.
Чтобы проверить себя, я рассказала все эти новости подружкам на работе. Был тихий час, лекции, нам никто не мешал, и я рискнула попробовать. В конце концов моим наблюдениям требовалась сторонняя оценка.
Реакция получилась такая.
Лиза фыркнула и сказала:
– Стоило пять лет учиться! Никакой гордости!
Тоня не согласилась:
– Гордостью сыт не будешь. И если уж думать о куске, то она правильно поступает. Не то что мы – в две смены, без конца-краю, и так до бесконечности.
Агаша пожалела меня:
– Вы не печальтесь, все образуется, она девица с характером, своего не упустит.
Обсуждая тему по второму кругу, Лиза ее поддержала:
– Не может быть, чтоб это конечная цель. Тут что-то другое.
Что?
Сама дитя обстоятельств, я и не думала в ту пору, что есть люди, способные выстроить свою судьбу по четкой схеме. Если от схемы не отступать, будет все, что требуется. Для этого нужно одно. Воля. Саша ею не владел. Ирина – в избытке.
Первая ее философическая установка касалась директора – Героя, депутата, доктора. Однажды за столом – свои мировоззренческие вехи она всегда забивала за столом, вероятно, чтоб не было кривотолков, а кое у кого исчез аппетит, – Ирина сказала, что если уж жить на этом свете, то только так, как директор.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Саша.
– Он дышит полной грудью, понимаешь? – ответила она. – Сгорает. Он, наверное, скоро умрет, но ему не жалко себя.
– Ха, кому это не жалко себя? – возразил Саша.
– Ну хотя бы мне! – воскликнула возмущенно Ирина. – Если жить, как он, не жалко. Коротко, но ярко. Быстро добиться всего любой ценой. Даже ценой жизни.
– Это уже было, – вкрадчиво вмешалась я. – Доктор Фаустус.
– Если уж обращаться к Гёте, – терпеливо повернулась ко мне Ирина, деликатно обливая меня холодной водой, – то есть и другие примеры. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой».
Парировала деликатно, учитывая мою профессию – на, мол, тебе, книжная крыса. Я умолкла. А Сашка даже не понял, как осадили его мать.
– Только насчет любой цены, – пробормотал он, – не слишком?
– Нет! – воскликнула она, и светлые ее глаза сделались белыми.
«И мать родную?» – хотелось проворчать мне. Про мужа и думать нечего.
– Именно любой, – воскликнула она, бросая вилку, – начнешь уступать, ничего не добьешься.
Теперь она взирала на Сашку с осмысленной требовательностью. Но сынок мой ничего не чуял, уплетая котлеты с макаронами. Всякий взгляд любимой жены был для него влюбленным взглядом.
Минула моросная осень, очищающими метелями пронеслась зима, голубым, без единой морщинки, шелком распахнулось мартовское небо.
Ирина все чаще надевала красный костюм, а однажды, когда я подходила к нашему дому, у подъезда резко затормозил черный автомобиль. Хлопнула дверца, из машины, точно из клетки, выпорхнула наша птичка и едва не столкнулась со мной.
Машина фыркнула, мы молча вошли в дом. Лифт, на счастье, не работал, пришлось подниматься пешком. Молча мы тронулись в путь.
Меня колотило! Саша ждет ее дома, а она, она… Дрянь, дрянь, единственное это слово крутилось в голове, готовое сорваться. Еще немного, и я бы не сдержалась, устроила скандал, слава богу, что сломался лифт и кто-то подарил мне несколько тягучих минут.
Неожиданно Ирина взяла меня за локоть и повернула к себе.
– Наберитесь терпения выслушать меня! – Ледяной голос и слова, произнесенные без просьбы, но с требованием, чуточку остудили меня. – Прошу! – проговорила она с той же интонацией. «Ну, пусть скажет!» – подумала я, не смягчившись и не простив ее, а только повернув голову.
Дальше она говорила проще и естественнее.
