Или ты боишься при свете?
— Это ты сам бойся! — прошипел Козлов и выскочил из-за стола. Он протянул ко мне свои длинные руки, и это было так неприятно, что я понял: еще немного — и Козлов получит по рукам. И другим частям тела. В то же время я соображал, что бить морду милиционеру в кабинете Управления внутренних дел в присутствии еще двух ментов — очень сомнительная идея.
Так и боролись во мне эти два желания — бить или не бить. А Козлов все размахивал у меня перед лицом руками, что-то выкрикивал... Я вдруг понял, что он пьян. Не то чтобы вусмерть, но запашок присутствовал.
— А я говорю, что ты подпишешь! — проорал он мне в ухо, схватил за руку и потащил к своему столу. Я оттолкнул его. Слегка. Он не упал, только чуть пошатнулся. Сделал удивленные глаза и повернулся к своим коллегам, которые стояли у стены и ждали повода. Дождались.
— Ребята, — изумленно проговорил Козлов, будто ему и в голову никогда не приходило, что кто-то может его тронуть.
Ребята немедленно откликнулись. Я подумал, что стоит поберечь голову, и обхватил ее руками сразу же после того, как меня свалили с ног. Но ребята хорошо подготовились к мероприятию. Бить человека у них получалось лучше, чем следить.
По голове они не лупили, старались попадать по корпусу. Минут через пять мне устроили перерыв.
Козлов опустился на колени и подсунул мне под нос какой-то листок бумаги.
— Подписывай, гнида, — сказал он и схватил меня двумя пальцами за ухо. Я понял, что у Козлова нестриженные ногти. У меня сразу же пропало желание общаться с таким нечистоплотным человеком.
— Не хочешь? — с удивлением и раздражением спросил Козлов. — Ну так ведь... ну тогда все сначала...
Ничего другого я не ожидал. Козлов хотел выглядеть умным. Но с фантазией у него было слабовато.
Я даже не понял — то ли я потерял сознание от боли, то ли уснул, устав считать удары. И то и другое одинаково вероятно.
Глава 14
Линолеум на полу был чудо как хорош. Какие-то изощренные сплетения синих и красных линий, странные формы, чарующие глаз... В нормальном положении — то есть стоя — ничего подобного и не замечаешь. Топчешь такую красоту ботинком, и все. Так что Козлова стоило поблагодарить за то, что приобщил меня к прекрасному. Но только за это. За остальное мне хотелось его убить. Я чувствовал себя так, как, должно быть, чувствует себя отбитый до прозрачности кусок мяса на разделочной доске. Осталось только посолить, поперчить и бросить на раскаленную сковороду.
Я лежал на полу кабинета, и вставать мне не хотелось. Наверное, потому, чтобы не падать снова. Я рассматривал линолеум, потом перевел взгляд левее и тщательно оглядел забрызганный грязью мужской ботинок примерно сорок второго размера. Грязь выглядела свежей, и я сделал заключение, что на улице по-прежнему мерзкая погода. Тем более не было причин вставать с пола.
Потом я немного запоздало сообразил, что в кабинете гораздо светлее, чем в тот момент, когда мной играли в футбол приятели Козлова. Участвовал ли он сам в этом мероприятии — сказать трудно. Я еще не научился распознавать его характерную манеру пинать в поясницу.
То ли наступил день, то ли зажгли верхний свет. Повернуться и увидеть, что же из двух вариантов имело место, было лень.
Тут у меня неожиданно включился слух. Я как-то и забыл про него. Лежал себе в полной тишине. И так мне было хорошо. Пока я не услышал до отвращения знакомый козловский голос:
— ...ты разоряешься? Как будто что-то страшное случилось? — недоумевал он.
— Нет, ничего не случилось, — ответил Гарик, и по его тону я понял, что мой знакомый еле сдерживается. Гарик редко выходил из себя, однако сейчас, похоже, к этому шло. Интересно, что такое учудил Козлов, что разбудил в Гарике зверя?
— Даже если забыть, что это мой хороший знакомый, — сказал Гарик. — Даже если забыть, что я просил тебя сдерживать свои дурацкие инициативы... Все равно это не слишком мне нравится — привозить свидетеля ночью в Управление и бить его до потери сознания. Это не нравится мне, и это никому не понравится.
— А что это вдруг мои инициативы — дурацкие? — обиженно спросил Козлов и засопел. — А твои — не дурацкие? Что я сделал неправильно? Я узнал, что твой друган смотался от наших ребят, скинул слежку с хвоста... Я велел подождать его у подъезда и привезти сюда. Он пришел в третьем часу ночи, поэтому и оказался здесь так поздно. Скажи ему, что меньше шляться по ночам надо.
— А ты, значит, сидел тут и ждал его до трех ночи? — спросил Гарик. — С каких пор ты стал задерживаться на работе после шести вечера? Раньше за тобой такого не замечалось.
