Вся Темза в кораблях.
– Леди София дала нам всем выходной, – вспоминала Мейвис. – Она и сама неплохо выглядела. Сидела на трибуне со всеми этими щеголями.
– В каком году это было? – спросила Ливия.
– Точно не помню, – ответил Моркомб.
– В семьдесят пятом, – сказала Мейвис. – В том году у меня появилась лисья шапка.
– Да, точно, – подтвердила Ада. – В семьдесят пятом. Мы начали работать у леди Софии в январе. Леди София была тогда с тем австрийским парнем. Помнишь, Мейвис?
– Ну да, усатый такой. – Мейвис захихикала.
– Все это было давно, нечего прошлое ворошить, – сказал Моркомб.
Близнецы с опаской посмотрели на Ливию и замолчали.
– Не обращайте на меня внимания, – сказала Ливия. – Я бы с удовольствием послушала вас. Мне интересно все, что вы помните о леди Софии.
– Мы болтать лишнего не станем, мадам, – заявила Ада. – Леди София была славной женщиной. Никогда в жизни мухи не обидела.
– Но она умела веселиться, – со смешком сказала ее сестра. – И никогда не осуждала тех, кто тоже умел веселиться.
Ливия решила, что лучше удалиться до того, как кто-нибудь скажет такое, о чем потом пожалеет. Если они поступили на службу в 1775 году, то Алексея Прокова знать не могли. Александр родился несколькими годами раньше, и, насколько было известно Ливии, родился в России и жил с отцом. Впрочем, кто знает?
– Ну что же, не буду вам мешать. Князю Прокову очень нравится ваш пирог с телятиной и ветчиной, Ада. Не испечете ли такой пирог к ленчу как-нибудь на той неделе?
– Ладно, – согласилась Ада.
Ливия покинула их и спустилась в холл, где, как обычно, находился на своем посту Борис.
– Мой муж все еще общается со своим гостем, Борис?
– Нет, княгиня. Князь Михаил Михайлович ушел полчаса назад.
– Спасибо. Вы не попросите князя Прокова подняться ко мне в спальню? – Ливия направилась к лестнице. – Разумеется, когда ему будет удобно.
Борис поклонился и направился в библиотеку.
Александр мысленно потирал руки. Ему удалось на славу разыграть свой маленький спектакль. Все оказалось даже слишком просто. Впрочем, Михаил Михайлович хитроумием не отличался. Когда Александр под благовидным предлогом удалился из библиотеки, оставив своего гостя наедине с депешей для императора, будто случайно забытой на столе, Михаил Михайлович не стал задаваться вопросом о том, с чего бы хозяин дома вдруг стал таким рассеянным. Александр, под предлогом того, что направился за кларетом для гостя, наблюдал в щелку за тем, как его гость читает секретное донесение. Александр подумал о том, что начинает догадываться, почему «великий и ужасный» Аракчеев сделал своей правой рукой столь наивного субъекта. Михаил Михайлович никогда бы не заподозрил своего начальника ни в предательстве, ни в желании манипулировать своим подчиненным и, с неизменным рвением выполняя любые приказы Аракчеева, всегда гордился бы своей работой. Он был как верный гончий пес, слепо повинующийся приказу хозяина, готовый взять любой след, что ему подсунут.
Но теперь Михаил сможет доложить своему господину о том, что князь Проков примерно выполняет задание, поставленное перед ним государем. Он действительно стал в Лондоне тем, чем должен был стать: ушами и глазами российского императора.
Стук в дверь оторвал Александра от приятных размышлений.
– Да? – Он поднял голову, ожидая и надеясь увидеть на пороге Ливию с искристым веселым взглядом и улыбкой на устах, но скрыл свое разочарование, увидев вместо Ливии Бориса. – Да, Борис? – Он вопросительно приподнял бровь.
– Княгиня Прокова, господин, просит, чтобы вы зашли к ней в спальню, когда вам будет удобно, – сообщил Борис.
– Благодарю. – Он кивнул, дав понять Борису, чтобы тот уходил, и мажордом вышел.
Что Ливия опять затевает? Она никогда не пользовалась посредничеством Бориса, когда хотела что-то сообщить своему мужу. Если она хотела что-то сказать ему, заходила сама и говорила или просовывала голову в дверную щель и просила его выйти в гостиную. Зачем она воспользовалась услугами Бориса?
Ну что же, существовал только один способ получить ответ на этот вопрос. Александр капнул сургучом на депешу и запечатал сургуч перстнем, после чего засунул послание в карман жилета. Позже он сам отправит депешу «до востребования», воспользовавшись для этого особой почтой, которая находилась на Дин-стрит.
Александр вышел в коридор.
– Распорядись, чтобы к восьми часам подали экипаж, Борис. Мы с женой едем в театр.
– Слушаюсь, князь. – Борис поклонился. – Насколько я понимаю, ужинать будете дома.
