Она сбежала с мужчиной в Милуоки или куда-то ещё. В доме её имя произносить не разрешалось.
(Кашель.)
Ну а парень оказался из драчунов, бил её смертным боем, и она приплелась обратно в Хиббард-Хауз, да с младенцем. Ничего не скажешь, она себя уронила. Мать ей беспрестанно повторяла: «Я тебе говорила!» А Лавиния её жалела.
(Кашель.)
Среди прочего велели Лавинии вывозить дитё дышать воздухом – когда позволяла погода. В доме была нарядная детская коляска, и Лавиния катила её кругом да кругом по грязным дорогам поместья. Их тогда не мостили. Автомобили только-только появлялись. У Хиббардов, правда, он был: открытый кузов и занавески по бокам.
Однажды, когда Лавиния толкала перед собой коляску, рядом вдруг вырулил автомобиль. Напугал её до смерти. В нём сидело двое мужчин, и один из них выскочил и схватил из коляски дитё. Лавиния кинулась в дом, крича; «Украли ребёнка! Ребёнка украли!» Она считала себя виноватой и так убивалась, что занемогла, и её уложили в постель. А миссис Хиббард сказала своей опозоренной дочери: «Я тебе говорила!» Бедняжка пошла и утопилась в одном из прудов.
(Кашель.)
Лавиния не захотела там дальше работать, взяла расчёт и ушла, а нам говорила, что так никто и не узнал, что случилось с ребёнком, да никто и не пытался узнать.
– Замечательная история, Кен! Добудь ещё две-три таких же, и мы сделаем тебя помощником редактора.
– Вы это всерьёз? Мистер Хаггис обещает ещё одну историю – как Хиббард-Хауз выдержал самый страшный в прошлом веке снегопад, когда ни снегоочистителей, ни телефонов и в помине не было. В доме ухода за престарелыми есть женщина, чья бабка служила у Хиббардов. Завтра я, пожалуй, схожу к ней после работы. Правда, вечером посетителей туда не пускают, но я попросил босса отпустить меня часа на два раньше – когда газету уже сверстают. Я сказал ему, что это для вас. Он разрешил.
Они ужинали за маленьким столиком у окна в обществе сиамцев, которые бегали вокруг.
– Они не попрошайничают, – объяснил Квиллер, – просто поддерживают компанию.
Некоторое время хозяин и гость жевали в дружеском молчании.
– И кто ещё, – прервал его Кеннет, – живёт в этом ряду?
– Миссис Дункан из книжного магазина, ветеринар из лечебницы для домашних животных и наш Человек Погоды.
– Мистер Гуд? Он же чокнутый!
– Он из Хорсрэдиша, а там все немного чокнутые! У него есть кот – Гольф Стрим, очень подходящее для него по многим причинам имечко… Кстати, раз мы заговорили о Хорсрэдише. Последняя представительница семьи Хиббардов только что вышла замуж за уроженца этого города. Было объявление в пятничном номере. Все только об этом и говорят.
Квиллер умолк, почувствовав перемену в радужном настроении своего гостя. Потом продолжал:
– Он намного младше неё, талантлив и красив, так что считается завидной партией. Но она – единственная наследница всего состояния Хиббардов, очаровательная и образованная женщина – тоже очень хорошая партия… особенно если учесть, что здоровье у неё неважное.
Квиллер говорил с той небрежностью, с какой сообщались городские новости в пресс-клубе, где свободно обменивались слухами и малопристойными фактами.
Кеннет перестал есть. Лицо его залила краска.
– Это мой отчим! – прервал он Квиллера.
– Вот как? – изобразил удивление Квиллер, хотя давно уже догадался. – Значит, его прежняя жена, убитая незадачливым стрелком, – твоя мать!
– Она вышла за него сразу после смерти отца, – сказал Кеннет задыхающимся голосом. – Люди только руками разводили. А потом и трёх лет не прошло – её застрелили, когда она ехала по проселку верхом. Стрелявшего так и не нашли. Так что сами понимаете, что говорили люди! Мой отчим завзятый охотник на уток. Каких только ружей у него нет, включая «ремингтон-тридцать ноль шесть». Для снайпера вполне годится!
– А что дало официальное расследование?
– Дело прекратили за недостатком улик. Вот почему я поехал не в журколледж, а в полицейскую академию.
– Могу понять твои чувства.
Сказано это было тем глубоко сочувственным тоном, который, словно ключик, отмыкал душу собеседника, выпуская на волю признания, исповеди, а иногда и слезы. Кеннет вскочил и, засунув руки в карманы брюк, заметался по комнате.
– Как насчёт сладкого? – спросил Квиллер.
– Спасибо, мне пора домой.
– Всё сказанное в этих стенах в них и останется, Кен, – сказал Квиллер.
Кеннет уехал. Кошки проводили его до дверей. Они всё время слушали.
