На такое он не рассчитывал, ясно поняв: жадность перевесит осторожность.
Кроме проволоки Андрею, он передал схему Таракану. Тот, конечно, спрашивал, чего тут и где, Кольча врал во весь опор, повторял через каждую фразу:
– Да найдем, я помню где. Только вот пощупать надо. Проволокой.
Доставая лопаты, багажник он не закрыл, и опять оказался рассчетлив. Ну да сиротам и бедолагам Господь помогает.
Когда приехали в рощу, Андрей заохал, запричитал, узнав знакомые места: когда-то они, сопровождая шефа, наткнулись на кучку пацанов, распивающих в свой выпускной коньяк и водку возле пенька где-то тут, но амбал потому и был амбалом, что главное-то он забыл, но помнил, что здесь они упражнялись в стрельбе из «ТТ».
Эх, Андрей, не знал ты, что с тех пор много чего переменилось в людях, в том числе в этом пацане, первую встречу с которым ты запамятовал. Зря ты глупо попросил Кольчу отдать ключ от машины, когда двинулись в низину, подчеркнул лишний раз гнусный замысел.
Лукавить было недосуг, Кольча сразу встал на искомое место, хотя и пооглядывался, как бы сверяясь с ориентирами, отсчитывая будто бы шаги. Встал над крышкой закрытого чемодана, велел амбалу ткнуть толстой проволокой. Она сразу уперлась в железо. Сказал:
– Тут!
Мужики запыхтели в две лопаты, закряхтели: яма оказалась все-таки довольно глубокой, метра полтора. Потом сверкнула крышка.
– Ну вот, – сказал Кольча им, – а вы не верили.
И повернулся, чтобы идти к машине.
– Постой, – сказал Андреотти, втыкая лопату в землю.
– Я за сумкой, – небрежно ответил пацан по кличке Топорик. Топор. Топорище. – Ведь надо переложить.
– Пусть сходит, – велел Таракан амбалу просчетливо, и чтоб, видно, успокоить, утешить, уласкать неразумную сиротинку, похвалил в последний раз:
– Какой же ты молодец, пацан!
Они взялись опять за лопаты, скидывая землю с серебристой крышки, под которой миллион баксов, их несметная мечта, а Топорик подошел к машине, откинул багажник и ловко, уверенными, экономными движениями сбил железо в огненное продолжение своей руки.
Он сделал несколько шагов вперед, встал на колено, облокотился на капот, поймал в перекрестие широкую спину амбала.
Послышался привычный, как на тренировках, хлопок, лопнул воздушный шарик, гильза вылетела вправо, и в перекрестье прицела он увидел перекошенное, пораженное лицо Таракана. Удивляйся, подлец!
Хлопок.
На чемодане возился, мыча, недобитый Андреотти. Кольча нашел в прицел его голову и снова спустил курок. Автоматическая винтовка хороша тем, что может бить подряд и не надо щелкать затвором. Не теряешь время, если надо выполнить быструю задачу.
Кольча наклонился к траве, выбрал из нее три гильзы. Только теперь понял: рассвело. Хлопки прозвучали негромко и даже не вспугнули птиц. Они разливались, радовались жизни на все голоса.
Пацан прислушался. Утро только занималось, наверное, часа четыре, полчетвертого. Положил винтарь на капот, пошел вниз, к чемодану.
Отодвинул тела мужиков, вытащил укутанное в пленку серебристое хранилище. Отнес в машину, вернулся.
Постоял над покойниками, раздумывая о чем-то, достал ключи от машины из кармана братка. Потом все-таки столкнул их в яму, уложил друг на друга. Прикопал, не очень-то стараясь.
Опять вернулся к машине, освободил чемодан от пленки, набрал код. Крышка распахнулась, обнажив плотные пачки зеленоватых купюр. Одну пачку он сунул в карман, перевалил деньги в сумку. А в чемодан сложил собранную винтовку. Сел за руль, вставил ключ в зажигание.
Прежде чем развернуться, окинул взглядом знакомое место.
Заморосило мелкой пылью, будто на дворе не июль, а ранний октябрь. Но птицы ликовали по-летнему, их не собьешь с толку каким-то там дождиком, симулирующим осень.
Кольча вздохнул. Спокойствие, которое внушил себе там, в чьей-то избушке, кончилось, исчерпалось, истаяло. Его начал бить мелкий озноб.
Он не знал, что теперь делать. Куда ехать? Где прятаться? Зачем жить?
Выжал сцепление, развернулся, двинулся к шоссе, не спеша поехал по нему в сторону от городка. Перед каким-то мостиком остановился, взял из багажника чемодан и лопаты. Отошел в лесок, выбрал, где речка делалась поглубже, черный такой омуток, осторожно опустил чемодан. Лопаты кинул сверху. На ближнем дереве, это была елка, надломил мохнатую лапу на всякий случай.
Дальше он действовал расторопнее. Вернулся в город и переложил сумку в задрипанный «жигуль», на котором приезжали за ним Таракан с амбалом и тем официантом. «Мерс» поставил в гараж, ключи оставил в замке. В бардачке «Жигулей» нашел техпаспорт и права незнакомого мужика.
