– Почему ты оставила Игоря? – спросила наконец я. Единственное, что меня волновало в их общих делах. – Бывает всякое, но сын?
– Вы же знаете! Он сам отказался. В этом здравый смысл. – Ирина волновалась, я попала в точку, не сын, не сын, – уверена в этом, – а моральная сторона волновала ее. Пожалуй, не мне первой доказана целесообразность здравого смысла, лишь один он оправдывал поступок Ирины. И Саши тоже, впрочем.
– Здравый смысл состоит в том, – с трудом сдерживая себя, проговорила я, – чтобы у ребенка была мать. Хотя бы мать.
Я пронзительно разглядывала Ирину, пыталась пробраться в ее взгляд, но там отражался лишь свет включенного ею торшера.
– Вы напрасно так воинственны, дорогая Софья Сергеевна, – сказала она вкрадчиво. – У нас с Игорем ничего не изменилось. Я прихожу каждый день. Приношу продукты. Дважды в неделю появляется наша домработница – мне трудно сейчас убирать. Мы следим за его гардеробом, я бываю в школе. Следует ли говорить, что мы оплачиваем квартиру и, кроме того, даем в месяц сто рублей. Пятьдесят добавляет Саша. Наконец, я прописана по-прежнему здесь, чтобы сохранить квартиру за Игорем, до его совершеннолетия.
Она ненадолго задумалась. Наверное, собственная речь казалась ей достойной – мягкой, уверенно-убедительной. Здравой. Чего-то не хватало из сферы морали, и она нашла.
– Ему намного лучше, чем было. Не слышит ссор. Не видит нелюбви. А это не так мало.
Вот ведь как. Плохо, когда ребенок не видит любви. Хорошо, когда не видит нелюбви.
Нашла ли она хоть зерно истины в разговоре со мной? Сумела. По крайней мере, тогда я согласилась с этим, совершив ошибку. Кто бы знал заранее цену наших ошибок…
– Он ведь уже взрослый, – сказала Ирина, – ему будет трудно в новой семье. Моей или Саши, все равно. Новый отец – не отец, кто он? Новая мать – или мачеха?..
Это верно, подумала я. Трудно, слов нет. Согласилась, будь проклято такое согласие… Пусть живет один, раз так повернулась судьба. Думала тогда: выше головы не прыгнешь, обстоятельства!
Всю-то жизнь покорялась я обстоятельствам, подчинилась и этим.
Ирина таскала авоськи, щедро сыпала деньгами, Саша будто соревновался с ней.
В первый же день, едва успела уйти она, как явился сын. Запыхавшийся, ворвался в прихожую – в руке бечевка, на которую, словно сушки, нанизаны рулоны с туалетной бумагой. Увидев меня, обомлел, бросился целовать, радостный сверх всякой естественной меры. Я отстранила его, усмехнулась:
– Даже об этом заботитесь?
Он не услышал иронии, вернее, не захотел:
– Что ты, такой дефицит!
Освободившись от груза, замахал брелоком с ключами, стал спрашивать разные пустяки – как летела, как здоровье…
– Ты что, купил машину? – кивнула я на брелок.
– Да нет, это Эльги, – бойко, не задумываясь, ответил он и тотчас покраснел, устыдившись меня. Он не ошибся, я опустила голову, чтобы не видеть сына: персональный шофер собственной жены? Или осчастливленный дуралей? Кто еще он там, мой бедный Саша?
– И квартира хорошая? – спросила я тоскливым голосом.
– Трехкомнатная, – ответил он, не поняв меня.
– И дача есть?
– И дача!
Все-то у вас есть, дорогие мои, думала я ворчливо, ругая себя за то, что не могу сдержаться, превратилась, поди-ка, в старую хрычовку, ненавистную всем. Но душа моя ум перешибала, не зря толкуют, будто чувство верней головы.
Все-то у вас есть, думала я, только призадуматься, так ничего нет, всем этим ценностям – алтын в базарный день: дунул, и не стало. А в толк не возьмете, глупцы, если что и есть – дорогого, настоящего, незаменимого – так это сын, родная кровь, такое не скоро наживешь, не просто получишь, а потеряешь, так не найдешь. И вы, бедняки, от этого отказываетесь!
Что ж! Жизнь вам судья, она и рассудит. Рано ли, поздно ли, а назначит судный день.
Каким он станет, никто не знает. Может, отвернется собственный же сын, скажет: нет у меня родителей, может, когда вам сиро да одиноко на свете станет, поступит так же, как вы…
Я не каркаю, не вещаю, не желаю зла, только думаю, с судорожным отчаянием и непониманием думаю – неужто так трудно осознать и принять эту простую истину? Так невозможно?
Или знают люди, наперед все знают, а прячутся от самих себя, от долга, от любви, от жалости прячутся, делая вид, будто не для них эти чувства, на которых мир держится.
Когда-то и я подумала глупо – такие ли уж это истины?
Да, да – такие, без них никуда. Нет смысла без них жить. Хвататься за барахло, за имущество всякое, за диссертацию, связи, личное спокойствие, считать, что это и есть высшая мудрость, истина, а любовь, долг – тьфу, пустой звук?
А как же дети, к примеру, памятливость людская, Мария, моя благодетельница, – как же она? Неужто ее жизнь – пустой звук?
А я?
Нет, не так-то просто стереть доброту – этак надо много чего вычеркнуть, забыть, слишком много.
Чего только не коптится в старушечьей голове, да все не скажешь, и некому особенно-то слушать тебя.
Вздохни да промолчи…
В начале июня Ирина объявила мне, что хочет отметить окончание Игорем девятого класса. Я кивнула, не зная, что грядет.
Век живи, век удивляйся. Не такая уж я темная, многое слыхала, многое знавала, друзья были – с разной судьбой, в университетской библиотеке сколько отслужила, но первый раз увидела, что и такое случается.
Я все думала: как же Игорьку это событие отметить? Ну то и то испеку, другое приготовлю – разговор не об этом. Главная дума о родителях, ведь если соберутся оба, старая семья, как-то ведь неудобно, неправдиво, что ли. Игорек расстроится в свой праздник, к чему?
Какая моя тут участь? Думай не думай, без тебя дело катится. И прикатилось. Ни часу я не назначала, ни гостей не звала, а вдруг звонок, на пороге Ирина, за нею здоровенной тушей расфранченный мужчина, ее дипломат. Что делать, думаю, надо быть поприветливей, а они входят этак основательно, снимают обувь, как заведено в московских квартирах, дипломат жмет мне руку, представляется – Борис Владимирович! – хлопает по плечу Игорька так, что тот вздрагивает и вопросительно взглядывает на меня.
Ирина начинает хлопотать, расставлять на столе посуду, Борис Владимирович сотрясает диванные пружины, басит оптимистично какую-то песенку.
Я, грешным делом, подумала, не пришел бы Саша, неудобно получится, еще выйдет какая неприятность, скандал, и, будто нарочно, загремел звонок.
Возник такой момент: звонок, Ирина ближе меня к двери, но глядит в мою сторону, надо сказать, без всякого выражения, а я смотрю на Игоря. У него настроение не поймешь какое – не смурное и не веселое – равнодушно озирается вокруг, и глаза отсутствующие, даже безразличные. Он чувствует мой взгляд, но не оборачивается, ничего не делает, чтоб открыть дверь. Я иду к входу.
За порогом пышнотелая немолодая блондинка с цветами, в строгом, но плоховато сидящем темном костюме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28