Выйдя из машины, я прошел на поляну, не предполагая обнаружить ничего и одновременно в ожидании чего-то неизвестного. Не знаю, чего именно я ждал.
Вероятно, это было лишь минутное ощущение. Пройдя половину пути, я наткнулся на цепочку следов, пересекавших мой путь слева направо. Пройдя еще немного, встретил следы еще одной вереницы ног, шедших теперь справа налево. Дети, подумал я. Возможно, экскурсия в зоопарк. Если, конечно, он открыт. Я взглянул в сторону красного цвета строения и только в этот момент заметил цветы, лежавшие возле огромного дуба, на расстоянии примерно двадцать ярдов от меня.
Направляясь к дереву, я инстинктивно понял, что это такое. Цветы отмечали годовщину того дня. И место. Подойдя ближе к дереву, я увидел, что цветы — ярко-красные розы, рассыпавшиеся на снегу словно кровь. Они оказались искусственными и были сделаны из древесной стружки. В развилке самой нижней ветви дерева кто-то оставил маленькое фото, сделанное в ателье.
Улыбающийся мальчик, локтями упершийся в стол и охвативший ладонями свои щеки. На нем были надеты красный пиджачок и белая рубашка с повязанным на шее совсем небольшим синим галстучком. Как я понял, сюда приходила его семья. Интересно, подумал я, почему они не устроили поминание на его могиле?
Пруды около конюшни уже покрылись льдом, и там на коньках катались несколько человек. Никого больше. Посмотрев на Кларк-стрит, я заметил ожидавшее меня такси. На противоположной стороне улицы возвышалось кирпичное здание. Надпись на нависающей части фронтона гласила: «Дом Хемингуэя». Именно оттуда вышел зоолог, вскоре обнаруживший маленькое детское тело.
Обернувшись, чтобы снова взглянуть на фото, вставленное в развилку, я решительно потянулся к снимку и снял его с дерева. Карточка оказалась запечатанной в пластмассу, защищавшую бумагу от осадков. Такой же пластик, как на водительских правах. На оборотной стороне — имя мальчика, и больше ничего. Я опустил фото в карман пальто. Я подумал, что однажды оно понадобится, чтобы продолжить мою повесть.
Такси еще ожидало меня, гостеприимное и теплое, словно жилая комната с камином. Пока мы ехали в Третий район, я продолжал изучать «Трибюн».
Факты казалась столь же ужасающими, как и в случае с убийством Терезы Лофтон. Мальчика похитили с территории обнесенного забором центра отдыха начальной школы, располагавшейся на Дивижн-стрит. Он и еще двое детей вышли на улицу, чтобы поиграть в снежки. Как только учительница заметила, что детей нет в классе, она тут же вышла на улицу и собрала всех.
Не оказалось только Бобби Смазерса. Оба двенадцатилетних свидетеля не смогли рассказать следователям ничего существенного. По их словам, Бобби просто исчез. Отвлекшись от своей снежной забавы, они посмотрели вокруг и больше его не увидели. Заподозрив, что мальчик спрятался и хочет с ними позабавиться, они нарочно не стали его искать.
Тело мальчика нашли на снегу следующим днем. На поляне для игры в кегли, в Линкольн-парке. Несколько недель, с утра до вечера, шло расследование, возглавляемое детективом Джоном Бруксом. Он вел дело с начала до конца и не продвинулся дальше, чем оба двенадцатилетних свидетеля: в тот день Бобби Смазерс исчез с территории школы.
Прочитав, я задумался о сходных со случаем Лофтон деталях. Таких моментов нашлось немного. Девушка взрослая, белой расы. Мальчик — чернокожий и совсем-совсем ребенок. Настолько далеки в словесном описании, насколько вообще возможно. Но они оба исчезли более чем за 24 часа до своего обнаружения, и оба изуродованных тела найдены в городских парках. Наконец, оба в свой последний день находились в детских учреждениях: мальчик — в школе, а девушка — в детском садике, где работала.
Я не имел представления о важности всех обстоятельств, но это единственное, чем реально располагал.
* * *
Штаб Третьего района представлял собой настоящую крепость, выстроенную из ярко-оранжевого кирпича. В этом вытянутом двухэтажном здании находился также городской суд Первого района округа Кук. Нескончаемым броуновским движением здесь кишели люди, сновавшие туда и обратно через стеклянные, мутные от табачного дыма двери.
Потолкавшись в дверях, я вошел внутрь и попал в просторное помещение, пол которого был мокрым от растаявшего снега. Первый барьер оказался из кирпича, сложенного в перевязку. Пусть двери и стеклянные, но если кто-то захочет прорваться в здание на автомобиле, до копов, засевших за стойкой, ему не добраться. Иное дело — граждане, оказавшиеся по эту сторону преграды.
