– Попей мадерки.
Пить Любка не стала. Верно, лень было вставать, идти к столу. Она завела руки за голову и прикрыла глаза.
– А книжки мои оставить или в здешнюю библиотеку сдать? Вот, гляди. Карамзин, Черкесов, Сорокин…
– Ты что, уже откинулся?
Телку по имени Любка они пользовали на двоих. За уплаченные ей и вертухаям деньги на воле можно десяток, если не больше, точь-в-точь таких же лялек снять на ночку. Во-вторых, на разнообразие их не тянуло, не мальчики. Тем паче, до того как загреметь в затюремшики, они ворочали такими бабками, что перепробовали все, чего хотели, а здесь баба нужна им разве для здоровья, физического и психического.
Они заказывали только ее, Любку. Лишних глаз и ушей не нужно.
– Когда там новости? – Талалаев привстал, снял с телевизора программку, зашелестел ею.
Был у бывшего бизнесмена от Балтийского пароходства пунктик – массмедийный магнат по кличке Клюв. От новостных программ Талалаев ждал свежих известий о путаной жизни Клюва и его теледетищ. И очень радовали его в последнее время всякие «Вести» и «Сегодня». Клюв и вместе с ним его проекты откровенно тонули.
Талалаев ликовал, потому что во «Вторые Кресты» его засадил ни кто иной как Клюв, бывший приятель по тем еще древним временам, когда сам Клюв был непрочь сдавать пароходы по остаточной стоимости.
«Вот тебе бумерангом в попандопало! Не рой другому канаву!» – грозил Талалаев отманикюренным до блеска ногтем со вкусом скорбящему на экране Клюву. Да и судьба самого бывшего бизнесмена отныне поворачивалась к минусу задом, к плюсу парадным портретом.
– Чего тебе новости из «ящика», ты от людей завсегда больше узнаешь. Даже сидя в этой конуре. – Праслов подлил себе мадеры, к которой имел сильную привязанность. – Я вот мекаю, этого популярного Шрама надо бы к нам в гости зазвать. Человек в делах, многих знает, в свежем кипятке варится. Интересно послушать. Приходилось про него слышать, что толковый, может далеко ускакать.
– Новое поколение, – туманно высказался Талалаев и погладил свою профессорскую бородку, с которой в тюрьме не расстался, а наоборот, холил и лелеял, каждый день что-то выстригая, подравнивая. После паузы все-таки уточнил мысль: – Не могут же одни идиоты идти нам на смену, Хорошо, завтра зашлем деньги, пусть приводят в гости этого Шрама.
В дверь камеры раздался вежливый стук. Через разумную паузу дверь распахнулась:
– Сегодня еще чего-нибудь желаем? А то мне кассу закрывать, – с галантностью халдея из застойных годов пробубнил угрюмый вертухай.
– Спасибо, любезный. На сегодня финиш. Выписывай приговор.
– Кстати, еще неизвестно, кто кому больше расскажет, – сказал депутат Праслов, когда за дубарем захлопнулось железо.
– Это ты про что? – не понял Талалаев.
– Да про Шрама. Пусть всякие городские хмыри думают, что мы тут лысого гоняем и сопли выковыриваем, а мы тоже не полные чурки. Тоже карту читаем, тоже в курсах, кто штрих гнойный, кто в уважухе, кто для кого могилы роет. Шрама ж не просто так сюда закупорили.
– У тебя догадки есть? – Талалаев распахнул кожаный блин с запрещенными инструментами. Но не стал пилить решетку, а принялся полировать и так безупречные ногти.
– Да крутятся шарики в банке. – Праслов показал большим пальцем за спину, дескать, вот мамзель отвалит, тогда поделюсь.
– Ну даже если ты догадываешься или знаешь, зачем Шраму-то об этом говорить? – Праслов поднес пятерню к глазам. – И откуда только заусеницы берутся?
– Прок сыщется. Но сперва приглядимся к человеку, потолкуем. Потом и договорчик состряпать можно будет. Свои люди нам по-любому не помешают.
Рассказы новоприбывших людей интересовали их не из любопытства. Кое-какие дела на воле сохранить удалось и депутату, и бизнесмену, крутились вложенные ими в дела бабки, приносили доходы, на которые они и покупали сносную жизнь в СИЗО. Конечно, влияние на политической арене потеряли. И вдобавок пришлось расстаться с огромными кусками доходного промысла. Но каждый из них надеялся вернуться в Большую игру.
– Слушай, а может, тебе мой махровый халат подойдет? Почти новый. – Талалаеву маникюр надоел. – А мизинец мы оставим на завтра. – Он аккуратно убрал инструмент и сдул не видимую пыль с газетки.
– Да заманал ты со своими обносками, отлынь! – Праслов поставил стакан с недопитой мадерой возле телевизора, оттянул резинку плавок, отпустил – получился звучный хлопок. – Любка, готовься! Иду.
Любка открыла глаза, села на койке по-турецки, от движения всколыхнулась пышная грудь. Губы изобразили страстный поцелуй.
