Ника отправили учиться в другую школу – американский аналог Хэрроу в Готтсберге, штат Пенсильвания, – а потом в Принстон. После этого, так как он по-прежнему разделял отцовскую страсть к журналистике, Ник-старший обеспечил сыну возможность в течение нескольких лет набираться опыта в различных редакциях, а потом принял его в штат «Флэш».
Ник заработал себе имя в качестве специального корреспондента. Куда его только не посылали, о чем он только не писал! Добродушный, всегда полный сочувствия, прикрываемого притворным цинизмом, он нашел свое призвание.
А тем временем в Англии, в доме на Локте Сатаны, старый Кловис, обозленный отъездом сына, вел себя так, как и следовало ожидать. Впрочем, он был обозлен не более, чем Николас, который с тех пор не поддерживал никаких контактов с патриархом, если не считать возвращения тысячи фунтов и увеличения процента текущего счета в банке. Но Кловис оставался непреклонным. Он заявил, что имя его старшего сына не должно упоминаться в доме – у него больше нет старшего сына. Как бы ему ни был неприятен вежливый, обходительный и начитанный Пеннингтон, состояние Баркли должно оставаться в руках Баркли. Кловис вызвал в Грингроув Эндрю Долиша – опытного поверенного, служившего Баркли так же преданно, как служили им его отец и дед почти целый век. Хотя мистер Долиш был одного возраста с Пеннингтоном, он обладал серьезностью под стать самому патриарху. Завещание старого Кловиса, изобилующее комментариями, которые поверенный тщетно пытался удалить, оставляло все, целиком и полностью, Пеннингтону. Преданная Эстелл даже не упоминалась.
Шли годы. Терзаемый мыслями о неуклонно приближающейся кончине, Кловис становился одновременно более скрытным и более сварливым. А затем…
Ранней весной 1964 года в Нью-Йорке Николас Баркли, всегда похвалявшийся здоровьем и силой, взбирался по канату в гимнастическом зале клуба «Апекс», когда его настиг сердечный приступ, покончивший с ним за несколько дней до шестьдесят четвертого дня рождения. Старый Кловис, бродивший в саду Грингроува при пронизывающем мартовском ветре, подхватил бронхопневмонию и отправился к своим предкам на кладбище в Болье. Но это был не конец истории, а только начало.
Гэррет Эндерсон слышал в Лондоне про обе эти смерти. Кончина Николаса вызвала сенсацию в британской прессе, а старый Кловис удостоился всего лишь скромного некролога в «Тайме». Благодаря сплетням Гэррет знал, что дяде его друга Ника, Пену, достались не только деньги Кловиса, в которых он не нуждался, но и Грингроув, который он любил и лелеял, в то время как сам Ник унаследовал отцовские предприятия, став магнатом в сорок лет.
Гэррет никогда не мог понять преданности Пеннингтона Баркли дому на Локте Сатаны. Во время единственного визита, который Эндерсон нанес туда много лет назад в качестве друга Ника, место это подействовало на него угнетающе. Несмотря на модернизацию и красоту окружающих его сельских пейзажей, Грингроув выглядел слишком мрачным. С наступлением темноты там постоянно приходилось бороться с желанием бросить взгляд через плечо. Роскошные комнаты и коридоры были словно наполнены беспокойными тенями, забредшими туда из прошлого.
Гэррет убеждал себя, что это его не касается. Тогда он был еще мальчиком и мог ошибиться, да и кто он такой, чтобы делать на этот счет уверенные заявления?
Тем не менее, когда Ник неожиданно позвонил в среду десятого числа, Гэррет почувствовал смутное беспокойство, он не смог бы объяснить его причин. Он знал очень мало о происходившем в Грингроуве за эти годы, но у Ника явно было что-то на уме, и, судя по его словам, это «что-то» сулило неприятности. Решив не опаздывать на обед, Гэррет заблаговременно вывел свою машину, долго кружил, пока не отыскал место для парковки (что неудивительно в современном Лондоне), и вошел в клуб «Феспис» в тридцать пять минут восьмого.
Его гость еще не прибыл. Только без четверти восемь Ник Баркли показался в маленьком баре на первом этаже, стены которого были увешаны портретами актеров восемнадцатого века в массивных позолоченных рамах.
Кроме них и бармена, в помещении никого не было. Хотя за последние двадцать пять лет Гэррет виделся с другом только раз, он почувствовал, что узнал бы его где бы то ни было. Ник по-прежнему заказывал одежду в Лондоне. Темноволосый, с квадратным подбородком и быстрыми глазами, он, как и все мужчины Баркли, был высокого роста, но, в отличие от деда, отца и даже дяди, с достижением среднего возраста начал немного прибавлять в весе.
