Минут через десять дверь открылась, и шеф воскликнул:
– Ты чего?
– Ничего! – беззлобно ответил Топорик. Злоба уже истаяла, испарилась.
– А ну-ка, сдай машину назад, и давай зайдем. Есть что послушать.
– Я не хочу, – вскинулся было Кольча, но, увидев оловянные глаза Белобрысого, подчинился. Опять пересел за руль и отогнал машину к подъезду. Пока она шла, подвывая, Топорик вспомнил тетю Дашу, как повариха сказала возле своего скособоченного домишки: «А ты в Дом ребенка сходи». Он ведь так и не сходил. И вот его приволок Валентин.
Он вздохнул, подчиняясь хозяину, опять покоряясь чьей-то чужой воле. Всю жизнь так. Сначала жил по командам в интернате – подъем, отбой, строиться! – а теперь вот не по команде, а по чужому хотению. Разве он просил? Ему вовсе это не нужно…
Но движок выключил, вышел к шефу, двинулся в раскрытую дверь.
Где-то в глубине дома слышались детские голоса, плач или писк, не поймешь. Валентин вошел в одну из комнат, там сидела женщина, похожая на Зинаиду, только черная и немного старше. А так все сходилось: полная фигура, большая грудь, толстые ноги. Подкрашена по моде.
– Вы знаете, – заговорила она с ходу, продолжая, видно, прерванный диалог, – нам вообще-то это не рекомендуют, да и мы у себя ничего не храним, все передается дальше, в Детский дом, в интернат. У тебя что сохранилось, – спросила тетка, обращаясь к Кольче, – метрика, это ясно, а еще что?
– Ничего, – сказал он в смятении.
– А в метрике какая запись? Только мать? Как ее зовут? Фамилия?
Кольча сказал. Она задумалась.
– На вымышленное имя не похоже. Я здесь недавно, надо ветеранов порасспрашивать, может, помнят… Вообще-то бывает так, – и только теперь предложила: – Да вы садитесь.
Они уселись на стульях возле стенки, и Топорик разглядел комнату. В шкафах неплохие игрушки, сразу видно, иностранного производства – новенькие, детьми не захватанные. На стенах – разноцветные календари и плакаты. Отдельный низенький столик – цветы в хрустальной вазе, еще столик с расписным самоваром и целой горой конфетных коробок. За спиной у детской начальницы негромко погуживал финский холодильник «Розенлев», а на окнах колыхались розовые занавески из красивой ткани. Неплохо тут было, очень недурственно, да и директриса, или как ее там, при внимательном рассмотрении будто в театр собралась: платье, гренадерскую грудь не скрывающее, состояло из мелких черных кружавчиков, явно недешевого происхождения, пальцы обеих рук были усеяны кольцами.
Словно цыганка, подумал Кольча, и сразу себя оспорил: у цыганок колечки недорогие, тонкие, а тут широкие, с каменьями. Откуда такое? Их директор, Георгий Иванович, годами ходил в одном костюме и даже на празднике, в особом, сером пиджаке с синим галстуком смотрелся ненамного лучше приодетого дворника Никодима. И не было у него никаких богатств, кроме книг, об этом интернатские знали хорошо. А потом и книги он покупать перестал – стало дорого.
Тем временем начальница-"цыганка" принялась разъяснять, каким образом дети попадают в ее заведение.
– Первое, – загибала она толстый палец с кольцами, – отказники. Тогда в деле должно быть заявление матери об отказе с данными паспорта и прописки. Найти нетрудно. Второе –подкидыши. Тут уж фантазируем мы! Или милиция, которая нашла. Придумываем имя ребенку и вымышленные имена матери, отца, фамилию изобретаем. Какой-нибудь Светлев! Огнев! На что выдумки хватит. – Она смеялась во весь рот, и во рту у нее опять было золото. – А Топоров? Это – вряд ли! Уж очень простая фамилия. Третье. Если отнят по суду. Но тут – целая кипа бумаг! Судебное решение! Документы о родителях. Тут вообще никаких секретов быть не может! – Она откинулась на спинку добротного кресла. – Да и вообще! Какие у нас секреты? Мы не военный объект! Не оборонный завод!
Опять она расхохоталась уверенным каким-то, довольным смехом. И вдруг обратилась к Кольче:
– А ты очень хочешь найти маму?
Он вздрогнул от глупого вопроса, смутился, мотнул головой. Потом проговорил:
– Не очень…
– Ну и умница! – воскликнула детская дама. И, тыча пальцем, как в американских фильмах, будто ставя точки этими указательными движениями, внушительно произнесла, разделяя слова: – Как! Педагог! Я утверждаю! Что! Лучше! Не искать! – И вдруг добавила каким-то неожиданно человеческим тоном: – А то разочаруешься. Станешь еще более… одинок.
С Кольчей, походило, она разобралась и теперь повернулась всем корпусом к Валентину – прекрасно подстриженному, пахнущему фирменным «афте главе» – лосьоном после бритья – да и вообще, судя по всему, главному в этом визите.
– Я, конечно, запишу, – уже записала, – заезжайте недельки через три-четыре, я запрошу наш департамент, потом заявка в архив, знаете, все теперь не так просто…
– Николай, ступай в машину, – улыбаясь, мягко попросил Валентин, и Кольча, вежливо попрощавшись, вышел в коридор.
Он уже навидался этих торгашеских ухваток. Сколько раз за свою короткую жизнь видал он таких бабенок на Валентиновых объектах. Странно, мужики торговались короче, легче уступали, если речь шла о повышении цены за услуги, а бабы в таких же перстнях начинали всякий раз отбивать свои взносы, рассказывая, как плохо идут дела и растут закупочные цены. Эта дама в кольцах ничуть не отличалась от торговок, облагаемых данью. И Кольча, и Валентин учуяли знакомые интонации сразу, а чувствительный хозяин отослал младшего брата вон.
Топорик постоял в коридоре и уже достал из кармана пачку с куревом, но вдруг и для себя неожиданно сунул ее назад и пошел не к выходу, а вдоль по коридору, застланному красной дорожкой. Детский писк становился внятнее, отчетливее, и Кольча открыл белую дверь. В большой и светлой комнате вдоль стен стояли рядами деревянные кроватки, а в них, как белые коконы, лежали младенцы. Взрослых не было. Топорик двинулся между рядами, разглядывая лица совсем новеньких людей, глядевших на него кто с удивлением, кто с безразличием. Один – или одна, поди пойми! – глядела на него с улыбкой, будто признала родню, и Кольча поцокал ей языком, кивнул, приветствуя. Розовое создание обнажило беззубые десны, радуясь безвестно чему, покрутило в ответ головой, а потом так и смотрело, не отрываясь, на него, пока он шел от кроватки к кроватке.
Писк малость приутих, но это только так казалось. Младенцы существовали по своим правилам, и появление человека не влияло на их поведение. Одни спали, другие пищали, таращились на него или на потолок – без разницы, и тут кто-то воскликнул:
– Как вы тут оказались?!
Он обернулся. Перед ним стояла женщина со шприцем в руке – медсестра, наверное, опять до ужаса похожая на Зинаиду, только ярко-рыжего цвета волосы выбивались из-под накрахмаленного белого колпака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60