-- Вы так живо описываете эту сцену, как будто она происходила вчера.
Шиннер на мгновенье опешил и потерял дар речи.
-- У всех мятежников один язык, -- заметил Мистигри тоном опытного политика.
-- И только когда я, наконец, очутился перед судом, -- продолжал Шиннер, оправившись от смущенья, -- я узнал, что проклятый корсар умер: Зена его отравила. Я очень пожалел, что лишен возможности переменить белье. Даю честное слово, я и не подозревал об этой мелодраме. Оказывается, гречанка имела обыкновение подливать своему пирату опиум в грог (как вы справедливо заметили, в этой стране растет много мака), чтобы урвать для себя хоть минутку свободы и прогуляться. И вот накануне несчастная по ошибке налила слишком много. Вся беда моей Зены заключалась в том, что старик был страшно богат. Но она самым чистосердечным образом на суде все объяснила, а старуха дала показания в мою пользу, благодаря чему меня тут же освободили, и я получил предписание от мэра и от комиссара австрийской полиции выехать в Рим. Зена, уступившая значительную часть состояния ускока наследникам и судебным властям, отделалась двумя годами монастыря, где она, говорят, находится и по сей день. Я отправлюсь туда писать ее портрет, так как со временем вся эта история, конечно, забудется. Вот какие глупости совершаешь в восемнадцать лет.
-- А меня вы бросили в locanda без гроша, -- сказал Мистигри. -- Тогда я последовал за вами в Рим и по пути малевал портреты по пять франков штука, которых мне к тому же не платили; а все-таки это было для меня самой счастливой порой! Что деньги! Раззолоченное брюхо ко всему глухо!
-- Вы представляете себе, какие меня одолевали мысли, -- опять заговорил художник, -- когда я, привлеченный австрийскими властями к ответственности, сидел в далматинской тюрьме, беззащитный, рискуя головой лишь потому, что раза два прогулялся с упрямой женщиной, которая ни за что не соглашалась отпустить свою дуэнью? Вот проклятый рок!
-- И все это действительно с вами случилось? -- наивно спросил Оскар.
-- А почему бы и нет? Ведь точно такой же случай имел место во время французской оккупации Иллирии с одним из наших самых блестящих артиллерийских офицеров, -- лукаво заметил граф.
-- И вы этому артиллеристу поверили? -- с таким же лукавством спросил графа Мистигри.
-- И это все? -- спросил Оскар.
-- А что же вам еще? -- огрызнулся Мистигри. -- Не может же он сказать, что ему отрубили голову. Чем дальше в лес, тем больше слов.
-- Скажите, сударь, а есть там фермы? -- спросил дядюшка Леже.-- И что там выращивают?
-- Там выращивают мараскин,-- сказал Мистигри.-- Это такое высокое растение, оно доходит человеку до рта, на нем произрастает ликер того же названия.
-- Ах, вот как! -- отозвался дядюшка Леже.
-- Я пробыл только три дня в городе и две недели в тюрьме. Мне ничего не довелось повидать, даже мараскиновых полей, -- ответил Шиннер.
-- Они потешаются над вами, -- пояснил Жорж дядюшке Леже, -- мараскин присылают в ящиках.
В это время карета Пьеротена спускалась по крутой дороге в долину Сен-Бриса, направляясь к трактиру, который находится в центре этого многолюдного городка, и где Пьеротен обычно останавливался на часок, чтобы дать лошадям передохнуть, накормить их овсом и напоить. Было около половины второго.
-- Э-э! Кого я вижу! Дядюшка Леже! -- воскликнул хозяин трактира, когда почтовая карета остановилась у крыльца. -- Вы завтракаете?
-- Каждый день по разу, -- ответил толстяк. -- Надо заморить червячка.
-- И мы тоже позавтракаем, -- сказал Жорж, взяв свою трость на караул, как ружье, чем вызвал восхищение Оскара.
Но когда беззаботный авантюрист извлек из бокового кармана плетеный соломенный портсигар, вынул оттуда золотистую сигару и, в ожидании завтрака, закурил ее, стоя на пороге, Оскар пришел в бешенство.
-- Употребляете? -- спросил Жорж Оскара.
-- Иногда, -- ответил недавний школьник, выпятив цыплячью грудь и по мере сил придав себе лихой вид.
Жорж протянул портсигар Оскару и Шиннеру.
-- Черт возьми! -- заметил великий художник. -- Сигары по десять су!
-- Это остатки тех, что я привез из Испании, -- пояснил авантюрист.--А вы будете завтракать?
-- Нет, -- ответил художник, -- меня ждут в замке. Кроме того, я закусил перед отъездом.
-- А вы? -- обратился Жорж к Оскару.
-- Я уже позавтракал,--ответил тот.
Оскар отдал бы десять лет жизни за сапоги и панталоны со штрипками, как у Жоржа. Он чихал, кашлял, сплевывал и, давясь дымом, с трудом скрывал гримасу.
-- Вы не умеете курить, -- сказал Шиннер, -- смотрите!