– Костюм? Если хотите, да! Знаменитому мужику, выходящему в тираж как мужику, приятно взглянуть на молодое тело! Цинизм? Пошлость? Ни чуточки! Победа молодости над старостью. Глядя на меня, он как бы смотрит на часы. Проверяет по ним, сколько ему осталось. Но – запомните! – только смотрит. Далее. Когда-то и я буду старухой. Мое время тоже пройдет. Когда стану старой, мне такой костюм уже не надеть. Нечем станет гордиться. Наконец, профессиональное. Секретарша должна нравиться, вызывать симпатию. Но у этой секретарши высшее образование. Испанский язык. Оставь надежду всяк, сюда входящий. Неужели вы еще не поняли, что я стараюсь не для них, а для себя, для вашего сына, а значит, для вас? Поздно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– С тракторной тележкой.
– Что-о?
– Ты, говорит, ни о чем не думай. Ты тракторная тележка, а я трактор, раз уж судьбе угодно так распорядиться. Куда еду я, туда двигайся и ты, сильно не вдавайся, потом поймешь.
– Вот как?
– Доедем, говорит, до нужной точки, ты не волнуйся, может, и до Испании доберемся.
Я слушала потрясенная. Итак, она трактор. Только вот в какую сторону он прет?
Многое казалось мне вначале сумасшедшим, бредовым, необдуманным, но, как потом оказалось, я со своим житейским опытом в подметки не годилась моей неопытной красотке. Она почти ничего не умела, кроме испанского, но всегда точно знала, что ей требуется.
А мой беспечный Саша доконал меня в тот вечер, пересказывая Иринины программы:
– Ты, говорит, безвольный человек и слишком легко отказался от собственной мечты – работать в институте. Но ничего, не волнуйся, я этого добьюсь.
Нет, непросто понять мою невестку, ой как непросто.
А она оживилась, расцвела. Точно добилась желанного. Щебетала, как малиновка, носила с завода дефицитные продукты, после нескольких опозданий возвращалась тютелька в тютельку, чтобы, верно, у подозрительной свекрови не могло возникнуть ни капельки неприличностей, а на ходу целовала Алю, и телега наша покатилась дальше. Сердце мое хоть и не успокоилось, но отошло.
Сперва я не очень-то прислушивалась к Ирининым рассказам про работу. Она восторгалась директором, его высоким полетом, доброжелательностью к ней и строгостью к другим, поражалась его способностям, властности, могуществу, неограниченным возможностям не только на заводе, но и в городе.
Ее трескотня не оставляла во мне заметных следов, но, видно, все-таки сознание можно сравнить с чайным ситечком: большие чаинки застревают в нем. Такой была и я.
Во мне постепенно осели Иринины сообщения о ее служебных, по телефону, конечно, знакомствах. Она без конца соединяет директора с начальником главка в Москве и заместителем министра. Ее голос узнает заведующий отделом обкома партии. Секретаря горкома комсомола она называла просто Васей. Про завод же и говорить нечего, начальники цехов старались дружить с ней, заместители директора справлялись у Иры о настроении начальника. Так-то вот. Невестка становилась серьезной фигурой городского масштаба.
Чтобы проверить себя, я рассказала все эти новости подружкам на работе. Был тихий час, лекции, нам никто не мешал, и я рискнула попробовать. В конце концов моим наблюдениям требовалась сторонняя оценка.
Реакция получилась такая.
Лиза фыркнула и сказала:
– Стоило пять лет учиться! Никакой гордости!
Тоня не согласилась:
– Гордостью сыт не будешь. И если уж думать о куске, то она правильно поступает. Не то что мы – в две смены, без конца-краю, и так до бесконечности.
Агаша пожалела меня:
– Вы не печальтесь, все образуется, она девица с характером, своего не упустит.
Обсуждая тему по второму кругу, Лиза ее поддержала:
– Не может быть, чтоб это конечная цель. Тут что-то другое.
Что?