Завел таратайку и поехал.
Сперва неуверенно, потом все скорей.
Чем светлей становилось, тем больше машин возникало на дороге, наконец, он влился в поток, ведущий к Москве.
Топорик действовал разумно. Не выбивался вперед, ке превышал скорость. Его зачуханный автомобиль следовал, как правило, в хвосте скапливающихся из-за низкой скорости грузовиков, проходил вслед за ними милицейские посты, а видом своим решительно не привлекал внимания. На станции заправки, что покрупней, пофасонистей, с магазинчиками и закусочными, он махнул в обменной кассе сотню баксов на рубли, что решительно не вызвало у кассирши ни малейшего интереса. Она даже не посмотрела на него.
На эти деньги заправил машину, поел и взял в дорогу две бутылочки «Спрайта». Надо бы купить большую двухлитровую емкость, но он почему-то взял две маленьких.
Отъехав километров двести от своего городка, Кольча свернул на грунтовку, а с нее в ельничек, закрыл изнутри все двери и уснул.
Он будто погрузился в чистую воду.
Женя целовала его и говорила какие-то нравоучительные слова; Гнедой, скаля зубы, просил на сигареты; кивал, чему-то радуясь, директор Георгий Иванович. И только шикарный Валентайн кричал расстроенно: «Значит, все-таки деньги! Деньги!» А он мотал, отказываясь, головой.
Еще в сон приходил лысый Гошман. Сидел на чем-то круглом, вроде как на бревнышках, махал на Кольчу рукой, будто они о чем-то спорили или Топорик о чем-то спрашивал, а Гошка отвечал:
– Ничего страшного. Как везде.
Кольча не знал, не слыхал, о чем он спрашивал Гошку или о чем спорил, слышал только ответ. Дружбан повторил его несколько раз. Может, три или даже четыре.
И все это действие, вся эта сцена слепилась в одну картину, без разрывов, без всяких стыков, ведь, казалось, как могут соединяться Женя и Гошка, они и знать-то друг друга не знали, а тут не то чтобы стояли рядком, а один сменял другого очень естественно, будто все находятся в одном помещении или одном пространстве.
11
Он проснулся, встревоженный еще чем-то, дернулся и увидел перед собой троих детей.
Два мальчика лет шести и семи да девочка постарше, сшитые все на одну колодку, одинаково белобрысые, одинаково сероглазые в простеньких линялых одежках и в резиновых, на босу ногу, сапожках, блестевших, как новенькие, от росы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Кроме проволоки Андрею, он передал схему Таракану. Тот, конечно, спрашивал, чего тут и где, Кольча врал во весь опор, повторял через каждую фразу:
– Да найдем, я помню где. Только вот пощупать надо. Проволокой.
Доставая лопаты, багажник он не закрыл, и опять оказался рассчетлив. Ну да сиротам и бедолагам Господь помогает.
Когда приехали в рощу, Андрей заохал, запричитал, узнав знакомые места: когда-то они, сопровождая шефа, наткнулись на кучку пацанов, распивающих в свой выпускной коньяк и водку возле пенька где-то тут, но амбал потому и был амбалом, что главное-то он забыл, но помнил, что здесь они упражнялись в стрельбе из «ТТ».
Эх, Андрей, не знал ты, что с тех пор много чего переменилось в людях, в том числе в этом пацане, первую встречу с которым ты запамятовал. Зря ты глупо попросил Кольчу отдать ключ от машины, когда двинулись в низину, подчеркнул лишний раз гнусный замысел.
Лукавить было недосуг, Кольча сразу встал на искомое место, хотя и пооглядывался, как бы сверяясь с ориентирами, отсчитывая будто бы шаги. Встал над крышкой закрытого чемодана, велел амбалу ткнуть толстой проволокой. Она сразу уперлась в железо. Сказал:
– Тут!
Мужики запыхтели в две лопаты, закряхтели: яма оказалась все-таки довольно глубокой, метра полтора. Потом сверкнула крышка.
– Ну вот, – сказал Кольча им, – а вы не верили.
И повернулся, чтобы идти к машине.
– Постой, – сказал Андреотти, втыкая лопату в землю.
– Я за сумкой, – небрежно ответил пацан по кличке Топорик. Топор. Топорище. – Ведь надо переложить.
– Пусть сходит, – велел Таракан амбалу просчетливо, и чтоб, видно, успокоить, утешить, уласкать неразумную сиротинку, похвалил в последний раз:
– Какой же ты молодец, пацан!
Они взялись опять за лопаты, скидывая землю с серебристой крышки, под которой миллион баксов, их несметная мечта, а Топорик подошел к машине, откинул багажник и ловко, уверенными, экономными движениями сбил железо в огненное продолжение своей руки.
Он сделал несколько шагов вперед, встал на колено, облокотился на капот, поймал в перекрестие широкую спину амбала.