– Да, перед театром.
Александр поднялся наверх и постучал в дверь спальни жены.
– Я гадал, с чего бы моя жена стала приглашать меня к себе в спальню средь бела дня? – шутливо спросил он, но, взглянув на нее, замолчал. Шутить ему расхотелось. Лицо и глаза ее покраснели. – Что-то случилось, любовь моя? Ты нездорова? – Он быстро подошел к Ливии.
– Нет, со здоровьем у меня все в порядке, – сказала она. – А насчет того, не случилось ли чего… по правде говоря, Алекс, не знаю. Возможно, знаешь ты.
Он взял ее за руки, заглянул в глаза.
– Вот. – Ливия высвободила руки и указала на шкатулку.
– Что это?
– Письма, которые я нашла на чердаке. Сам прочти.
Александр взял пачку, которая лежала сверху, развязал ленту и начал осторожно разворачивать пожелтевший лист. Ливия, сидя на вращающемся табурете, следила за выражением его лица, отражавшегося в зеркале.
Через некоторое время он вынул оставшиеся письма и пошел на кровать. Молча разворачивал письмо за письмом и читал их одно за другим. Ливия осталась сидеть там, где сидела, глядя на свое отражение в зеркале. Лицо Алекса стало непроницаемым. Оно стало как маска.
Александр был ошеломлен. Письма писал его отец. Оказывается, он был способен на такую страсть, на такую бурю эмоций. Холодный, сухой, бесчувственный, движимый одним лишь чувством долга родитель, каким его знал Александр, когда-то писал эти письма. И ни в одном письме не было ни единого упоминания о нем, о ребенке, которого родила та женщина, которой он писал. Неужели она никогда о нем не спрашивала? Неужели ей не было до него никакого дела?
Он снова пробежал глазами письма, забыв о Ливии. Он ничего не упустил, даже перечитал постскриптумы. Для Софии Лейси он, ее сын, похоже, вовсе не существовал.
Но страсть между ней и его отцом – была. Она была настолько реальна, настолько обжигающе сильна, что у Алекса, читавшего эти послания, державшего в руках пожелтевшие бумажные листы, горели пальцы.
Наконец Александр оторвался от чтения. Он сидел, зажав в руках последнее письмо.
– Потрясающе, – сказал он. – Никогда бы не подумал, что такое возможно.
– Что именно? – Ливия посмотрела на него.
– Что мой отец способен писать такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– Леди София дала нам всем выходной, – вспоминала Мейвис. – Она и сама неплохо выглядела. Сидела на трибуне со всеми этими щеголями.
– В каком году это было? – спросила Ливия.
– Точно не помню, – ответил Моркомб.
– В семьдесят пятом, – сказала Мейвис. – В том году у меня появилась лисья шапка.
– Да, точно, – подтвердила Ада. – В семьдесят пятом. Мы начали работать у леди Софии в январе. Леди София была тогда с тем австрийским парнем. Помнишь, Мейвис?
– Ну да, усатый такой. – Мейвис захихикала.
– Все это было давно, нечего прошлое ворошить, – сказал Моркомб.
Близнецы с опаской посмотрели на Ливию и замолчали.
– Не обращайте на меня внимания, – сказала Ливия. – Я бы с удовольствием послушала вас. Мне интересно все, что вы помните о леди Софии.
– Мы болтать лишнего не станем, мадам, – заявила Ада. – Леди София была славной женщиной. Никогда в жизни мухи не обидела.
– Но она умела веселиться, – со смешком сказала ее сестра. – И никогда не осуждала тех, кто тоже умел веселиться.
Ливия решила, что лучше удалиться до того, как кто-нибудь скажет такое, о чем потом пожалеет. Если они поступили на службу в 1775 году, то Алексея Прокова знать не могли. Александр родился несколькими годами раньше, и, насколько было известно Ливии, родился в России и жил с отцом. Впрочем, кто знает?
– Ну что же, не буду вам мешать. Князю Прокову очень нравится ваш пирог с телятиной и ветчиной, Ада. Не испечете ли такой пирог к ленчу как-нибудь на той неделе?
– Ладно, – согласилась Ада.
Ливия покинула их и спустилась в холл, где, как обычно, находился на своем посту Борис.
– Мой муж все еще общается со своим гостем, Борис?
– Нет, княгиня. Князь Михаил Михайлович ушел полчаса назад.
– Спасибо. Вы не попросите князя Прокова подняться ко мне в спальню? – Ливия направилась к лестнице. – Разумеется, когда ему будет удобно.
Борис поклонился и направился в библиотеку.