— Это наказуемо?
— Избивать свидетеля — наказуемо. Нарушать распоряжения старшего по званию — наказуемо. За Шумовым решили пустить слежку, но никто не говорил, что его надо так обрабатывать.
— Я считаю, что он крепко завязан в деле «Европы-Инвест». Может быть, он главарь всей этой шайки.
— А я считаю, что это дурацкая идея, — устало проговорил Гарик. Ботинок сорок второго размера исчез из поля моего зрения. Скрипнуло кресло.
— Это мое убеждение, — упрямо повторил Козлов. — Если ты не согласен, то я напишу рапорт и передам его кому следует.
— Пиши, писатель, — сказал Гарик.
— А если там узнают, что ты водишь дружбу с подозреваемым в организации преступления...
— И что дальше?
— А ничего. Представь, какие могут быть последствия.
— За избиение свидетеля тоже по головке не гладят.
— Это была самооборона. Он ударил меня. Ребята старались его удержать.
— Знаю, знаю, как твои ребята стараются... — с иронией ответил Гарик.
— Это не ребята. Это какие-то... — Слово, которым я хотел заклеймить подручных Козлова, вылетело у меня из головы. Процесс отрыва от пола отнял у меня слишком много физических и умственных сил. Вставать и разговаривать одновременно я не мог. Интересно, я всегда теперь буду таким идиотом? — Ну и сволочь этот твой Козлов, — прокряхтел я в сторону Гарика, не обращая внимания на моего обидчика. А тот немного помрачнел лицом, потом выругался и выскочил из кабинета. Оно и к лучшему.
Я доковылял до табурета, пихнул его ногой к стене и, испуская протяжные стоны, поместил свое измученное тело в сидячее положение.
Гарик с интересом наблюдал за моими перемещениями по комнате. И молчал.
— Я там все лежал и ждал, когда же ты вспомнишь обо мне и поможешь встать, — начал я. — Но не дождался. Вы так увлеклись беседой...
— А я подумал, что ты сам справишься, — сказал Гарик и стал массировать виски. Вид у него был не слишком веселый. И говорил он со мной не то чтобы враждебно, но с известной долей раздражения. — Ты большой мастер самостоятельных действий. Вот сам и выпутывайся...
— Если ты насчет вчерашнего...
— И насчет вчерашнего тоже. Хорош гусь, я ему все выложил как на блюдечке, а он прослушал, кивнул и смотался!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Это ты сам бойся! — прошипел Козлов и выскочил из-за стола. Он протянул ко мне свои длинные руки, и это было так неприятно, что я понял: еще немного — и Козлов получит по рукам. И другим частям тела. В то же время я соображал, что бить морду милиционеру в кабинете Управления внутренних дел в присутствии еще двух ментов — очень сомнительная идея.
Так и боролись во мне эти два желания — бить или не бить. А Козлов все размахивал у меня перед лицом руками, что-то выкрикивал... Я вдруг понял, что он пьян. Не то чтобы вусмерть, но запашок присутствовал.
— А я говорю, что ты подпишешь! — проорал он мне в ухо, схватил за руку и потащил к своему столу. Я оттолкнул его. Слегка. Он не упал, только чуть пошатнулся. Сделал удивленные глаза и повернулся к своим коллегам, которые стояли у стены и ждали повода. Дождались.
— Ребята, — изумленно проговорил Козлов, будто ему и в голову никогда не приходило, что кто-то может его тронуть.
Ребята немедленно откликнулись. Я подумал, что стоит поберечь голову, и обхватил ее руками сразу же после того, как меня свалили с ног. Но ребята хорошо подготовились к мероприятию. Бить человека у них получалось лучше, чем следить.
По голове они не лупили, старались попадать по корпусу. Минут через пять мне устроили перерыв.
Козлов опустился на колени и подсунул мне под нос какой-то листок бумаги.
— Подписывай, гнида, — сказал он и схватил меня двумя пальцами за ухо. Я понял, что у Козлова нестриженные ногти. У меня сразу же пропало желание общаться с таким нечистоплотным человеком.
— Не хочешь? — с удивлением и раздражением спросил Козлов. — Ну так ведь... ну тогда все сначала...
Ничего другого я не ожидал. Козлов хотел выглядеть умным. Но с фантазией у него было слабовато.
Я даже не понял — то ли я потерял сознание от боли, то ли уснул, устав считать удары. И то и другое одинаково вероятно.
Глава 14
Линолеум на полу был чудо как хорош. Какие-то изощренные сплетения синих и красных линий, странные формы, чарующие глаз... В нормальном положении — то есть стоя — ничего подобного и не замечаешь. Топчешь такую красоту ботинком, и все. Так что Козлова стоило поблагодарить за то, что приобщил меня к прекрасному. Но только за это. За остальное мне хотелось его убить. Я чувствовал себя так, как, должно быть, чувствует себя отбитый до прозрачности кусок мяса на разделочной доске. Осталось только посолить, поперчить и бросить на раскаленную сковороду.