Послышался привычный, как на тренировках, хлопок, лопнул воздушный шарик, гильза вылетела вправо, и в перекрестье прицела он увидел перекошенное, пораженное лицо Таракана. Удивляйся, подлец!
Хлопок.
На чемодане возился, мыча, недобитый Андреотти. Кольча нашел в прицел его голову и снова спустил курок. Автоматическая винтовка хороша тем, что может бить подряд и не надо щелкать затвором. Не теряешь время, если надо выполнить быструю задачу.
Кольча наклонился к траве, выбрал из нее три гильзы. Только теперь понял: рассвело. Хлопки прозвучали негромко и даже не вспугнули птиц. Они разливались, радовались жизни на все голоса.
Пацан прислушался. Утро только занималось, наверное, часа четыре, полчетвертого. Положил винтарь на капот, пошел вниз, к чемодану.
Отодвинул тела мужиков, вытащил укутанное в пленку серебристое хранилище. Отнес в машину, вернулся.
Постоял над покойниками, раздумывая о чем-то, достал ключи от машины из кармана братка. Потом все-таки столкнул их в яму, уложил друг на друга. Прикопал, не очень-то стараясь.
Опять вернулся к машине, освободил чемодан от пленки, набрал код. Крышка распахнулась, обнажив плотные пачки зеленоватых купюр. Одну пачку он сунул в карман, перевалил деньги в сумку. А в чемодан сложил собранную винтовку. Сел за руль, вставил ключ в зажигание.
Прежде чем развернуться, окинул взглядом знакомое место.
Заморосило мелкой пылью, будто на дворе не июль, а ранний октябрь. Но птицы ликовали по-летнему, их не собьешь с толку каким-то там дождиком, симулирующим осень.
Кольча вздохнул. Спокойствие, которое внушил себе там, в чьей-то избушке, кончилось, исчерпалось, истаяло. Его начал бить мелкий озноб.
Он не знал, что теперь делать. Куда ехать? Где прятаться? Зачем жить?
Выжал сцепление, развернулся, двинулся к шоссе, не спеша поехал по нему в сторону от городка. Перед каким-то мостиком остановился, взял из багажника чемодан и лопаты. Отошел в лесок, выбрал, где речка делалась поглубже, черный такой омуток, осторожно опустил чемодан. Лопаты кинул сверху. На ближнем дереве, это была елка, надломил мохнатую лапу на всякий случай.
Дальше он действовал расторопнее. Вернулся в город и переложил сумку в задрипанный «жигуль», на котором приезжали за ним Таракан с амбалом и тем официантом. «Мерс» поставил в гараж, ключи оставил в замке. В бардачке «Жигулей» нашел техпаспорт и права незнакомого мужика.
Завел таратайку и поехал.
Сперва неуверенно, потом все скорей.
Чем светлей становилось, тем больше машин возникало на дороге, наконец, он влился в поток, ведущий к Москве.
Топорик действовал разумно. Не выбивался вперед, ке превышал скорость. Его зачуханный автомобиль следовал, как правило, в хвосте скапливающихся из-за низкой скорости грузовиков, проходил вслед за ними милицейские посты, а видом своим решительно не привлекал внимания. На станции заправки, что покрупней, пофасонистей, с магазинчиками и закусочными, он махнул в обменной кассе сотню баксов на рубли, что решительно не вызвало у кассирши ни малейшего интереса. Она даже не посмотрела на него.
На эти деньги заправил машину, поел и взял в дорогу две бутылочки «Спрайта». Надо бы купить большую двухлитровую емкость, но он почему-то взял две маленьких.
Отъехав километров двести от своего городка, Кольча свернул на грунтовку, а с нее в ельничек, закрыл изнутри все двери и уснул.
Он будто погрузился в чистую воду.
Женя целовала его и говорила какие-то нравоучительные слова; Гнедой, скаля зубы, просил на сигареты; кивал, чему-то радуясь, директор Георгий Иванович. И только шикарный Валентайн кричал расстроенно: «Значит, все-таки деньги! Деньги!» А он мотал, отказываясь, головой.
Еще в сон приходил лысый Гошман. Сидел на чем-то круглом, вроде как на бревнышках, махал на Кольчу рукой, будто они о чем-то спорили или Топорик о чем-то спрашивал, а Гошка отвечал:
– Ничего страшного. Как везде.
Кольча не знал, не слыхал, о чем он спрашивал Гошку или о чем спорил, слышал только ответ. Дружбан повторил его несколько раз. Может, три или даже четыре.
И все это действие, вся эта сцена слепилась в одну картину, без разрывов, без всяких стыков, ведь, казалось, как могут соединяться Женя и Гошка, они и знать-то друг друга не знали, а тут не то чтобы стояли рядком, а один сменял другого очень естественно, будто все находятся в одном помещении или одном пространстве.
11
Он проснулся, встревоженный еще чем-то, дернулся и увидел перед собой троих детей.
Два мальчика лет шести и семи да девочка постарше, сшитые все на одну колодку, одинаково белобрысые, одинаково сероглазые в простеньких линялых одежках и в резиновых, на босу ногу, сапожках, блестевших, как новенькие, от росы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60