Тишина стояла в коридорах «Малых Крестов». Мертвая тишина и жуть,
«Какой навар можно снять с того, что Шрам проторчит в „Углах» неделю-две, а то и всего несколько дней? Выкинуть на время из блатной колоды и попробовать чего-то там перетасовать? Руководить братвой и делами он сможет и отсюда. А если цель при всех наворотах совсем другая – завалить Серегу Шрама?
А почему бы и не городить, с другой стороны, огород, если хочешь замести следы… Так, так, вот оно…»
Сергей открыл глаза. Над ним подвесным потолком красовалась изнанка верхней шконки: металлическая сетка с проваливающимся в ячейки матрацем. Матрацу, судя по замызганности, лет так миллиард.
«Замочи Шрама на воле, его ребята перекопали бы округу. Они тоже знают, кто на Шрама зуб имеет или кому мечтается отломить кусок от Шрамова дела. Значит… Значит, эта падла ходит где-то близко, крутится около Шрама, и сучонок этот испугался, что ребята Шрама доберутся до него и порвут на части за своего пахана. Потому и удумал засадить в крытку и заказать, а может, уже заказал мочи-лово здесь. Пусть Шрамовы ребята потом „Малым Крестам» предъявы засылают, до заказчика маскарада им точняк будет не добраться. Хитро заквашено. И тогда совсем не важно, как долго просидит Шрам на мягких нарах. Чтоб замочить, хватит и одного дня. Например, сегодняшнего…»
Кемарить было нельзя. И нельзя будет до тех пор, пока не откинешься волей подышать. А не спать – вредно и тяжело.
– Это не я надумал, это мне старшие рассказывали, – бубнилось через два ряда. – Берешь огрызок сосиски и аккуратненько тушью на нем мозоли и морщинки малюешь. Ноготь тоже можно намалевать, но кайфнее будет со спичечного коробка бумажку содрать и прилепить, будто ноготь уже синий…
Он умудрялся барахтаться на поверхности. Плавать в зыбкой слизи между сном и явью. И каждый звук, будь то шевеление кого-то на шконках или всхрап, не говоря уж о похрюкиваньях, позвякиваньях, шагах, он сразу же выцарапывался из мути.
Изредка, выходя из дремы, вращал челюстью, оглядывал камеру. Вечный, никогда здесь не отрубаемый свет солью грыз замаявшиеся глаза. В хате стоит шепчущая тишина, будто саранча посевы грызет – шелестят разговоры бодрствующей смены. Большинство из тех, чей черед занять спальные места настанет под утро, все ж таки исхитрялись отключиться: сидя на краешке шконки или на полу. Некоторые запрокинулись в проходе, постелив на линолеум мятые шмотки. Ночь брала свое.
– …И когда твой палец из огрызка сосиски уже как натуральный, – продолжалось бубнение, – подбрасываешь кому-то в баланду. А совсем подфартит, когда шмон – тишком кладешь на видное место. Вертухаи – народ нервный…
В черепе устало, не в первый раз перещупывались расклады. А почему киллер должен подсесть? Он может уже сидеть. Кстати, могут зарядить чуть ли не любого «уголка», кого-то зашугав, кого-то прикупив. А почему бы вертухаю не подрядиться ликвидатором? Подвесят тебя на твоих же штанах, а потом распишут мусорам, как ты с собой кончал, пока все храпели.
– Эй, Шрам, ты ж не спишь? – прошептал со своего места Панас.
– Ну?
– Слышь, я чего тебе пару часов назад сказать хотел, да ты не дал – тот, которому ты палец сломал, кликуха Гайдук, вернулся с забинтованной лапой. Пристроился рядом с Боксером.
– Ну и что?
– Гайдук чумовой. Он же с югов, молдаванин. Ходку имеет, сидел за гоп-стоп, мнит себя вором, хотя сявка полная. Короче, может отважиться на вылазку. Одна-то рука у него еще работает.
– Чихал. Полезет – перешибу ногу и проколупаю голову. У тебя все?
– Нет, не все. Я тебе еще кое-чего хочу сказать. Ты отсюда свалишь вскорости, а узнать должен. Да только потише надо.
«Так-то бы оно разговором развлечься и в жилу, да сдается, от Панасовых бесед еще шустрее в сон потянет», – подумал Сергей. Но тем не менее кивнул. Панас придвинулся, толкнув на Сергея волну теплого камерного смрада. Захрипел прямо в ухо, и от скрежета его туберкулезных легких Шрама передернуло.
– Короче, крытка эта, она и не черная, и не красная. Потому как СИЗО, а не зона, и химичить тут удобней.
– Ты чего, Панас, ликбез мне устраиваешь?
– Погоди, Шрам. – В сипе Панаса зазвучала стиль. Вышло – не сказал, а приказал.
«Ого, – подумалось Сергею, – а мы и не такие уж мертвые». Похоже было, что бывший солагерник Шрама взвешивал-прикидывал, набирался смелости и наконец решился засветить нечто, на его взгляд, важное. Ну послушаем.