Тапалаев проводил Праслова взглядом, вздохнул. Может быть, по поводу того, что бывший депутат на целых десять лет его моложе, и опустил взгляд в программку, лежавшую на коленях. Все-таки когда ж там очередной выпуск новостей? А еще можно посмотреть «Светский раут» по «России», «Усадьбы Ленобласти» по Регионалке и Бивисо-Бадхетов по МТВ.
Вертухай поленился открывать дверь по новой, а. сунул суммарный счет за утехи дня в окошко…
4
Что-то не то творилось с луной. Да, ее было видно сквозь ржавые крестики-нолики решетки. Реально на небе не маячило ни одного самого сморчкового облачка, и грязное стекло вряд ли канало за линзу, но луна действительно непомерно распухла. Будто брюхо у собравшейся ощениться суки. Луна была необычайно огромной, налитой мутным соком и размытой по краям, вроде обмылка, который надолго бросили в лужу.
За то, чтоб свинтить опостылевшие жалюзи, дубарю было заплачено отдельно. Только радости от вида на луну не прибавлялось.
Шрам оставался непьян. Шрам был трезвехонек, как будто не пил три года подряд. Да и люди вокруг большей частью были трезвы, несмотря на суровые объемы вылаканного бухалова. Или праздник, устроенный Сергеем, не задался?
Шрам сидел на корточках, привалившись спиной к иконке и устало закрыв глаза. То ли дремал вполуха, то ли медитировал, то ли просчитывал варианты, как дальше жить. Нет, конечно он не дрых, дрыхнуть он не мог себе позволить даже здесь.
– Хорош гундеть, – цыкнул примостившийся наискосок от Шрама Амадей. – А ты, Юшка, не томи, трави дальше.
– Ну вот и травлю, – тут же заскрипел тянущий жилы голос Юшки. – Про Чужую Зону слыхали?
– Это для кого ж она такая – Чужая? – хрюкнул облыжно Перст, прекратив на миг глодать, как кость, палку салями.
– Для всех чужая. Не красная и не черная. Ни для воров, ни для сук не родная. – Голос Юшки стал похож на завораживающее мурлыканье кота. – Травить, что ли? – Юшка умел знатно балагурить, но большим уважением не пользовался, несмотря даже на то, что был классным вором. И занозы-то самые дешевые, но все-таки. Юшка глаза в глаза никогда не глянет, Юшкины глазки вечно суетятся, как комары. Да и рука у Юшки завсегда была влажная и холодная – рыбья кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Пить Любка не стала. Верно, лень было вставать, идти к столу. Она завела руки за голову и прикрыла глаза.
– А книжки мои оставить или в здешнюю библиотеку сдать? Вот, гляди. Карамзин, Черкесов, Сорокин…
– Ты что, уже откинулся?
Телку по имени Любка они пользовали на двоих. За уплаченные ей и вертухаям деньги на воле можно десяток, если не больше, точь-в-точь таких же лялек снять на ночку. Во-вторых, на разнообразие их не тянуло, не мальчики. Тем паче, до того как загреметь в затюремшики, они ворочали такими бабками, что перепробовали все, чего хотели, а здесь баба нужна им разве для здоровья, физического и психического.
Они заказывали только ее, Любку. Лишних глаз и ушей не нужно.
– Когда там новости? – Талалаев привстал, снял с телевизора программку, зашелестел ею.
Был у бывшего бизнесмена от Балтийского пароходства пунктик – массмедийный магнат по кличке Клюв. От новостных программ Талалаев ждал свежих известий о путаной жизни Клюва и его теледетищ. И очень радовали его в последнее время всякие «Вести» и «Сегодня». Клюв и вместе с ним его проекты откровенно тонули.
Талалаев ликовал, потому что во «Вторые Кресты» его засадил ни кто иной как Клюв, бывший приятель по тем еще древним временам, когда сам Клюв был непрочь сдавать пароходы по остаточной стоимости.
«Вот тебе бумерангом в попандопало! Не рой другому канаву!» – грозил Талалаев отманикюренным до блеска ногтем со вкусом скорбящему на экране Клюву. Да и судьба самого бывшего бизнесмена отныне поворачивалась к минусу задом, к плюсу парадным портретом.
– Чего тебе новости из «ящика», ты от людей завсегда больше узнаешь. Даже сидя в этой конуре. – Праслов подлил себе мадеры, к которой имел сильную привязанность. – Я вот мекаю, этого популярного Шрама надо бы к нам в гости зазвать. Человек в делах, многих знает, в свежем кипятке варится. Интересно послушать. Приходилось про него слышать, что толковый, может далеко ускакать.
– Новое поколение, – туманно высказался Талалаев и погладил свою профессорскую бородку, с которой в тюрьме не расстался, а наоборот, холил и лелеял, каждый день что-то выстригая, подравнивая. После паузы все-таки уточнил мысль: – Не могут же одни идиоты идти нам на смену, Хорошо, завтра зашлем деньги, пусть приводят в гости этого Шрама.
