Он дал обоим пинка, и пьянчуги один за другим кубарем покатились в грязь.
Татаринов посовещался со своими компаньонами и обратился к Ливии:
– Там, чуть подальше, есть лодочный сарай. Спрячьтесь на всякий случай.
– Пока я буду прятаться в сарае, чем вы намерены заниматься? – Она непроизвольно сжала в кармане пистолет.
– Производить рекогносцировку местности, – ответил Татаринов. – Сначала надо выяснить, здесь ли князь.
Разумная мысль, но только Ливия не желала оставаться в стороне от процесса.
– Я вам не буду мешать, – твердо заявила она, – и предпринимать ничего не буду, пока не придумаю, чем могу быть вам полезной.
Татаринов злобно на нее посмотрел. Ему стоило лишь кивнуть, и его товарищи свяжут княгиню и заткнут ей рот так, что она и пикнуть не успеет. Однако Татаринов понимал, что князь, если выйдет из этой заварухи живым, не погладит его по головке за то, что с его женой обошлись не слишком любезно.
– Будь я на месте вашего мужа, я бы всыпал вам по полной, будьте уверены, – пробормотал Татаринов, направляя коня в сторону покосившегося лодочного сарая.
– Не думаю, что он способен ударить женщину, тем более жену, – сказала Ливия. Подъехав следом за Татариновым к сараю, она спешилась и привязала лошадь к столбу.
Люди Татаринова тоже спешились и стреножили лошадей. Потом, шепотом посовещавшись, все четверо разбрелись каждый в свою сторону. Двое направились в город, а Татаринов и третий его компаньон пошли обследовать пирс, один направо, другой налево. Ливия после коротких раздумий пошла следом за Татариновым. У нее пока не было никаких конкретных планов, но кое-какие идеи появились, и, если им удастся отыскать Александра на одном из этих кораблей, она знала, какую роль может взять на себя в этой спасательной операции.
В кормовой каюте недоброй памяти корабля под названием «Каспер» Александр клял себя за глупость. Где и когда он совершил промах? В чем ошибся? Как они вышли на него? Эти вопросы мучили Александра с тех самых пор, как двое незнакомцев явились к нему в спальню. Борис, конечно, не пустил бы их наверх, но Моркомб, как он ясно дал понять, не считал князя Прокова своим хозяином. Он открыл визитерам дверь, но спросить у хозяина дома, желает ли он видеть гостей или нет и где именно он готов их принять, если на то его воля, не пришло ему в голову.
Впрочем, зачем винить Моркомба? Если его решили схватить, то нашли бы способ сделать это и не у него в доме. Александр знал, что люди Аракчеева не допускают просчетов. Но кто предупрежден, тот вооружен, а Александра застали врасплох. Если бы его успели предупредить, он сумел бы подготовиться к встрече. Теперь он понимал, что исчезновение Спирина стало первопричиной его, Александра, пребывания на этом корабле. Он должен был подготовиться к тому, что может произойти, еще тогда, когда Татаринов сообщил ему тревожную весть. Но князь Проков, истинный сын своего отца, всегда верил в то, что суетиться – лишь делу вредить. Решения надо принимать на трезвую голову. Никогда не пори горячки. Перед тем как действовать, убедись, что твои действия оправданны. На этот раз не дававшая прежде сбоев тактика не сработала. «Ну что же, и на старуху бывает проруха», – сказал себе Александр.
Он не мог бы оказать им сопротивления в любом случае, потому что тем самым подверг бы опасности Ливию. Он ждал ее возвращения в любую минуту. Прислушивался к каждому шороху, торопливо одеваясь в спальне. Что, если бы она успела вернуться домой до того, как его увели из дома аракчеевские ищейки? Эти ублюдки не остановились бы ни перед чем, и как бы он мог сопротивляться им, когда в доме были одни женщины, наполовину выживший из ума старик и зеленый мальчишка конюх? Взвесив все шансы, Александр решил не оказывать им сопротивления.
И сейчас, связанный по рукам и ногам, привязанный к стулу и с кляпом во рту, он сидел в кабине корабля, ждавшего утреннего отлива, чтобы направиться в Кале, а оттуда через всю Европу в Санкт-Петербург, в нежные руки аракчеевских палачей.
Рассчитывать на то, что император замолвит за него слово, Александр не мог. Впрочем, в этом его трудно винить, с горькой иронией подумал Александр. Ведь это он, Проков, его так называемый друг, возглавил против него заговор. Но Александр понимал, что лишь благодаря царю все еще жив. Левый глаз его заплыл, губа была рассечена, синяк украшал скулу. Но это все мелочи. Аракчеевские псы не могли отказать себе в удовольствии продемонстрировать свою власть над тем, кто всегда был при власти, но сильно уродовать его не стали. Все же Александр считался лицом, близким к государю, и Аракчеев не стал бы рисковать, отдавая приказ устроить дознание на месте, в Лондоне, и, соответственно, не погладил бы по головке тех, кто не смог бы доставить его живым пред ясные очи государя.