– Помнишь такого Клима Сибирского? Он здесь в «Углах» загнулся месяц тому назад.
– Да, в курсах. От сердца, кажись.
– То-то и дело, что «кажись». Думаю, замочили Клима. Втихую сподлянили, без сходняка и разбора, Сбеспредельничали, короче.
– Откуда звон?
«Призраки Панасу по углам мерещатся, С крышей раздружился», – поставил диагноз Сергей. Жить в парной бане не сахарно. Вон – повернешься, пошевелишь граблей, и пот начинает сочиться, как березовый сок из березы, А сколько пота на мозги натекло у Панаса за полгода?!
– А ты знаешь реальную историю про сигареты «Кент»? – бубнил через два ряда уже второй голос. – Был в законе такой Витя Маляев годах эдак в пятидесятых. Под Владиком однажды чалился. А сам родом из тех краев, и захотелось ему красивую жизнь хоть одним глазком посмотреть. И вот скипнул он с зоны, только лыжи наладил не в Сочи, а на Аляску…
– И кто, по-твоему, на самого Клима поднялся? – смачно зевнул Шрам, – И главное, за что?
Можно, конечно, было добавить, что уж на кого-кого, а на Клима в своем уме никто бы руку не поднял. Клима Сибирского признавали все деловые от Дальнего Востока до северных краев, как кубинские коммунисты Карла Маркса. Считалось почетным добиться согласия Клима разбирать по понятиям спорящие стороны. Таких уважаемых «законников» в стране после смерти Сибирского осталось человека два, не более.
– Кто за этим стоит, не знаю. А вот «за что»… Тут есть догадки…
Наверху кто-то заерзал, заныли пружины – Панас заткнулся. Заткнулись и шептуны через два ряда. Потом Панас продолжил, и шепот его превратился в едва разбираемое шуршание.
– Клим в «Углы» угодил карамболем, на него ничего серьезного, понятно, не было. Промурыжили бы его по-любому недолго, ну, месяц от силы. А он успел просидеть неделю и помер.
Шрам кивнул – слышал эту историю. В Питер Клим подвалил разгребать недоразумения между Рамизом и Лехой-Батоном. Бодаловка была серьезной и грозила северо-западной братве нешуточной войной, но с помошью Сибирского стороны все-таки развели. А прихватили Клима по-глупому. Кто-то из ментовских стукачей спалил хату, на которой гостевал в Питере законник.
И дело-то было не в воре, а в волынах, что хранил у себя хозяин малины. Стволов там набралось на целый арсенал. И до окончательного выяснения, кто при чем, кто ни при чем, Клима определили в «Углы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
«Какой навар можно снять с того, что Шрам проторчит в „Углах» неделю-две, а то и всего несколько дней? Выкинуть на время из блатной колоды и попробовать чего-то там перетасовать? Руководить братвой и делами он сможет и отсюда. А если цель при всех наворотах совсем другая – завалить Серегу Шрама?
А почему бы и не городить, с другой стороны, огород, если хочешь замести следы… Так, так, вот оно…»
Сергей открыл глаза. Над ним подвесным потолком красовалась изнанка верхней шконки: металлическая сетка с проваливающимся в ячейки матрацем. Матрацу, судя по замызганности, лет так миллиард.
«Замочи Шрама на воле, его ребята перекопали бы округу. Они тоже знают, кто на Шрама зуб имеет или кому мечтается отломить кусок от Шрамова дела. Значит… Значит, эта падла ходит где-то близко, крутится около Шрама, и сучонок этот испугался, что ребята Шрама доберутся до него и порвут на части за своего пахана. Потому и удумал засадить в крытку и заказать, а может, уже заказал мочи-лово здесь. Пусть Шрамовы ребята потом „Малым Крестам» предъявы засылают, до заказчика маскарада им точняк будет не добраться. Хитро заквашено. И тогда совсем не важно, как долго просидит Шрам на мягких нарах. Чтоб замочить, хватит и одного дня. Например, сегодняшнего…»
Кемарить было нельзя. И нельзя будет до тех пор, пока не откинешься волей подышать. А не спать – вредно и тяжело.
– Это не я надумал, это мне старшие рассказывали, – бубнилось через два ряда. – Берешь огрызок сосиски и аккуратненько тушью на нем мозоли и морщинки малюешь. Ноготь тоже можно намалевать, но кайфнее будет со спичечного коробка бумажку содрать и прилепить, будто ноготь уже синий…
Он умудрялся барахтаться на поверхности. Плавать в зыбкой слизи между сном и явью. И каждый звук, будь то шевеление кого-то на шконках или всхрап, не говоря уж о похрюкиваньях, позвякиваньях, шагах, он сразу же выцарапывался из мути.
Изредка, выходя из дремы, вращал челюстью, оглядывал камеру. Вечный, никогда здесь не отрубаемый свет солью грыз замаявшиеся глаза. В хате стоит шепчущая тишина, будто саранча посевы грызет – шелестят разговоры бодрствующей смены. Большинство из тех, чей черед занять спальные места настанет под утро, все ж таки исхитрялись отключиться: сидя на краешке шконки или на полу. Некоторые запрокинулись в проходе, постелив на линолеум мятые шмотки. Ночь брала свое.