Я лежал на полу кабинета, и вставать мне не хотелось. Наверное, потому, чтобы не падать снова. Я рассматривал линолеум, потом перевел взгляд левее и тщательно оглядел забрызганный грязью мужской ботинок примерно сорок второго размера. Грязь выглядела свежей, и я сделал заключение, что на улице по-прежнему мерзкая погода. Тем более не было причин вставать с пола.
Потом я немного запоздало сообразил, что в кабинете гораздо светлее, чем в тот момент, когда мной играли в футбол приятели Козлова. Участвовал ли он сам в этом мероприятии — сказать трудно. Я еще не научился распознавать его характерную манеру пинать в поясницу.
То ли наступил день, то ли зажгли верхний свет. Повернуться и увидеть, что же из двух вариантов имело место, было лень.
Тут у меня неожиданно включился слух. Я как-то и забыл про него. Лежал себе в полной тишине. И так мне было хорошо. Пока я не услышал до отвращения знакомый козловский голос:
— ...ты разоряешься? Как будто что-то страшное случилось? — недоумевал он.
— Нет, ничего не случилось, — ответил Гарик, и по его тону я понял, что мой знакомый еле сдерживается. Гарик редко выходил из себя, однако сейчас, похоже, к этому шло. Интересно, что такое учудил Козлов, что разбудил в Гарике зверя?
— Даже если забыть, что это мой хороший знакомый, — сказал Гарик. — Даже если забыть, что я просил тебя сдерживать свои дурацкие инициативы... Все равно это не слишком мне нравится — привозить свидетеля ночью в Управление и бить его до потери сознания. Это не нравится мне, и это никому не понравится.
— А что это вдруг мои инициативы — дурацкие? — обиженно спросил Козлов и засопел. — А твои — не дурацкие? Что я сделал неправильно? Я узнал, что твой друган смотался от наших ребят, скинул слежку с хвоста... Я велел подождать его у подъезда и привезти сюда. Он пришел в третьем часу ночи, поэтому и оказался здесь так поздно. Скажи ему, что меньше шляться по ночам надо.
— А ты, значит, сидел тут и ждал его до трех ночи? — спросил Гарик. — С каких пор ты стал задерживаться на работе после шести вечера? Раньше за тобой такого не замечалось.
— Это наказуемо?
— Избивать свидетеля — наказуемо. Нарушать распоряжения старшего по званию — наказуемо. За Шумовым решили пустить слежку, но никто не говорил, что его надо так обрабатывать.
— Я считаю, что он крепко завязан в деле «Европы-Инвест». Может быть, он главарь всей этой шайки.
— А я считаю, что это дурацкая идея, — устало проговорил Гарик. Ботинок сорок второго размера исчез из поля моего зрения. Скрипнуло кресло.
— Это мое убеждение, — упрямо повторил Козлов. — Если ты не согласен, то я напишу рапорт и передам его кому следует.
— Пиши, писатель, — сказал Гарик.
— А если там узнают, что ты водишь дружбу с подозреваемым в организации преступления...
— И что дальше?
— А ничего. Представь, какие могут быть последствия.
— За избиение свидетеля тоже по головке не гладят.
— Это была самооборона. Он ударил меня. Ребята старались его удержать.
— Знаю, знаю, как твои ребята стараются... — с иронией ответил Гарик.
— Это не ребята. Это какие-то... — Слово, которым я хотел заклеймить подручных Козлова, вылетело у меня из головы. Процесс отрыва от пола отнял у меня слишком много физических и умственных сил. Вставать и разговаривать одновременно я не мог. Интересно, я всегда теперь буду таким идиотом? — Ну и сволочь этот твой Козлов, — прокряхтел я в сторону Гарика, не обращая внимания на моего обидчика. А тот немного помрачнел лицом, потом выругался и выскочил из кабинета. Оно и к лучшему.
Я доковылял до табурета, пихнул его ногой к стене и, испуская протяжные стоны, поместил свое измученное тело в сидячее положение.
Гарик с интересом наблюдал за моими перемещениями по комнате. И молчал.
— Я там все лежал и ждал, когда же ты вспомнишь обо мне и поможешь встать, — начал я. — Но не дождался. Вы так увлеклись беседой...
— А я подумал, что ты сам справишься, — сказал Гарик и стал массировать виски. Вид у него был не слишком веселый. И говорил он со мной не то чтобы враждебно, но с известной долей раздражения. — Ты большой мастер самостоятельных действий. Вот сам и выпутывайся...
— Если ты насчет вчерашнего...
— И насчет вчерашнего тоже. Хорош гусь, я ему все выложил как на блюдечке, а он прослушал, кивнул и смотался!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68