Они обменялись крепкими рукопожатиями. Гэррет заказал мартини и принес напитки на столик, где они сели друг против друга. Чокнувшись с Гэрретом, Ник выпил мартини почти залпом, потом выпрямился на стуле и внимательно посмотрел на приятеля. Под глазами у него обозначились морщинки, придававшие лицу обеспокоенное выражение.
– Ну? – произнес он.
Глава 2
– Что «ну»? – осведомился Гэррет.
– Как дела, везучий сукин сын? С тех пор как мы виделись в прошлый раз, ты, кажется, стал знаменитостью.
– Да, вопреки здравому смыслу.
– Кого это заботит? Благодаря или вопреки тебе «Дворец дяди Тома» отменное шоу. Я видел его дважды, так что прими мои поздравления. Когда они привезут спектакль в Лондон?
– Возможно, никогда. Лорд-камергер не желает давать разрешение.
Гэррет заказал вторую порцию мартини, и оба закурили.
– Кто бы мог подумать, что старина Маколи такой первоклассный киногерой? – усмехнулся Ник, – Помнишь, что писал о нем Литтон Стрейчи? «Вот он – толстый, приземистый, постоянно говорящий – на Парнасе». Что лорд-камергер против него имеет?
– Если помнишь, во втором акте Маколи бросает вызов вице-королю Индии сначала в длинной речи о демократии, а затем в воодушевляющей песне, название которой я забыл.
– «Не трогай их, вице-король, они убьют тебя». Насвистеть мелодию?
– Спасибо, не нужно.
– Но я все же не понимаю, Гэррет, какая муха укусила лорда-камергера.
– Вице-король, представленный в «Дяде Томе» гнуснейшим негодяем, истязающим индусов во славу британского колониального господства, был вполне реальным чиновником, чьи потомки живы до сих пор. Если его имя не заменят на явно вымышленного персонажа, лорд-камергер не разрешит представление.
– Да, не повезло. Но я хотел спросить тебя о другом. Как твоя личная жизнь, старина? Все еще не женился?
– Пока нет. А ты, как я слышал, женат?
– Был женат, – ответил Ник, философски пуская кольца дыма. – Увы, из этого ничего не вышло. Мы с Ирмой давно разошлись, и с тех пор я вольная птица. Люби и бросай – вот мой девиз, пускай не слишком оригинальный. К тому же годы дают себя знать, Гэррет. Если я не буду за собой следить, то обзаведусь брюшком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Ник заработал себе имя в качестве специального корреспондента. Куда его только не посылали, о чем он только не писал! Добродушный, всегда полный сочувствия, прикрываемого притворным цинизмом, он нашел свое призвание.
А тем временем в Англии, в доме на Локте Сатаны, старый Кловис, обозленный отъездом сына, вел себя так, как и следовало ожидать. Впрочем, он был обозлен не более, чем Николас, который с тех пор не поддерживал никаких контактов с патриархом, если не считать возвращения тысячи фунтов и увеличения процента текущего счета в банке. Но Кловис оставался непреклонным. Он заявил, что имя его старшего сына не должно упоминаться в доме – у него больше нет старшего сына. Как бы ему ни был неприятен вежливый, обходительный и начитанный Пеннингтон, состояние Баркли должно оставаться в руках Баркли. Кловис вызвал в Грингроув Эндрю Долиша – опытного поверенного, служившего Баркли так же преданно, как служили им его отец и дед почти целый век. Хотя мистер Долиш был одного возраста с Пеннингтоном, он обладал серьезностью под стать самому патриарху. Завещание старого Кловиса, изобилующее комментариями, которые поверенный тщетно пытался удалить, оставляло все, целиком и полностью, Пеннингтону. Преданная Эстелл даже не упоминалась.
Шли годы. Терзаемый мыслями о неуклонно приближающейся кончине, Кловис становился одновременно более скрытным и более сварливым. А затем…
Ранней весной 1964 года в Нью-Йорке Николас Баркли, всегда похвалявшийся здоровьем и силой, взбирался по канату в гимнастическом зале клуба «Апекс», когда его настиг сердечный приступ, покончивший с ним за несколько дней до шестьдесят четвертого дня рождения. Старый Кловис, бродивший в саду Грингроува при пронизывающем мартовском ветре, подхватил бронхопневмонию и отправился к своим предкам на кладбище в Болье. Но это был не конец истории, а только начало.