– …И когда твой палец из огрызка сосиски уже как натуральный, – продолжалось бубнение, – подбрасываешь кому-то в баланду. А совсем подфартит, когда шмон – тишком кладешь на видное место. Вертухаи – народ нервный…
В черепе устало, не в первый раз перещупывались расклады. А почему киллер должен подсесть? Он может уже сидеть. Кстати, могут зарядить чуть ли не любого «уголка», кого-то зашугав, кого-то прикупив. А почему бы вертухаю не подрядиться ликвидатором? Подвесят тебя на твоих же штанах, а потом распишут мусорам, как ты с собой кончал, пока все храпели.
– Эй, Шрам, ты ж не спишь? – прошептал со своего места Панас.
– Ну?
– Слышь, я чего тебе пару часов назад сказать хотел, да ты не дал – тот, которому ты палец сломал, кликуха Гайдук, вернулся с забинтованной лапой. Пристроился рядом с Боксером.
– Ну и что?
– Гайдук чумовой. Он же с югов, молдаванин. Ходку имеет, сидел за гоп-стоп, мнит себя вором, хотя сявка полная. Короче, может отважиться на вылазку. Одна-то рука у него еще работает.
– Чихал. Полезет – перешибу ногу и проколупаю голову. У тебя все?
– Нет, не все. Я тебе еще кое-чего хочу сказать. Ты отсюда свалишь вскорости, а узнать должен. Да только потише надо.
«Так-то бы оно разговором развлечься и в жилу, да сдается, от Панасовых бесед еще шустрее в сон потянет», – подумал Сергей. Но тем не менее кивнул. Панас придвинулся, толкнув на Сергея волну теплого камерного смрада. Захрипел прямо в ухо, и от скрежета его туберкулезных легких Шрама передернуло.
– Короче, крытка эта, она и не черная, и не красная. Потому как СИЗО, а не зона, и химичить тут удобней.
– Ты чего, Панас, ликбез мне устраиваешь?
– Погоди, Шрам. – В сипе Панаса зазвучала стиль. Вышло – не сказал, а приказал.
«Ого, – подумалось Сергею, – а мы и не такие уж мертвые». Похоже было, что бывший солагерник Шрама взвешивал-прикидывал, набирался смелости и наконец решился засветить нечто, на его взгляд, важное. Ну послушаем.
– Помнишь такого Клима Сибирского? Он здесь в «Углах» загнулся месяц тому назад.
– Да, в курсах. От сердца, кажись.
– То-то и дело, что «кажись». Думаю, замочили Клима. Втихую сподлянили, без сходняка и разбора, Сбеспредельничали, короче.
– Откуда звон?
«Призраки Панасу по углам мерещатся, С крышей раздружился», – поставил диагноз Сергей. Жить в парной бане не сахарно. Вон – повернешься, пошевелишь граблей, и пот начинает сочиться, как березовый сок из березы, А сколько пота на мозги натекло у Панаса за полгода?!
– А ты знаешь реальную историю про сигареты «Кент»? – бубнил через два ряда уже второй голос. – Был в законе такой Витя Маляев годах эдак в пятидесятых. Под Владиком однажды чалился. А сам родом из тех краев, и захотелось ему красивую жизнь хоть одним глазком посмотреть. И вот скипнул он с зоны, только лыжи наладил не в Сочи, а на Аляску…
– И кто, по-твоему, на самого Клима поднялся? – смачно зевнул Шрам, – И главное, за что?
Можно, конечно, было добавить, что уж на кого-кого, а на Клима в своем уме никто бы руку не поднял. Клима Сибирского признавали все деловые от Дальнего Востока до северных краев, как кубинские коммунисты Карла Маркса. Считалось почетным добиться согласия Клима разбирать по понятиям спорящие стороны. Таких уважаемых «законников» в стране после смерти Сибирского осталось человека два, не более.
– Кто за этим стоит, не знаю. А вот «за что»… Тут есть догадки…
Наверху кто-то заерзал, заныли пружины – Панас заткнулся. Заткнулись и шептуны через два ряда. Потом Панас продолжил, и шепот его превратился в едва разбираемое шуршание.
– Клим в «Углы» угодил карамболем, на него ничего серьезного, понятно, не было. Промурыжили бы его по-любому недолго, ну, месяц от силы. А он успел просидеть неделю и помер.
Шрам кивнул – слышал эту историю. В Питер Клим подвалил разгребать недоразумения между Рамизом и Лехой-Батоном. Бодаловка была серьезной и грозила северо-западной братве нешуточной войной, но с помошью Сибирского стороны все-таки развели. А прихватили Клима по-глупому. Кто-то из ментовских стукачей спалил хату, на которой гостевал в Питере законник.
И дело-то было не в воре, а в волынах, что хранил у себя хозяин малины. Стволов там набралось на целый арсенал. И до окончательного выяснения, кто при чем, кто ни при чем, Клима определили в «Углы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71