Шиннер с невозмутимым видом затянулся и, не дрогнув ни одним мускулом, выпустил дым через нос. Потом затянулся еще раз, задержал дым в горле и, вынув сигару изо рта, не без щегольства выдохнул его.
-- Вот как это делается, молодой человек, -- сказал великий художник.
-- Да, молодой человек; но можно и иначе, -- вмешался Жорж и, подражая Шиннеру, затянулся, но проглотил весь дым.
"А мои родители еще воображают, что дали мне хорошее воспитание", --подумал бедный Оскар, пытаясь курить с той же непринужденностью, что и Шиннер.
Вдруг он почувствовал столь сильный приступ тошноты, что обрадовался, когда Мистигри выхватил у него сигару и спросил, докуривая ее с явным наслаждением:
-- Вы ничем заразным не больны?
Оскар горько пожалел, что недостаточно силен: ему очень хотелось дать Мистигри по уху.
-- Вот как! -- сказал Оскар.-- Полковник Жорж уже заплатил восемь франков за аликантское и пирожки, сорок су -- за сигары, да теперь еще и завтрак обойдется ему...
-- По меньшей мере в десять франков, -- ответил Мистигри. -- Но ничего не поделаешь: большим голавлям большое плаванье.
-- А знаете что, дядюшка Леже, хорошо бы распить бутылочку бордоского, -- предложил в эту минуту Жорж.
-- Завтрак обойдется ему в двадцать франков! -- воскликнул Оскар. --Итого -- тридцать с хвостиком.
Убитый сознанием своего ничтожества, Оскар неловко уселся на тумбу и предался размышлениям, совершенно не замечая, что при этом его панталоны задрались и открыли чулки как раз в том месте, где к новой пятке был пришит старый верх -- шедевр рукодельного мастерства г-жи Клапар.
-- А мы, оказывается, собратья по чулкам,--заявил Мистигри, слегка приподнимая штанину и показывая нечто в том же роде. -- Но ведь известно, что художник всегда без сапог.
Эта шутка вызвала улыбку у г-на де Серизи, который, скрестив руки, стоял в воротах позади путешественников. Как ни безрассудны были эти молодые люди, суровый государственный муж завидовал их недостаткам, ему нравилась их задорная хвастливость, он восхищался живостью их шуток.
-- Ну что? Покупаете вы ферму Мулино? Ведь вы же ездили в Париж за деньгами, -- спросил трактирщик дядюшку Леже, показывая ему в конюшне лошадку, которую хотел продать. -- Если вам удастся оставить в дураках графа де Серизи, пэра Франции и министра, -- это будет весьма занятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Шиннер на мгновенье опешил и потерял дар речи.
-- У всех мятежников один язык, -- заметил Мистигри тоном опытного политика.
-- И только когда я, наконец, очутился перед судом, -- продолжал Шиннер, оправившись от смущенья, -- я узнал, что проклятый корсар умер: Зена его отравила. Я очень пожалел, что лишен возможности переменить белье. Даю честное слово, я и не подозревал об этой мелодраме. Оказывается, гречанка имела обыкновение подливать своему пирату опиум в грог (как вы справедливо заметили, в этой стране растет много мака), чтобы урвать для себя хоть минутку свободы и прогуляться. И вот накануне несчастная по ошибке налила слишком много. Вся беда моей Зены заключалась в том, что старик был страшно богат. Но она самым чистосердечным образом на суде все объяснила, а старуха дала показания в мою пользу, благодаря чему меня тут же освободили, и я получил предписание от мэра и от комиссара австрийской полиции выехать в Рим. Зена, уступившая значительную часть состояния ускока наследникам и судебным властям, отделалась двумя годами монастыря, где она, говорят, находится и по сей день. Я отправлюсь туда писать ее портрет, так как со временем вся эта история, конечно, забудется. Вот какие глупости совершаешь в восемнадцать лет.
-- А меня вы бросили в locanda без гроша, -- сказал Мистигри. -- Тогда я последовал за вами в Рим и по пути малевал портреты по пять франков штука, которых мне к тому же не платили; а все-таки это было для меня самой счастливой порой! Что деньги! Раззолоченное брюхо ко всему глухо!
-- Вы представляете себе, какие меня одолевали мысли, -- опять заговорил художник, -- когда я, привлеченный австрийскими властями к ответственности, сидел в далматинской тюрьме, беззащитный, рискуя головой лишь потому, что раза два прогулялся с упрямой женщиной, которая ни за что не соглашалась отпустить свою дуэнью? Вот проклятый рок!
-- И все это действительно с вами случилось? -- наивно спросил Оскар.
-- А почему бы и нет? Ведь точно такой же случай имел место во время французской оккупации Иллирии с одним из наших самых блестящих артиллерийских офицеров, -- лукаво заметил граф.
-- И вы этому артиллеристу поверили? -- с таким же лукавством спросил графа Мистигри.
-- И это все? -- спросил Оскар.
-- А что же вам еще? -- огрызнулся Мистигри. -- Не может же он сказать, что ему отрубили голову. Чем дальше в лес, тем больше слов.