В дверь камеры раздался вежливый стук. Через разумную паузу дверь распахнулась:
– Сегодня еще чего-нибудь желаем? А то мне кассу закрывать, – с галантностью халдея из застойных годов пробубнил угрюмый вертухай.
– Спасибо, любезный. На сегодня финиш. Выписывай приговор.
– Кстати, еще неизвестно, кто кому больше расскажет, – сказал депутат Праслов, когда за дубарем захлопнулось железо.
– Это ты про что? – не понял Талалаев.
– Да про Шрама. Пусть всякие городские хмыри думают, что мы тут лысого гоняем и сопли выковыриваем, а мы тоже не полные чурки. Тоже карту читаем, тоже в курсах, кто штрих гнойный, кто в уважухе, кто для кого могилы роет. Шрама ж не просто так сюда закупорили.
– У тебя догадки есть? – Талалаев распахнул кожаный блин с запрещенными инструментами. Но не стал пилить решетку, а принялся полировать и так безупречные ногти.
– Да крутятся шарики в банке. – Праслов показал большим пальцем за спину, дескать, вот мамзель отвалит, тогда поделюсь.
– Ну даже если ты догадываешься или знаешь, зачем Шраму-то об этом говорить? – Праслов поднес пятерню к глазам. – И откуда только заусеницы берутся?
– Прок сыщется. Но сперва приглядимся к человеку, потолкуем. Потом и договорчик состряпать можно будет. Свои люди нам по-любому не помешают.
Рассказы новоприбывших людей интересовали их не из любопытства. Кое-какие дела на воле сохранить удалось и депутату, и бизнесмену, крутились вложенные ими в дела бабки, приносили доходы, на которые они и покупали сносную жизнь в СИЗО. Конечно, влияние на политической арене потеряли. И вдобавок пришлось расстаться с огромными кусками доходного промысла. Но каждый из них надеялся вернуться в Большую игру.
– Слушай, а может, тебе мой махровый халат подойдет? Почти новый. – Талалаеву маникюр надоел. – А мизинец мы оставим на завтра. – Он аккуратно убрал инструмент и сдул не видимую пыль с газетки.
– Да заманал ты со своими обносками, отлынь! – Праслов поставил стакан с недопитой мадерой возле телевизора, оттянул резинку плавок, отпустил – получился звучный хлопок. – Любка, готовься! Иду.
Любка открыла глаза, села на койке по-турецки, от движения всколыхнулась пышная грудь. Губы изобразили страстный поцелуй.
Тапалаев проводил Праслова взглядом, вздохнул. Может быть, по поводу того, что бывший депутат на целых десять лет его моложе, и опустил взгляд в программку, лежавшую на коленях. Все-таки когда ж там очередной выпуск новостей? А еще можно посмотреть «Светский раут» по «России», «Усадьбы Ленобласти» по Регионалке и Бивисо-Бадхетов по МТВ.
Вертухай поленился открывать дверь по новой, а. сунул суммарный счет за утехи дня в окошко…
4
Что-то не то творилось с луной. Да, ее было видно сквозь ржавые крестики-нолики решетки. Реально на небе не маячило ни одного самого сморчкового облачка, и грязное стекло вряд ли канало за линзу, но луна действительно непомерно распухла. Будто брюхо у собравшейся ощениться суки. Луна была необычайно огромной, налитой мутным соком и размытой по краям, вроде обмылка, который надолго бросили в лужу.
За то, чтоб свинтить опостылевшие жалюзи, дубарю было заплачено отдельно. Только радости от вида на луну не прибавлялось.
Шрам оставался непьян. Шрам был трезвехонек, как будто не пил три года подряд. Да и люди вокруг большей частью были трезвы, несмотря на суровые объемы вылаканного бухалова. Или праздник, устроенный Сергеем, не задался?
Шрам сидел на корточках, привалившись спиной к иконке и устало закрыв глаза. То ли дремал вполуха, то ли медитировал, то ли просчитывал варианты, как дальше жить. Нет, конечно он не дрых, дрыхнуть он не мог себе позволить даже здесь.
– Хорош гундеть, – цыкнул примостившийся наискосок от Шрама Амадей. – А ты, Юшка, не томи, трави дальше.
– Ну вот и травлю, – тут же заскрипел тянущий жилы голос Юшки. – Про Чужую Зону слыхали?
– Это для кого ж она такая – Чужая? – хрюкнул облыжно Перст, прекратив на миг глодать, как кость, палку салями.
– Для всех чужая. Не красная и не черная. Ни для воров, ни для сук не родная. – Голос Юшки стал похож на завораживающее мурлыканье кота. – Травить, что ли? – Юшка умел знатно балагурить, но большим уважением не пользовался, несмотря даже на то, что был классным вором. И занозы-то самые дешевые, но все-таки. Юшка глаза в глаза никогда не глянет, Юшкины глазки вечно суетятся, как комары. Да и рука у Юшки завсегда была влажная и холодная – рыбья кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71