– А какая всем от этого выгода, за исключением Алим-бея? Хотя я ошибся, – проворчал Кит. – Я думал и говорил Г. М. и Мастерсу, что это грязное дело устроил Алим-бей. Кто, кроме этого чертова прорицателя, что-нибудь выиграл от исчезновения Хелен? Кто еще мог извлечь выгоду из бронзовой лампы? Но Алим-бей в Каире и…
– Кит! – Одри выпрямилась, словно внезапно что-то вспомнив. – Ты говорил, что вы встретили человека по фамилии Бомон?
– Да.
– Ты ведь упоминал эту фамилию раньше, – напомнила Одри. – Ты говорил, что какой-то Бомон приходил в отель «Семирамида» и справлялся о Хелен. Но я раньше не связывала эту фамилию с… – Она повысила голос: – Надеюсь, Кит, ты не имеешь в виду Лео Бомона?
– Именно его. А в чем дело?
– Ты хочешь сказать, что никогда о нем не слышал?
– Никогда. И Г. М. с Мастерсом тоже – готов поклясться. А кто он?
– Лео Бомон – самый знаменитый гадальщик и предсказатель в Америке! Он зарабатывает миллионы! Построил в Лос-Анджелесе египетский храм и превратил его в деловое предприятие.
Эмили, толстая горничная, негромко постучала и вошла, чтобы задернуть портьеры. За окнами лил такой сильный дождь, что его пелена создавала впечатление преждевременных сумерек. Время от времени сверкала молния, и слышался раскат грома.
– Так вот оно что! – воскликнул Кит. Вся его сонливость улетучилась, и он вскочил на ноги.
– О чем ты? – спросила Одри.
– Вот почему Бомон так забавно разговаривает, уставившись при этом на собеседника! Да и вся атмосфера выглядела современной версией готического романа! Возникало ощущение, что стоит Бомону щелкнуть пальцами, как появятся женщины, прыгающие через обруч… – Кит сделал паузу. – Г. М. следует знать об этом, Одри! Где он?
Раздался очередной удар грома, сопровождаемый тарахтением колец, когда Эмили задвигала портьеры на веренице окон.
– Если вы имеете в виду толстого джентльмена, сэр, – произнесла горничная – девица из Йоркшира, которую не слишком тревожили происходящие события, – то он пьет чай с мистером Бенсоном в его буфетной. Полицейский инспектор тоже там. Они сравнивают альбомы вырезок.
Кит и Одри обменялись взглядами.
– Сравнивают что?
– Альбомы вырезок, сэр.
Когда они спустились вниз, опасения, что терпеливый и благожелательный мистер Бенсон подвергается допросу третьей степени, быстро рассеялись.
Кит и Одри пересекли парадный холл, с его двумя каминами и двумя комплектами доспехов, освещенными пламенем, и открыли обитую зеленым сукном дверь, которая выходила в длинный, узкий и пахнущий плесенью коридор с покрытым циновками полом. Другие двери в этом коридоре вели в задние помещения: кухню, кладовую, холл для прислуги. Но даже если бы они не знали, какая дверь ведет в буфетную дворецкого, то все равно легко бы ее обнаружили.
Дверь была приоткрыта, и изнутри доносился бас, в котором слышались напыщенные потки ложной скромности.
– Вот еще одна фотография, сынок, и притом недурная, – говорил бас. – Она сделана… дайте подумать… да, когда я завоевал Гран-при на автомобильных гонках в 1903 году. Что вы о ней думаете?
– Превосходная фотография автомобиля, сэр.
– Черт возьми, я имел в виду себя, а не автомобиль!
– Ну, сэр…
В уютной буфетной происходила вполне домашняя сцена. На одном краю стола, отодвинув чайную посуду, восседал сэр Генри Мерривейл с большим кожаным альбомом, разбухшим от скверно наклеенных вырезок. На другом конце сидел Бенсон с таким же альбомом, но меньшего размера.
На заднем плане маячил Мастерс, которого этот замедленный процесс приводил в отчаяние.
– Послушайте, сэр Генри! – начал Кит. – Мы узнали…
Г. М. поднял руку и бросил на пришедших такой злобный взгляд, что они тотчас же стихли. Снова став добрым дедушкой, он обратился к Бенсону, указывая на другую фотографию:
– А вот здесь я освящаю военный корабль. Там случилась неприятность – бутылка шампанского вместо того, чтобы попасть в корабль, угодила в мэра Портсмута и сбила беднягу с ног.
– В самом деле, сэр? Надеюсь, обошлось без последствий?
– Да, если не считать фонаря под глазом. Но он здесь выглядит чертовски сердитым, верно?
– Да, сэр.
– А бутылка не разбилась, так что мы смогли все повторить. Я стою слева. Фоторепортеры говорят, что им нравится меня снимать.
– Не сомневаюсь, сэр. Вы, безусловно, обеспечиваете их поистине уникальными фотографиями.
Г. М. отмахнулся с той же ложной скромностью, которая не обманула бы и ребенка.
– А вот это, – он склонился вперед, – и впрямь отличный снимок. Крупный план и анфас. Меня сфотографировали, когда я баллотировался в парламент в Восточном Бристоле. Снимок должен был подчеркнуть суровость и благородство. По-моему, это удалось.
Очевидно, снимок производил впечатление. Даже Бенсон слегка вздрогнул и отпрянул.
– В чем дело, сынок? Разве фотография не делает мне чести?
Бенсон кашлянул.
– Откровенно говоря, сэр, не вполне.
– Ага! – воскликнул Г. М. – Слышали, Мастерс?
Старший инспектор воздержался от комментариев.
– А почему, сынок, – допытывался сэр Генри, – вы считаете, что снимок не делает мне чести?
Бенсон кашлянул снова.
– Ну, сэр, в вашем лице есть определенное качество – je ne sais quoi, если можно так выразиться, – которое трудно определить. Сомневаюсь, что его можно воспроизвести на фотографии.
Г. М. строго посмотрел на него, как будто подозревая в его словах какой-то скрытый смысл. Однако тактичный дворецкий поспешил добавить:
– Такое часто встречается, сэр. У меня тут есть… – решив продемонстрировать свои сокровища, Бенсон протянул Г. М. альбом, – фотографии ее милости, сделанные в течение двенадцати лет. Несомненно, вы заметите…
– Да-да! Но я хочу вам показать…
– …что ее милость, – упорно продолжал Бенсон, – хотя и очень красива, но едва ли фотогенична. Думаю, все дело в цвете и выражении лица. Фотографии…
– Это я в Тадж-Махале.
– …уродуют ее и делают неузнаваемой. Если вы посмотрите на снимок, сделанный недавно в Каире, с неким мистером Бомоном…
– А здесь я изображаю Петра Пустынника во главе процессии крестоносцев.
Бенсон закрыл глаза.
– Да, сэр. Это приводит меня к следующему пункту, касающемуся достижения портретного сходства на ваших фотографиях. Я имею в виду ваше явное пристрастие сниматься с фальшивой бородой.
Г. М. выпрямился на стуле.
– А что в этом плохого? – осведомился он. – Мне нравятся фальшивые бороды.
– Мне тоже, сэр, – с лучезарной улыбкой кивнул Бенсон. – Особенно во время рождественских шарад.
– Ну, тогда…
– Но не менее чем на четырех снимках – особенно в роли Шейлока и Деда Мороза – вы появляетесь с такой роскошной бородой, сэр, что трудно определить, где кончается борода и где начинается лицо. Вы признаете, что борода препятствует портретному сходству?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50