Гэррет Эндерсон слышал в Лондоне про обе эти смерти. Кончина Николаса вызвала сенсацию в британской прессе, а старый Кловис удостоился всего лишь скромного некролога в «Тайме». Благодаря сплетням Гэррет знал, что дяде его друга Ника, Пену, достались не только деньги Кловиса, в которых он не нуждался, но и Грингроув, который он любил и лелеял, в то время как сам Ник унаследовал отцовские предприятия, став магнатом в сорок лет.
Гэррет никогда не мог понять преданности Пеннингтона Баркли дому на Локте Сатаны. Во время единственного визита, который Эндерсон нанес туда много лет назад в качестве друга Ника, место это подействовало на него угнетающе. Несмотря на модернизацию и красоту окружающих его сельских пейзажей, Грингроув выглядел слишком мрачным. С наступлением темноты там постоянно приходилось бороться с желанием бросить взгляд через плечо. Роскошные комнаты и коридоры были словно наполнены беспокойными тенями, забредшими туда из прошлого.
Гэррет убеждал себя, что это его не касается. Тогда он был еще мальчиком и мог ошибиться, да и кто он такой, чтобы делать на этот счет уверенные заявления?
Тем не менее, когда Ник неожиданно позвонил в среду десятого числа, Гэррет почувствовал смутное беспокойство, он не смог бы объяснить его причин. Он знал очень мало о происходившем в Грингроуве за эти годы, но у Ника явно было что-то на уме, и, судя по его словам, это «что-то» сулило неприятности. Решив не опаздывать на обед, Гэррет заблаговременно вывел свою машину, долго кружил, пока не отыскал место для парковки (что неудивительно в современном Лондоне), и вошел в клуб «Феспис» в тридцать пять минут восьмого.
Его гость еще не прибыл. Только без четверти восемь Ник Баркли показался в маленьком баре на первом этаже, стены которого были увешаны портретами актеров восемнадцатого века в массивных позолоченных рамах.
Кроме них и бармена, в помещении никого не было. Хотя за последние двадцать пять лет Гэррет виделся с другом только раз, он почувствовал, что узнал бы его где бы то ни было. Ник по-прежнему заказывал одежду в Лондоне. Темноволосый, с квадратным подбородком и быстрыми глазами, он, как и все мужчины Баркли, был высокого роста, но, в отличие от деда, отца и даже дяди, с достижением среднего возраста начал немного прибавлять в весе.
Они обменялись крепкими рукопожатиями. Гэррет заказал мартини и принес напитки на столик, где они сели друг против друга. Чокнувшись с Гэрретом, Ник выпил мартини почти залпом, потом выпрямился на стуле и внимательно посмотрел на приятеля. Под глазами у него обозначились морщинки, придававшие лицу обеспокоенное выражение.
– Ну? – произнес он.
Глава 2
– Что «ну»? – осведомился Гэррет.
– Как дела, везучий сукин сын? С тех пор как мы виделись в прошлый раз, ты, кажется, стал знаменитостью.
– Да, вопреки здравому смыслу.
– Кого это заботит? Благодаря или вопреки тебе «Дворец дяди Тома» отменное шоу. Я видел его дважды, так что прими мои поздравления. Когда они привезут спектакль в Лондон?
– Возможно, никогда. Лорд-камергер не желает давать разрешение.
Гэррет заказал вторую порцию мартини, и оба закурили.
– Кто бы мог подумать, что старина Маколи такой первоклассный киногерой? – усмехнулся Ник, – Помнишь, что писал о нем Литтон Стрейчи? «Вот он – толстый, приземистый, постоянно говорящий – на Парнасе». Что лорд-камергер против него имеет?
– Если помнишь, во втором акте Маколи бросает вызов вице-королю Индии сначала в длинной речи о демократии, а затем в воодушевляющей песне, название которой я забыл.
– «Не трогай их, вице-король, они убьют тебя». Насвистеть мелодию?
– Спасибо, не нужно.
– Но я все же не понимаю, Гэррет, какая муха укусила лорда-камергера.
– Вице-король, представленный в «Дяде Томе» гнуснейшим негодяем, истязающим индусов во славу британского колониального господства, был вполне реальным чиновником, чьи потомки живы до сих пор. Если его имя не заменят на явно вымышленного персонажа, лорд-камергер не разрешит представление.
– Да, не повезло. Но я хотел спросить тебя о другом. Как твоя личная жизнь, старина? Все еще не женился?
– Пока нет. А ты, как я слышал, женат?
– Был женат, – ответил Ник, философски пуская кольца дыма. – Увы, из этого ничего не вышло. Мы с Ирмой давно разошлись, и с тех пор я вольная птица. Люби и бросай – вот мой девиз, пускай не слишком оригинальный. К тому же годы дают себя знать, Гэррет. Если я не буду за собой следить, то обзаведусь брюшком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59