Сама дитя обстоятельств, я и не думала в ту пору, что есть люди, способные выстроить свою судьбу по четкой схеме. Если от схемы не отступать, будет все, что требуется. Для этого нужно одно. Воля. Саша ею не владел. Ирина – в избытке.
Первая ее философическая установка касалась директора – Героя, депутата, доктора. Однажды за столом – свои мировоззренческие вехи она всегда забивала за столом, вероятно, чтоб не было кривотолков, а кое у кого исчез аппетит, – Ирина сказала, что если уж жить на этом свете, то только так, как директор.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Саша.
– Он дышит полной грудью, понимаешь? – ответила она. – Сгорает. Он, наверное, скоро умрет, но ему не жалко себя.
– Ха, кому это не жалко себя? – возразил Саша.
– Ну хотя бы мне! – воскликнула возмущенно Ирина. – Если жить, как он, не жалко. Коротко, но ярко. Быстро добиться всего любой ценой. Даже ценой жизни.
– Это уже было, – вкрадчиво вмешалась я. – Доктор Фаустус.
– Если уж обращаться к Гёте, – терпеливо повернулась ко мне Ирина, деликатно обливая меня холодной водой, – то есть и другие примеры. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой».
Парировала деликатно, учитывая мою профессию – на, мол, тебе, книжная крыса. Я умолкла. А Сашка даже не понял, как осадили его мать.
– Только насчет любой цены, – пробормотал он, – не слишком?
– Нет! – воскликнула она, и светлые ее глаза сделались белыми.
«И мать родную?» – хотелось проворчать мне. Про мужа и думать нечего.
– Именно любой, – воскликнула она, бросая вилку, – начнешь уступать, ничего не добьешься.
Теперь она взирала на Сашку с осмысленной требовательностью. Но сынок мой ничего не чуял, уплетая котлеты с макаронами. Всякий взгляд любимой жены был для него влюбленным взглядом.
Минула моросная осень, очищающими метелями пронеслась зима, голубым, без единой морщинки, шелком распахнулось мартовское небо.
Ирина все чаще надевала красный костюм, а однажды, когда я подходила к нашему дому, у подъезда резко затормозил черный автомобиль. Хлопнула дверца, из машины, точно из клетки, выпорхнула наша птичка и едва не столкнулась со мной.
Машина фыркнула, мы молча вошли в дом. Лифт, на счастье, не работал, пришлось подниматься пешком. Молча мы тронулись в путь.
Меня колотило! Саша ждет ее дома, а она, она… Дрянь, дрянь, единственное это слово крутилось в голове, готовое сорваться. Еще немного, и я бы не сдержалась, устроила скандал, слава богу, что сломался лифт и кто-то подарил мне несколько тягучих минут.
Неожиданно Ирина взяла меня за локоть и повернула к себе.
– Наберитесь терпения выслушать меня! – Ледяной голос и слова, произнесенные без просьбы, но с требованием, чуточку остудили меня. – Прошу! – проговорила она с той же интонацией. «Ну, пусть скажет!» – подумала я, не смягчившись и не простив ее, а только повернув голову.
Дальше она говорила проще и естественнее.
– Костюм? Если хотите, да! Знаменитому мужику, выходящему в тираж как мужику, приятно взглянуть на молодое тело! Цинизм? Пошлость? Ни чуточки! Победа молодости над старостью. Глядя на меня, он как бы смотрит на часы. Проверяет по ним, сколько ему осталось. Но – запомните! – только смотрит. Далее. Когда-то и я буду старухой. Мое время тоже пройдет. Когда стану старой, мне такой костюм уже не надеть. Нечем станет гордиться. Наконец, профессиональное. Секретарша должна нравиться, вызывать симпатию. Но у этой секретарши высшее образование. Испанский язык. Оставь надежду всяк, сюда входящий. Неужели вы еще не поняли, что я стараюсь не для них, а для себя, для вашего сына, а значит, для вас? Поздно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28