Вторую половину дня Квиллер потратил на то, чтобы сделать что-то из ничего – как он отзывался о «Пере Квилла». Из книга про утиную охоту, одолженную ему братьями Виски, можно было многое почерпнуть, а статья о водоплавающих пришлась бы весьма кстати в «утиный сезон», как его называли охотники. Загвоздка была в том, что в этой богато иллюстрированной книге, как и следовало ожидать, говорилось исключительно об охоте. А охота не входила в число разнообразных интересов Квиллера.
Когда братья Виски приглашали его принять участие в одной из их охотничьих вылазок, он тотчас отказался: «Мы с ружьём друг друга не выносим». Как бы не так! В молодые годы он не раз выигрывал на карнавалах целлулоидных пупсов за стрельбу по двигающимся мишеням, и его меткость высоко ценили девицы, которым он раздавал свои призы.
Он родился и вырос в большом современном городе, где представителей дикой природы предлагалось наблюдать в зоопарке, а не стрелять по ним. Он не мог себе представить, чтобы стал целиться в какое-то мохнатое или пернатое существо.
Что же до уток, то он с удовольствием вспоминал дружескую стайку, навещавшую его, когда он отдыхал на Блэк-Крике.
Утки с утятами низко-низко летали над тихой водой, не подымая ряби, не вызывая всплеска. Тащить их домой на обед – да он и представить себе такого не мог!
Книга сообщала много больше, чем ему нужно было знать об «охоте на водоплавающих»: о ружьях, амуниции, высоких сапогах и манках. Он узнал, что селезень – это утка-самец, а самка так и будет – утка… что охотнику за один раз разрешается отстрелять больше селезней, чем уток… что есть нырки, рыболовы, грязнушки и древесные утки. Среди знакомых видов были кряква, крокаль, шилохвость, свистуха и гоголь.
В книге содержалось много полезной информации, и она была прекрасно издана, но сообщала много больше того, чем ему требовалось – для «Пера Квилла».
ДВАДЦАТЬ ОДИН
Материал для вторничной колонки Квиллер отправил с посыльным на мотоцикле – чтобы избежать случайной встречи с Кеннетом. Было что-то тревожащее в его вчерашней вспышке – в этом выплеске семейных секретов и немыслимых подозрений. И это никак нельзя было отнести на счёт «слишком много выпитого», так как ничего кроме «Скуунка» Квиллер на стол не ставили. Приведённые Кеннетом факты или фантазии накапливались в течение долгого времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
(Кашель.)
Ну а парень оказался из драчунов, бил её смертным боем, и она приплелась обратно в Хиббард-Хауз, да с младенцем. Ничего не скажешь, она себя уронила. Мать ей беспрестанно повторяла: «Я тебе говорила!» А Лавиния её жалела.
(Кашель.)
Среди прочего велели Лавинии вывозить дитё дышать воздухом – когда позволяла погода. В доме была нарядная детская коляска, и Лавиния катила её кругом да кругом по грязным дорогам поместья. Их тогда не мостили. Автомобили только-только появлялись. У Хиббардов, правда, он был: открытый кузов и занавески по бокам.
Однажды, когда Лавиния толкала перед собой коляску, рядом вдруг вырулил автомобиль. Напугал её до смерти. В нём сидело двое мужчин, и один из них выскочил и схватил из коляски дитё. Лавиния кинулась в дом, крича; «Украли ребёнка! Ребёнка украли!» Она считала себя виноватой и так убивалась, что занемогла, и её уложили в постель. А миссис Хиббард сказала своей опозоренной дочери: «Я тебе говорила!» Бедняжка пошла и утопилась в одном из прудов.
(Кашель.)
Лавиния не захотела там дальше работать, взяла расчёт и ушла, а нам говорила, что так никто и не узнал, что случилось с ребёнком, да никто и не пытался узнать.
– Замечательная история, Кен! Добудь ещё две-три таких же, и мы сделаем тебя помощником редактора.
– Вы это всерьёз? Мистер Хаггис обещает ещё одну историю – как Хиббард-Хауз выдержал самый страшный в прошлом веке снегопад, когда ни снегоочистителей, ни телефонов и в помине не было. В доме ухода за престарелыми есть женщина, чья бабка служила у Хиббардов. Завтра я, пожалуй, схожу к ней после работы. Правда, вечером посетителей туда не пускают, но я попросил босса отпустить меня часа на два раньше – когда газету уже сверстают. Я сказал ему, что это для вас. Он разрешил.
Они ужинали за маленьким столиком у окна в обществе сиамцев, которые бегали вокруг.
– Они не попрошайничают, – объяснил Квиллер, – просто поддерживают компанию.
Некоторое время хозяин и гость жевали в дружеском молчании.
– И кто ещё, – прервал его Кеннет, – живёт в этом ряду?
