Он замирает, улыбается мне, наконец закрывает глаза.
Я глажу, глажу его руку. Он дышит ровно и спокойно.
Спит.
Как я могла не уехать, ну как? Дома Алечка со студенткой из медицинского, я привязана к дочке навеки, она моя последняя бухта, я – корабль на тяжелом якоре.
И вот настает последнее свидание.
Взрослые в двух машинах, я еду с Сашей и Эльгой на «Жигулях», Ирина с Борисом – в «Волге». Игорь летит перед нами на красном мотоцикле в красном шлеме и красном спортивном костюме – настоящий матадор, оседлавший железного быка.
Когда выезжаем на шоссе, ведущее в аэропорт, Игорь пристраивается рядом, едет колесо в колесо с отцом, машет мне рукой.
– Осторожно, Игорек, – кричу я ему в окно, но он не слушается. Когда приближается обгоняющая машина, он отъезжает вперед, потом пристраивается снова – выходит как-то лихо, неосторожно, я охаю, но Саша смеется, ему кажется – сын соревнуется с ним. Сын не понимает Игоря – мальчик что-то хочет сказать своей ездой: сопровождает кортеж? Хочет, но не может быть рядом?
В аэропорту нам остается мало времени: объявлена посадка. Прощаемся.
Сначала посторонние – Борис и Эльга, дай бог добра и силы, вам она потребуется, милые мои, будьте покойны. Я целуюсь с ними, усвоила столичные нравы, что поделаешь.
Дальше – Ирина. Она уже на сносях, давит меня животом, смеется, надеясь, что этот жест означает родственную фривольность, и мне не остается другого, как неискренне подхихикнуть.
У Ирины ощущение, что я уезжаю успокоенной, умиротворенной. Здравый смысл, кажется ей, убедил и меня, но я гляжу на нее и думаю про другую ее аксиому. Что ж, сейчас другое время, и вовсе не следует афишировать прямолинейные девизы юности – слишком вульгарно для новых времен. А ведь было когда-то: «Любой ценой!»
Любой ценой выходит и теперь, только вот лозунг устарел, требует обновления или камуфляжа, уж как выйдет!
– Не сердитесь, голубушка, Софья Сергеевна, – ласково шепчет мне на ухо Ирина, и в ее шепоте мне слышится снисходительная усмешка: так и быть, мол, старая кляча, видишь, я ублажаю тебя, твое старомодное ханжество, мораль, траченную молью. И даже готова склониться перед тобой – в конце концов ты кое-что сделала для меня, это вовсе не трудно, ведь через минуту ты уйдешь в самолет и мы расстанемся на долгие годы. Если б не Игорь – то навсегда.
– Ты выбрала не то слово, – шепчу ей в ответ довольно ехидно.
– Что делать? – парирует опытная фехтовальщица снова мне на ухо, чтобы никто не слышал. – Их так мало, этих слов.
– Слов много, – шепчу я ей, не желая сдаваться.
– О чем вы там так долго шепчетесь? – смеется Саша, и Ирина говорит громко, чтобы кто-нибудь, не дай бог, не пропустил ее слов.
– Я говорю, что если родится девочка, мы назовем ее Соней!
Удар сразу по двоим – по Саше и по мне.
Меня обнимает сын. Бедный Саша! Но почему, наконец, бедный? Он – богатый, оказывается, не только воля, но и безволие может привести человека к успеху. Не все ведь знают, что этот успех – мнимый.
До свидания, сын! Ты не знаешь, как я хранила тебя от тяжкой памяти. Сохранила! Но для чего? Для того, чтобы ты оставил своего сына?
Я знала, в самолете, потом, когда мне придется не раз обдумать собственные поступки, знала – многое придется перечеркнуть. Вот беда – заново ничего не напишешь.
Мой Игорек! Прижался ко мне, моя кровинка, мой самый родной человечек. Я боюсь, он повторит – «Не уезжай!» – боюсь, потому что не могу выполнить эту просьбу, но он молчит.
