– Ну, что-то в этом роде.

***
Именно тогда я ее и предал. Во время той беседы. Конечно, не скажу вам, что сегодня я горжусь этим поступком, но у меня не было иного выбора. Я рассуждал просто. Если Тереза не может предсказать ни свою судьбу, ни судьбу МК2, я подошлю ей кого-нибудь другого, какую-нибудь женщину, ей незнакомую, но с набором астрологических данных – час, дата и место рождения, – идентичных данным Терезы и Роберваля. Эта незнакомка преподнесет все дело так, будто это ей нужно узнать, что ждет ее после замужества, и таким образом Тереза предскажет свое будущее, думая, что предсказывает судьбу другой паре обрученных. Раз она верит во всю эту ерунду, пусть сама заглянет в будущее, опираясь на вещественные доказательства.
– Ты хоть понимаешь, что это просто подло? – заметил мне Хадуш.
– Найди мне девку, которая смогла бы сделать это, а со своей совестью я и сам договорюсь.
(Да, пожалуй, он был недалек от истины, утверждая, что я с каждым днем все больше смахиваю на мафиози.)
– Да тут нечего искать. Рашида, дочка Кадера, таксиста. Ее бросил один полицейский, от которого она столько натерпелась, что хватит на всю жизнь. Полицейский-взломщик, представляешь? Так вот, хотя она и архивный работник, а все же не располагала достаточной информацией о своем суженом. Ей тоже не помешало бы погадать на картах перед тем, как выходить замуж. Она сделает это ради Терезы.

***
Первой с отчетом прибыла Жюли.
– С чего мне начать, Бенжамен, с теперешнего Мари-Кольбера или с его предков? Будем спускаться вниз по течению Истории или подниматься к ее истокам?
– Пойдем в хронологическом порядке, Жюли. Нет ничего лучше старой доброй хронологии. Давай с самого начала и до настоящей минуты.
И Жюли приступила к изложению исторических, скупых на чувства фактов:
– Прежде всего скажу тебе вот что: Мари-Кольбер – наследуемое имя, которое передается в роду Робервалей из поколения в поколение. И, как ты сейчас увидишь, начинается все в самых высоких политических сферах. Первый Мари-Кольбер родился при Людовике XIV, примерно в 1660 году, явившись плодом совместного творчества графа де Роберваля и племянницы Кольбера. И есть все основания считать этого Роберваля причастным к победе Кольбера над Фуке. Он так тщательно намылил доску, на которой стоял министр финансов, – Роберваль был одним из судей на сфабрикованном против Фуке процессе, – что тот заскользил по ней вниз столь стремительно, что вскоре оказался в государственной тюрьме в Пиньероло, где и умер при загадочных обстоятельствах, как ты знаешь.
– Еще одно странное самоубийство?
– Именно. Итог этой истории: граф де Роберваль унаследовал часть имущества Фуке и назвал своего сына Мари-Кольбером в честь своего хозяина. Конец первого акта, или истории о том, как на молчании сколачивают состояние. Акт второй начинается пятьдесят лет спустя, когда малыш Мари-Кольбер, став уже взрослым, занимает пост директора Западной Компании – главного орудия в крахе Лоу. Однако он предусмотрительно женился на одной из дочек клана Парис (братья Парис и свалили Лоу по обвинению Мари-Кольбера) и в награду получил всю улицу Кенкампуа, где и живет в настоящее время последний Мари-Кольбер в семейном особняке под номером шестьдесят. В акте третьем ты увидишь Мари-Кольберов, прислуживающих всем режимам подряд. Один только Талейран использовал троих Мари-Кольберов (они умирали молодыми, но очень быстро размножались): одного для того, чтобы протащить закон о конфискации имущества Церкви и заодно положить добрую его часть себе в карман, другого – для управления трофеями, собранными Наполеоном во время его военных кампаний (Мари-Кольбер возглавлял загадочное, специально созданное для этих целей министерство), и третьего в 1830 году, когда тот за деньги предавал Реставрацию в угоду приверженцам Луи-Филиппа. Конец третьего акта: у Робервалей денег – куры не клюют. Акт четвертый: 1887 год, Третья республика, Панамский канал, очередной Мари-Кольбер, подмазанный банкиром Рейнахом, проявляет удивительную активность в Палате депутатов, и та принимает закон о займе на строительство канала, в результате чего восемьсот тысяч человек, купивших облигации займа, остаются с носом, а наш герой срывает неплохой куш. Начавшееся следствие нисколько не обеспокоило Мари-Кольбера, зато привело к аресту министра Байо, обвиненного в махинациях банкиром Рейнахом, который вскоре после своих разоблачений скоропостижно скончался.
– Покончил с собой?
– История гласит, что его нашли мертвым в собственном доме. Но послушай о двух других сценах данного акта. Во-первых, некий Мари-Кольбер оказался замешанным в афере Ставиского в конце 1933 года, и, во-вторых, десять лет спустя тот же Мари-Кольбер – дедушка нашего Мари-Кольбера – назначается уполномоченным по еврейскому вопросу в правительстве и занимается конфискованным у евреев имуществом! Следует отметить, что в афере Ставиского (боны, выпущенные под залог «Муниципальным кредитом» в Байонне на несколько десятков миллионов франков, когда залог в виде ювелирных драгоценностей оказался похищенным при загадочных обстоятельствах) Мари-Кольбер, служащий байоннского банка, приходился зятем ювелиру Гамельстеру, которого ограбили до последней изумрудной нитки и который, не выдержав потрясения, повесился.
– Слишком уж много повешенных и слишком много доносов…
– Только не говори мне, что графы де Робервали – доносчики, любовь моя, это плохое слово, которое я тебе не прощу.
– В любом случае целая династия проходимцев.
– Или достопочтенная семья с глубокими банковскими традициями, это как посмотреть.
– А наш-то? Ну я хотел сказать, Мари-Кольбер нашей Терезы…
– А вот здесь мне придется тебя разочаровать, Бенжамен.
То, что она рассказала, должно было, по идее, меня обрадовать. Но вот загвоздка: не пойму почему, я испытал жуткое разочарование.
– Наш Мари-Кольбер – великое исключение из этого правила, исключение, опровергающее это правило. Да что я говорю: исключение, которое целиком и полностью отменяет это правило! Уничтожает это правило! Наш Мари-Кольбер – просто святой. Начиная с удостоверения члена общества по оказанию первой помощи, полученного в двенадцать лет, до благотворительных акций, которые он проводит во всех горячих точках, помогая жертвам стихийных бедствий и экономических эмбарго, столь многочисленным в конце двадцатого века, он выглядит более чем безупречно и выделяется на фоне других благодетелей примерной скромностью и по-настоящему эффективной благотворительной деятельностью.
– А что насчет повесившегося братца?
– Депрессия. Я отыскала его лечащего врача. Незадолго до того дня, когда он покончил с собой, его бросила жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39