Я взглянул направо, в направлении лестницы. Память услужливо подсказала: ступени ведут наверх, в кабинет детективов. Вроде бы можно забить на процедуру и пойти прямо к ним. Но я решил иначе. Когда вы нарушаете полицейские правила, даже самые простые, копы становятся раздражительными. И я шагнул к одному из полисменов, находившихся за барьером. Он заметил сумку с ноутбуком, висевшую на моем плече.
— Решили нас подорвать?
— Нет, это всего лишь компьютер, — ответил я. — На месте ли детектив Лоуренс Вашингтон? Я бы хотел с ним поговорить.
— А вы кто?
— Мое имя Джек Макэвой. Детектив со мной не знаком.
— Вам назначено?
— Нет. Это касается дела Смазерса. Можете ему так и сказать.
От удивления брови дежурного приподнялись на дюйм.
— Послушайте, откройте-ка свою сумку и достаньте компьютер — мы его проверим, а пока я позвоню.
Я сделал, как он и просил, открыв сумку. Точно так меня проверяли в аэропорту. Включил питание, затем снова выключил и отодвинул ноутбук от себя. Полицейский что-то говорил в телефонную трубку, наблюдая за моими действиями. Похоже, он беседовал с секретарем. Я предполагал, что упоминание Смазерса позволит мне не терять времени на объяснения.
— Тут один гражданин, он хочет поговорить с Ларри Ноги насчет паренька.
Несколько секунд коп слушал, затем повесил трубку.
— Второй этаж. По ступенькам наверх, потом по левую руку холл, вам в последнюю дверь. Спросите убойный отдел. Вам к тому парню, что черный.
— Спасибо.
Поднимаясь наверх по ступеням, я подумал, как просто он определил Смазерса: «паренек». Кто бы ни слушал дежурного на том конце провода, он понял, кто имелся в виду. Обстоятельство говорило о многом. Больше, чем газеты.
Копы делают все, чтобы лишить свои дела персональных черт. В этом они подобны серийным убийцам. Если жертва — это не личность, которая живет, дышит и может сделать больно, она не станет вас преследовать. И тогда бояться нечего, «мертвые не кусаются». Называть жертву «паренек» против практики полиции. Что наводило на мысль: спустя год это дело крепко держит Третий район за одно место.
Комната, где сидели детективы из убойного, занимала площадь примерно с половину теннисного корта и оказалась устлана зеленым ковровым покрытием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Вероятно, это было лишь минутное ощущение. Пройдя половину пути, я наткнулся на цепочку следов, пересекавших мой путь слева направо. Пройдя еще немного, встретил следы еще одной вереницы ног, шедших теперь справа налево. Дети, подумал я. Возможно, экскурсия в зоопарк. Если, конечно, он открыт. Я взглянул в сторону красного цвета строения и только в этот момент заметил цветы, лежавшие возле огромного дуба, на расстоянии примерно двадцать ярдов от меня.
Направляясь к дереву, я инстинктивно понял, что это такое. Цветы отмечали годовщину того дня. И место. Подойдя ближе к дереву, я увидел, что цветы — ярко-красные розы, рассыпавшиеся на снегу словно кровь. Они оказались искусственными и были сделаны из древесной стружки. В развилке самой нижней ветви дерева кто-то оставил маленькое фото, сделанное в ателье.
Улыбающийся мальчик, локтями упершийся в стол и охвативший ладонями свои щеки. На нем были надеты красный пиджачок и белая рубашка с повязанным на шее совсем небольшим синим галстучком. Как я понял, сюда приходила его семья. Интересно, подумал я, почему они не устроили поминание на его могиле?
Пруды около конюшни уже покрылись льдом, и там на коньках катались несколько человек. Никого больше. Посмотрев на Кларк-стрит, я заметил ожидавшее меня такси. На противоположной стороне улицы возвышалось кирпичное здание. Надпись на нависающей части фронтона гласила: «Дом Хемингуэя». Именно оттуда вышел зоолог, вскоре обнаруживший маленькое детское тело.
Обернувшись, чтобы снова взглянуть на фото, вставленное в развилку, я решительно потянулся к снимку и снял его с дерева. Карточка оказалась запечатанной в пластмассу, защищавшую бумагу от осадков. Такой же пластик, как на водительских правах. На оборотной стороне — имя мальчика, и больше ничего. Я опустил фото в карман пальто. Я подумал, что однажды оно понадобится, чтобы продолжить мою повесть.
Такси еще ожидало меня, гостеприимное и теплое, словно жилая комната с камином. Пока мы ехали в Третий район, я продолжал изучать «Трибюн».