– Миссис Дункан из книжного магазина, ветеринар из лечебницы для домашних животных и наш Человек Погоды.
– Мистер Гуд? Он же чокнутый!
– Он из Хорсрэдиша, а там все немного чокнутые! У него есть кот – Гольф Стрим, очень подходящее для него по многим причинам имечко… Кстати, раз мы заговорили о Хорсрэдише. Последняя представительница семьи Хиббардов только что вышла замуж за уроженца этого города. Было объявление в пятничном номере. Все только об этом и говорят.
Квиллер умолк, почувствовав перемену в радужном настроении своего гостя. Потом продолжал:
– Он намного младше неё, талантлив и красив, так что считается завидной партией. Но она – единственная наследница всего состояния Хиббардов, очаровательная и образованная женщина – тоже очень хорошая партия… особенно если учесть, что здоровье у неё неважное.
Квиллер говорил с той небрежностью, с какой сообщались городские новости в пресс-клубе, где свободно обменивались слухами и малопристойными фактами.
Кеннет перестал есть. Лицо его залила краска.
– Это мой отчим! – прервал он Квиллера.
– Вот как? – изобразил удивление Квиллер, хотя давно уже догадался. – Значит, его прежняя жена, убитая незадачливым стрелком, – твоя мать!
– Она вышла за него сразу после смерти отца, – сказал Кеннет задыхающимся голосом. – Люди только руками разводили. А потом и трёх лет не прошло – её застрелили, когда она ехала по проселку верхом. Стрелявшего так и не нашли. Так что сами понимаете, что говорили люди! Мой отчим завзятый охотник на уток. Каких только ружей у него нет, включая «ремингтон-тридцать ноль шесть». Для снайпера вполне годится!
– А что дало официальное расследование?
– Дело прекратили за недостатком улик. Вот почему я поехал не в журколледж, а в полицейскую академию.
– Могу понять твои чувства.
Сказано это было тем глубоко сочувственным тоном, который, словно ключик, отмыкал душу собеседника, выпуская на волю признания, исповеди, а иногда и слезы. Кеннет вскочил и, засунув руки в карманы брюк, заметался по комнате.
– Как насчёт сладкого? – спросил Квиллер.
– Спасибо, мне пора домой.
– Всё сказанное в этих стенах в них и останется, Кен, – сказал Квиллер.
Кеннет уехал. Кошки проводили его до дверей. Они всё время слушали.
Вторую половину дня Квиллер потратил на то, чтобы сделать что-то из ничего – как он отзывался о «Пере Квилла». Из книга про утиную охоту, одолженную ему братьями Виски, можно было многое почерпнуть, а статья о водоплавающих пришлась бы весьма кстати в «утиный сезон», как его называли охотники. Загвоздка была в том, что в этой богато иллюстрированной книге, как и следовало ожидать, говорилось исключительно об охоте. А охота не входила в число разнообразных интересов Квиллера.
Когда братья Виски приглашали его принять участие в одной из их охотничьих вылазок, он тотчас отказался: «Мы с ружьём друг друга не выносим». Как бы не так! В молодые годы он не раз выигрывал на карнавалах целлулоидных пупсов за стрельбу по двигающимся мишеням, и его меткость высоко ценили девицы, которым он раздавал свои призы.
Он родился и вырос в большом современном городе, где представителей дикой природы предлагалось наблюдать в зоопарке, а не стрелять по ним. Он не мог себе представить, чтобы стал целиться в какое-то мохнатое или пернатое существо.
Что же до уток, то он с удовольствием вспоминал дружескую стайку, навещавшую его, когда он отдыхал на Блэк-Крике.
Утки с утятами низко-низко летали над тихой водой, не подымая ряби, не вызывая всплеска. Тащить их домой на обед – да он и представить себе такого не мог!
Книга сообщала много больше, чем ему нужно было знать об «охоте на водоплавающих»: о ружьях, амуниции, высоких сапогах и манках. Он узнал, что селезень – это утка-самец, а самка так и будет – утка… что охотнику за один раз разрешается отстрелять больше селезней, чем уток… что есть нырки, рыболовы, грязнушки и древесные утки. Среди знакомых видов были кряква, крокаль, шилохвость, свистуха и гоголь.
В книге содержалось много полезной информации, и она была прекрасно издана, но сообщала много больше того, чем ему требовалось – для «Пера Квилла».
ДВАДЦАТЬ ОДИН
Материал для вторничной колонки Квиллер отправил с посыльным на мотоцикле – чтобы избежать случайной встречи с Кеннетом. Было что-то тревожащее в его вчерашней вспышке – в этом выплеске семейных секретов и немыслимых подозрений. И это никак нельзя было отнести на счёт «слишком много выпитого», так как ничего кроме «Скуунка» Квиллер на стол не ставили. Приведённые Кеннетом факты или фантазии накапливались в течение долгого времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45