Джуно разбудила ее своей возней через несколько часов. В камере было темно, и Порция испытала несколько жутких мгновений, покуда сообразила, где она находится и — что самое страшное — кто она такая. Щенок суетился возле двери и поскуливал, явно желая облегчиться.
— О Господи! — Порция с трудом уселась. Вместе с памятью возвращалась и ставшая уже привычной мучительная тошнота. Ссадины на лице горели, язык во рту чудовищно распух. Порция проковыляла к ведру и согнулась в приступе сухой рвоты — уже давно в желудке не было ни пищи, ни воды, и теперь он корчился впустую. Джуно по-прежнему просилась на двор.
— Да не могу я тебя выпустить! — Пленница уселась на корточки на каменном полу и впервые осознала, что оказалась за решеткой. — Я и сама не могу выйти.
Тут в узком зарешеченном оконце под самым потолком мелькнул слабый свет, и она решила, что это блеснула луна. Вокруг царила полная тишина. Неужели ее заперли здесь навсегда?!
Это была невыносимая мысль — еще более жуткая, чем то, что могло ждать пленницу в Йорке. Усилием воли Порция подавила приступ паники, проглотила слезы и отломила кусочек хлеба. Черствый хлеб иногда помогал справиться с тошнотой. И она не спеша жевала его, чувствуя, как желудок мало-помалу успокаивается. Джуно не смогла больше терпеть и пристроилась, в уголке, виновато поглядывая на хозяйку.
И тут она услышала этот звук. Царапанье окованного железом бревна, служившего запором для внешней двери. В открывшуюся щель проник свет масляной лампы, и у узницы вырвался возглас облегчения.
— Эй, как ты тут поживаешь?
Никогда в жизни Порция не слышала ничего чудеснее, чем старческое ворчание Джозефа. Ноздри защекотал аппетитный аромат, сочившийся из прикрытого крышкой котелка. Он поставил свою лампу и котелок на стол снаружи, по другую сторону решетки. А потом не спеша подошел поближе. Теплое желтоватое сияние осветило его голову с венчиком белоснежных волос вокруг блестящей розовой лысины.
— Выпущу-ка я щенка на двор… Ох ты, уже поздно. — Он сердито покачал головой при виде свежей лужи. — Я уже заглядывал сюда пару раз, да вы оба спали как убитые. Ладно, так и быть, принесу тебе тряпку.
— Ты не можешь нас выпустить? — Порция вскочила и схватилась за прутья решетки.
— Только щенка. Так Джордж велел. — Джозеф отпер замок и открыл дверь. Джуно прошмыгнула у него между ног, и старик тут же снова захлопнул решетку. — Погоди, сейчас схожу за этой чертовой тряпкой. — И он вышел из здания. Джуно понеслась впереди.
Порция уселась обратно на нары и попыталась оценить свое положение. Конечно, на поверку все вышло не так ужасно, как ей представлялось всего пару минут назад, но все равно при мысли о том, что она стала пленницей в этой вот каморке, становилось не по себе.
Тем временем вернулся Джозеф с ведром воды и тряпкой. Передавая все это Порции, он с чрезвычайным усердием всякий раз отпирал и запирал дверь.
— Ну, чего ты там начудила? Из вашего Джорджа сроду слова не вытянешь!
— Собственно говоря, ничего, — мрачно отвечала Порция, вытирая лужу за Джуно. — Но Руфус решил, что это не так.
— Наш хозяин судит только по справедливости, — возразил Джозеф, явно не поверив ей. — И делает так всегда, сколько я его знаю. А знаю я его с тех пор, когда он мамкину сиську сосал. — Старик отпер дверь и забрал ведро и тряпку.
— Послушай, тебе вовсе ни к чему каждый раз запирать и отпирать эту решетку, — устало заметила Порция. — Никуда я отсюда не денусь. А где Джуно?
— Носится где-то по деревне, — отвечал Джозеф. Смерив узницу подозрительным взглядом и оценив ее жалкий вид, он нерешительно отошел к столу, не запирая дверь. — Ужинать будешь?
Как и всегда за последние дни, желудок отозвался на предложение смесью совершенно противоположных ощущений, однако Порция понимала, что ей необходимо подкрепиться.
— Можно я выйду к тебе и поем за столом?
Джозефа снова охватила нерешительность. Наконец он проворчал:
— Коли ты пообещаешь…
— Никуда я отсюда не денусь, — торопливо повторила Порция. И вышла из камеры. — А что вообще тебе сказал Джордж?
— Только то, что хозяин велел держать тебя под замком, пока не получу другой приказ. И мне придется за тобой присматривать, потому как в деревне остались одни старики. — Он снял крышку с котелка и сказал: — Там есть ложка для супа.
Порция ела стоя, поскольку стула не было. И с первых же ложек поняла, что изнемогала от голода.
— Как ты думаешь, можно принести мне теплой воды, чтобы помыться?
— Ага, мне приказано доставлять тебе все, что потребуется, — закивал он. — Выносить помои и все такое… теплая вода, обеды-завтраки. Завтра утром постараюсь раздобыть для тебя вина или эля.
Порция поставила на стол опустевший котелок и вернулась в камеру.
— А ты бы не мог принести мне что-нибудь, чтобы заниматься? Бумагу, перо и чернила. И какую-нибудь из книжек Руфуса. Можешь выбрать любую.
— Это что же, взять у него из дома вещь без спросу? — помрачнел Джозеф. — Нет, никак нельзя.
— Вряд ли он рассердится, — уверяла Порция. — А даже если и рассердится — виноват будешь не ты, а я.
Джозеф сосредоточенно нахмурился, пристально глядя выцветшими водянистыми глазами на свою подопечную. Она выглядела на редкость жалко, и старик не мог не вспомнить живую, веселую и полную жизни девушку, какой она была совсем недавно. Что бы там ни было, само по себе заключение в тесном каземате на окраине заброшенной деревни являлось для нее жестоким наказанием, и не стоило его усугублять.
— Пожалуй, что так, — подумав, согласился он. — Не больно-то повеселишься, сидя взаперти.
— Спасибо. — Порция постаралась улыбнуться как можно ласковее.
Однако когда вернулась Джуно и Джозеф ушел, с грохотом опустив засов на внешней двери, узница бросилась на нары, охваченная отчаянием.
Она не в силах была вытерпеть холодный, пустой взор Руфуса, брезгливое осуждение в его голосе и самое ужасное — его уверенность в том, что Порция изменница. Она любила его всем сердцем и даже позволила себе надеяться, что он хоть немножко любит ее. Но Декатур так уверен в ее измене… Если бы он действительно любил Порцию, этого бы не случилось. Если бы Руфус любил ее, то принял бы целиком, такую, какая есть, и тогда ей не грозил бы теперь столь ужасный, жестокий конец.
Боже, как же она устала, пытаясь пробиться к его сердцу, закованному в железную броню кровной мести! Как ей надоело постоянно подавлять что-то в себе — в угоду Руфусу!.Вряд ли стоило платить столь высокую цену за его… за его — что?
Уважение? Любовь? Страсть?
Ах, да разве теперь это вообще имеет значение? Все рухнуло, пошло прахом. Порция скорчилась в комок под тонкими одеялами и провалилась в сон, избавивший ее на время от душевной муки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108