Факты казалась столь же ужасающими, как и в случае с убийством Терезы Лофтон. Мальчика похитили с территории обнесенного забором центра отдыха начальной школы, располагавшейся на Дивижн-стрит. Он и еще двое детей вышли на улицу, чтобы поиграть в снежки. Как только учительница заметила, что детей нет в классе, она тут же вышла на улицу и собрала всех.
Не оказалось только Бобби Смазерса. Оба двенадцатилетних свидетеля не смогли рассказать следователям ничего существенного. По их словам, Бобби просто исчез. Отвлекшись от своей снежной забавы, они посмотрели вокруг и больше его не увидели. Заподозрив, что мальчик спрятался и хочет с ними позабавиться, они нарочно не стали его искать.
Тело мальчика нашли на снегу следующим днем. На поляне для игры в кегли, в Линкольн-парке. Несколько недель, с утра до вечера, шло расследование, возглавляемое детективом Джоном Бруксом. Он вел дело с начала до конца и не продвинулся дальше, чем оба двенадцатилетних свидетеля: в тот день Бобби Смазерс исчез с территории школы.
Прочитав, я задумался о сходных со случаем Лофтон деталях. Таких моментов нашлось немного. Девушка взрослая, белой расы. Мальчик — чернокожий и совсем-совсем ребенок. Настолько далеки в словесном описании, насколько вообще возможно. Но они оба исчезли более чем за 24 часа до своего обнаружения, и оба изуродованных тела найдены в городских парках. Наконец, оба в свой последний день находились в детских учреждениях: мальчик — в школе, а девушка — в детском садике, где работала.
Я не имел представления о важности всех обстоятельств, но это единственное, чем реально располагал.
* * *
Штаб Третьего района представлял собой настоящую крепость, выстроенную из ярко-оранжевого кирпича. В этом вытянутом двухэтажном здании находился также городской суд Первого района округа Кук. Нескончаемым броуновским движением здесь кишели люди, сновавшие туда и обратно через стеклянные, мутные от табачного дыма двери.
Потолкавшись в дверях, я вошел внутрь и попал в просторное помещение, пол которого был мокрым от растаявшего снега. Первый барьер оказался из кирпича, сложенного в перевязку. Пусть двери и стеклянные, но если кто-то захочет прорваться в здание на автомобиле, до копов, засевших за стойкой, ему не добраться. Иное дело — граждане, оказавшиеся по эту сторону преграды.
Я взглянул направо, в направлении лестницы. Память услужливо подсказала: ступени ведут наверх, в кабинет детективов. Вроде бы можно забить на процедуру и пойти прямо к ним. Но я решил иначе. Когда вы нарушаете полицейские правила, даже самые простые, копы становятся раздражительными. И я шагнул к одному из полисменов, находившихся за барьером. Он заметил сумку с ноутбуком, висевшую на моем плече.
— Решили нас подорвать?
— Нет, это всего лишь компьютер, — ответил я. — На месте ли детектив Лоуренс Вашингтон? Я бы хотел с ним поговорить.
— А вы кто?
— Мое имя Джек Макэвой. Детектив со мной не знаком.
— Вам назначено?
— Нет. Это касается дела Смазерса. Можете ему так и сказать.
От удивления брови дежурного приподнялись на дюйм.
— Послушайте, откройте-ка свою сумку и достаньте компьютер — мы его проверим, а пока я позвоню.
Я сделал, как он и просил, открыв сумку. Точно так меня проверяли в аэропорту. Включил питание, затем снова выключил и отодвинул ноутбук от себя. Полицейский что-то говорил в телефонную трубку, наблюдая за моими действиями. Похоже, он беседовал с секретарем. Я предполагал, что упоминание Смазерса позволит мне не терять времени на объяснения.
— Тут один гражданин, он хочет поговорить с Ларри Ноги насчет паренька.
Несколько секунд коп слушал, затем повесил трубку.
— Второй этаж. По ступенькам наверх, потом по левую руку холл, вам в последнюю дверь. Спросите убойный отдел. Вам к тому парню, что черный.
— Спасибо.
Поднимаясь наверх по ступеням, я подумал, как просто он определил Смазерса: «паренек». Кто бы ни слушал дежурного на том конце провода, он понял, кто имелся в виду. Обстоятельство говорило о многом. Больше, чем газеты.
Копы делают все, чтобы лишить свои дела персональных черт. В этом они подобны серийным убийцам. Если жертва — это не личность, которая живет, дышит и может сделать больно, она не станет вас преследовать. И тогда бояться нечего, «мертвые не кусаются». Называть жертву «паренек» против практики полиции. Что наводило на мысль: спустя год это дело крепко держит Третий район за одно место.
Комната, где сидели детективы из убойного, занимала площадь примерно с половину теннисного корта и оказалась устлана зеленым ковровым покрытием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131