– Пока, ба!
Я ухожу по стеклянному коридору для пассажиров, оборачиваюсь, поднимаю руку, приветствуя всех, а вижу лишь Игоря.
Он размахивает обеими руками, и у него над головой образуется красный крест из пересекающихся рук.
Я вижу его, вглядываюсь в ясное лицо мальчишки и понимаю: никакой он не мальчишка, а мыслящий, страдающий человек.
Моя совесть.
Я звонила ему, спрашивала о новостях, говорила:
– Приехать?
– Как же Аля? – спрашивал он в ответ и говорил: – Нет! У меня – полный порядок.
Ирина родила сына, и ей не пришлось отступаться от красивой фразы – облегченно вздохнула, пожалуй. Саша наслаждался автомобилем, собирался будущим летом на юг. Игорь согласился отправиться с ними.
– Как ты живешь? – терзала я Игоря, заранее зная ответы.
– Полный порядок, – отвечал он. А я была уверена: одинешенек.
И вдруг жизнь моя кончилась.
Раздался телефонный звонок, и человек, назвавшийся Александром, – я не узнала сына – сказал, чтобы я вылетала в Москву.
– Что случилось? – крикнула я.
– Игорь…
– Что – Игорь?
– Погиб.
Я принялась стучать по рычажку, зарыдала.
– Кто это звонит? – кричала я. – Что за дурацкие издевательства?
– Звонит Саша, – сказали в трубке, – твой сын. Ты не узнаешь?
Он погиб, врезавшись в тяжелый, груженный песком грузовик. За рулем машины сидел пожилой человек. Увидев красный мотоцикл, он сумел остановиться. Там было круговое движение – вокруг клумбы на перекрестке, мотоциклу следовало уступить дорогу, но он не уступил, а самосвал, видя ошибку мальчика, смог остановиться. И тогда мотоциклист помчался ему навстречу – прямо в лоб.
Игорь хорошо водил мотоцикл, и хотя предполагалось, будто он растерялся по неопытности, я не верила в это.
Несправедливо, когда умирают люди моложе тебя.
Ужасно, когда прежде тебя уходят твои дети.
Немыслимо, если погиб внук, твой мальчик.
Зачем, зачем такая несправедливость?
Все смешалось во мне, и я забыла, кто я такая. Молодая? Старуха? И кто эти люди вокруг меня – безликая, размахивающая руками стенка.
А дети, много детей, откуда они и кто?
Кладбище, желтая глина. Тишине мешают слова – то тихие, то громкие, – подумать бы, сосредоточиться, вспомнить.
– Где Игорь? – спрашиваю я, и меня хватают за руку:
– Тише!
Это женщина, лицо неразличимо.
– Ты – Ирина? – спрашиваю я.
– Эльга.
– А где Игорь?
– Тише!
Знакомая комната, я ненадолго узнаю лица.
Вот они, Саша и Ирина. Я пытаюсь разглядеть их, ничего не выходит. Маски.
Ах, маски! Я припомнила, что в молодости у Ирины было много масок. Одна из них.
Я напрягаю всю свою волю, возвращаюсь в действительность.
Нет, у Ирины жалкое, измученное, похудевшее лицо. Маски потеряны, она осталась голышом – глядит на меня с испугом:
– Как жить, Софья Сергеевна?
Как жить тебе, это не вопрос. Вот как жить мне? Как дожить?
Саша скукожился в углу, худощавое, слезливое лицо его вытянулось оттого, что провалились щеки.
Ну вот! Вы пришли, к чему стремились.
Как эхо, повторяю дрожащими губами:
– Вы пришли, к чему стремились!
Больше не стоит. Достаточно и этого. Остальное пусть вспомнят сами: любой ценой! здравый смысл!
Проклинаю себя, что поверила, будто Игорю трудно привыкнуть к мачехе или отчиму.
Еще одно вертится во мне, но я долго не могу правильно выразить собственную мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28