Александр мысленно потирал руки. Ему удалось на славу разыграть свой маленький спектакль. Все оказалось даже слишком просто. Впрочем, Михаил Михайлович хитроумием не отличался. Когда Александр под благовидным предлогом удалился из библиотеки, оставив своего гостя наедине с депешей для императора, будто случайно забытой на столе, Михаил Михайлович не стал задаваться вопросом о том, с чего бы хозяин дома вдруг стал таким рассеянным. Александр, под предлогом того, что направился за кларетом для гостя, наблюдал в щелку за тем, как его гость читает секретное донесение. Александр подумал о том, что начинает догадываться, почему «великий и ужасный» Аракчеев сделал своей правой рукой столь наивного субъекта. Михаил Михайлович никогда бы не заподозрил своего начальника ни в предательстве, ни в желании манипулировать своим подчиненным и, с неизменным рвением выполняя любые приказы Аракчеева, всегда гордился бы своей работой. Он был как верный гончий пес, слепо повинующийся приказу хозяина, готовый взять любой след, что ему подсунут.
Но теперь Михаил сможет доложить своему господину о том, что князь Проков примерно выполняет задание, поставленное перед ним государем. Он действительно стал в Лондоне тем, чем должен был стать: ушами и глазами российского императора.
Стук в дверь оторвал Александра от приятных размышлений.
– Да? – Он поднял голову, ожидая и надеясь увидеть на пороге Ливию с искристым веселым взглядом и улыбкой на устах, но скрыл свое разочарование, увидев вместо Ливии Бориса. – Да, Борис? – Он вопросительно приподнял бровь.
– Княгиня Прокова, господин, просит, чтобы вы зашли к ней в спальню, когда вам будет удобно, – сообщил Борис.
– Благодарю. – Он кивнул, дав понять Борису, чтобы тот уходил, и мажордом вышел.
Что Ливия опять затевает? Она никогда не пользовалась посредничеством Бориса, когда хотела что-то сообщить своему мужу. Если она хотела что-то сказать ему, заходила сама и говорила или просовывала голову в дверную щель и просила его выйти в гостиную. Зачем она воспользовалась услугами Бориса?
Ну что же, существовал только один способ получить ответ на этот вопрос. Александр капнул сургучом на депешу и запечатал сургуч перстнем, после чего засунул послание в карман жилета. Позже он сам отправит депешу «до востребования», воспользовавшись для этого особой почтой, которая находилась на Дин-стрит.
Александр вышел в коридор.
– Распорядись, чтобы к восьми часам подали экипаж, Борис. Мы с женой едем в театр.
– Слушаюсь, князь. – Борис поклонился. – Насколько я понимаю, ужинать будете дома.
– Да, перед театром.
Александр поднялся наверх и постучал в дверь спальни жены.
– Я гадал, с чего бы моя жена стала приглашать меня к себе в спальню средь бела дня? – шутливо спросил он, но, взглянув на нее, замолчал. Шутить ему расхотелось. Лицо и глаза ее покраснели. – Что-то случилось, любовь моя? Ты нездорова? – Он быстро подошел к Ливии.
– Нет, со здоровьем у меня все в порядке, – сказала она. – А насчет того, не случилось ли чего… по правде говоря, Алекс, не знаю. Возможно, знаешь ты.
Он взял ее за руки, заглянул в глаза.
– Вот. – Ливия высвободила руки и указала на шкатулку.
– Что это?
– Письма, которые я нашла на чердаке. Сам прочти.
Александр взял пачку, которая лежала сверху, развязал ленту и начал осторожно разворачивать пожелтевший лист. Ливия, сидя на вращающемся табурете, следила за выражением его лица, отражавшегося в зеркале.
Через некоторое время он вынул оставшиеся письма и пошел на кровать. Молча разворачивал письмо за письмом и читал их одно за другим. Ливия осталась сидеть там, где сидела, глядя на свое отражение в зеркале. Лицо Алекса стало непроницаемым. Оно стало как маска.
Александр был ошеломлен. Письма писал его отец. Оказывается, он был способен на такую страсть, на такую бурю эмоций. Холодный, сухой, бесчувственный, движимый одним лишь чувством долга родитель, каким его знал Александр, когда-то писал эти письма. И ни в одном письме не было ни единого упоминания о нем, о ребенке, которого родила та женщина, которой он писал. Неужели она никогда о нем не спрашивала? Неужели ей не было до него никакого дела?
Он снова пробежал глазами письма, забыв о Ливии. Он ничего не упустил, даже перечитал постскриптумы. Для Софии Лейси он, ее сын, похоже, вовсе не существовал.
Но страсть между ней и его отцом – была. Она была настолько реальна, настолько обжигающе сильна, что у Алекса, читавшего эти послания, державшего в руках пожелтевшие бумажные листы, горели пальцы.
Наконец Александр оторвался от чтения. Он сидел, зажав в руках последнее письмо.
– Потрясающе, – сказал он. – Никогда бы не подумал, что такое возможно.
– Что именно? – Ливия посмотрела на него.
– Что мой отец способен писать такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88