-- Скажите, сударь, а есть там фермы? -- спросил дядюшка Леже.-- И что там выращивают?
-- Там выращивают мараскин,-- сказал Мистигри.-- Это такое высокое растение, оно доходит человеку до рта, на нем произрастает ликер того же названия.
-- Ах, вот как! -- отозвался дядюшка Леже.
-- Я пробыл только три дня в городе и две недели в тюрьме. Мне ничего не довелось повидать, даже мараскиновых полей, -- ответил Шиннер.
-- Они потешаются над вами, -- пояснил Жорж дядюшке Леже, -- мараскин присылают в ящиках.
В это время карета Пьеротена спускалась по крутой дороге в долину Сен-Бриса, направляясь к трактиру, который находится в центре этого многолюдного городка, и где Пьеротен обычно останавливался на часок, чтобы дать лошадям передохнуть, накормить их овсом и напоить. Было около половины второго.
-- Э-э! Кого я вижу! Дядюшка Леже! -- воскликнул хозяин трактира, когда почтовая карета остановилась у крыльца. -- Вы завтракаете?
-- Каждый день по разу, -- ответил толстяк. -- Надо заморить червячка.
-- И мы тоже позавтракаем, -- сказал Жорж, взяв свою трость на караул, как ружье, чем вызвал восхищение Оскара.
Но когда беззаботный авантюрист извлек из бокового кармана плетеный соломенный портсигар, вынул оттуда золотистую сигару и, в ожидании завтрака, закурил ее, стоя на пороге, Оскар пришел в бешенство.
-- Употребляете? -- спросил Жорж Оскара.
-- Иногда, -- ответил недавний школьник, выпятив цыплячью грудь и по мере сил придав себе лихой вид.
Жорж протянул портсигар Оскару и Шиннеру.
-- Черт возьми! -- заметил великий художник. -- Сигары по десять су!
-- Это остатки тех, что я привез из Испании, -- пояснил авантюрист.--А вы будете завтракать?
-- Нет, -- ответил художник, -- меня ждут в замке. Кроме того, я закусил перед отъездом.
-- А вы? -- обратился Жорж к Оскару.
-- Я уже позавтракал,--ответил тот.
Оскар отдал бы десять лет жизни за сапоги и панталоны со штрипками, как у Жоржа. Он чихал, кашлял, сплевывал и, давясь дымом, с трудом скрывал гримасу.
-- Вы не умеете курить, -- сказал Шиннер, -- смотрите!
Шиннер с невозмутимым видом затянулся и, не дрогнув ни одним мускулом, выпустил дым через нос. Потом затянулся еще раз, задержал дым в горле и, вынув сигару изо рта, не без щегольства выдохнул его.
-- Вот как это делается, молодой человек, -- сказал великий художник.
-- Да, молодой человек; но можно и иначе, -- вмешался Жорж и, подражая Шиннеру, затянулся, но проглотил весь дым.
"А мои родители еще воображают, что дали мне хорошее воспитание", --подумал бедный Оскар, пытаясь курить с той же непринужденностью, что и Шиннер.
Вдруг он почувствовал столь сильный приступ тошноты, что обрадовался, когда Мистигри выхватил у него сигару и спросил, докуривая ее с явным наслаждением:
-- Вы ничем заразным не больны?
Оскар горько пожалел, что недостаточно силен: ему очень хотелось дать Мистигри по уху.
-- Вот как! -- сказал Оскар.-- Полковник Жорж уже заплатил восемь франков за аликантское и пирожки, сорок су -- за сигары, да теперь еще и завтрак обойдется ему...
-- По меньшей мере в десять франков, -- ответил Мистигри. -- Но ничего не поделаешь: большим голавлям большое плаванье.
-- А знаете что, дядюшка Леже, хорошо бы распить бутылочку бордоского, -- предложил в эту минуту Жорж.
-- Завтрак обойдется ему в двадцать франков! -- воскликнул Оскар. --Итого -- тридцать с хвостиком.
Убитый сознанием своего ничтожества, Оскар неловко уселся на тумбу и предался размышлениям, совершенно не замечая, что при этом его панталоны задрались и открыли чулки как раз в том месте, где к новой пятке был пришит старый верх -- шедевр рукодельного мастерства г-жи Клапар.
-- А мы, оказывается, собратья по чулкам,--заявил Мистигри, слегка приподнимая штанину и показывая нечто в том же роде. -- Но ведь известно, что художник всегда без сапог.
Эта шутка вызвала улыбку у г-на де Серизи, который, скрестив руки, стоял в воротах позади путешественников. Как ни безрассудны были эти молодые люди, суровый государственный муж завидовал их недостаткам, ему нравилась их задорная хвастливость, он восхищался живостью их шуток.
-- Ну что? Покупаете вы ферму Мулино? Ведь вы же ездили в Париж за деньгами, -- спросил трактирщик дядюшку Леже, показывая ему в конюшне лошадку, которую хотел продать. -- Если вам удастся оставить в дураках графа де Серизи, пэра Франции и министра, -- это будет весьма занятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50