Царь мог бы потребовать непреложных доказательств виновности Прокова, и пока эти доказательства не будут ему предъявлены, Александр мог не бояться самого худшего. Но все кончится, как только царь сам допросит подозреваемого и убедится в измене.
Александр считал, что сможет принять неизбежное, хотя бы отчасти сохранив человеческое достоинство, но он не был настолько наивен, чтобы не понимать, что пытками легко сломать любого. Но что его мучило еще сильнее, так это сознание того, что он умрет, так и не помирившись с Ливией. Она по-прежнему видела в нем лишь предателя, и он готов был признать, что действительно обманывал ее, но он ее любил, любил искренне, и если она и этому не верит, то умереть ему суждено в высшей степени несчастным. Все, что ему нужно для счастья, это пять минут, чтобы убедить ее в том, что он ее любит.
Звук голосов заставил его очнуться от тягостных мыслей. Голоса были знакомыми. Голос капитана, звучавший так, словно он слишком часто за этот вечер прикладывался к бутылке с ромом, и другой голос. И звук этого другого голоса заставил сердце Александра подпрыгнуть до небес. Ум его мгновенно прояснился. Пришла пора действовать.
Татаринов.
Бессмысленно гадать, каким образом этот человек узнал, что случилось. Как сообщить ему, что он здесь, на этом самом корабле, чуть ли не у него под ногами? Александр огляделся. Каюта была маленькой и плохо освещенной. Тот стул, к которому его привязали, был болтами привинчен к полу, как и вся прочая мебель. На столе стояла лампа, в которой уже кончалось масло. Он мог бы измыслить немало способов, как ею воспользоваться при данных обстоятельствах, но вначале до нее надо было дотянуться.
Руки его были привязаны к телу той же веревкой, что он был привязан к стулу. И узлы были сделаны мастерски – морские узлы. Ноги его тоже были связаны в лодыжках, но шевелить ими он мог, Александр раскачался и, поддев ногами столешницу, ударил по ней снизу вверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Татаринов посовещался со своими компаньонами и обратился к Ливии:
– Там, чуть подальше, есть лодочный сарай. Спрячьтесь на всякий случай.
– Пока я буду прятаться в сарае, чем вы намерены заниматься? – Она непроизвольно сжала в кармане пистолет.
– Производить рекогносцировку местности, – ответил Татаринов. – Сначала надо выяснить, здесь ли князь.
Разумная мысль, но только Ливия не желала оставаться в стороне от процесса.
– Я вам не буду мешать, – твердо заявила она, – и предпринимать ничего не буду, пока не придумаю, чем могу быть вам полезной.
Татаринов злобно на нее посмотрел. Ему стоило лишь кивнуть, и его товарищи свяжут княгиню и заткнут ей рот так, что она и пикнуть не успеет. Однако Татаринов понимал, что князь, если выйдет из этой заварухи живым, не погладит его по головке за то, что с его женой обошлись не слишком любезно.
– Будь я на месте вашего мужа, я бы всыпал вам по полной, будьте уверены, – пробормотал Татаринов, направляя коня в сторону покосившегося лодочного сарая.
– Не думаю, что он способен ударить женщину, тем более жену, – сказала Ливия. Подъехав следом за Татариновым к сараю, она спешилась и привязала лошадь к столбу.
Люди Татаринова тоже спешились и стреножили лошадей. Потом, шепотом посовещавшись, все четверо разбрелись каждый в свою сторону. Двое направились в город, а Татаринов и третий его компаньон пошли обследовать пирс, один направо, другой налево. Ливия после коротких раздумий пошла следом за Татариновым. У нее пока не было никаких конкретных планов, но кое-какие идеи появились, и, если им удастся отыскать Александра на одном из этих кораблей, она знала, какую роль может взять на себя в этой спасательной операции.
В кормовой каюте недоброй памяти корабля под названием «Каспер» Александр клял себя за глупость. Где и когда он совершил промах? В чем ошибся? Как они вышли на него? Эти вопросы мучили Александра с тех самых пор, как двое незнакомцев явились к нему в спальню. Борис, конечно, не пустил бы их наверх, но Моркомб, как он ясно дал понять, не считал князя Прокова своим хозяином. Он открыл визитерам дверь, но спросить у хозяина дома, желает ли он видеть гостей или нет и где именно он готов их принять, если на то его воля, не пришло ему в голову.
Впрочем, зачем винить Моркомба? Если его решили схватить, то нашли бы способ сделать это и не у него в доме. Александр знал, что люди Аракчеева не допускают просчетов. Но кто предупрежден, тот вооружен, а Александра застали врасплох. Если бы его успели предупредить, он сумел бы подготовиться к встрече. Теперь он понимал, что исчезновение Спирина стало первопричиной его, Александра, пребывания на этом корабле. Он должен был подготовиться к тому, что может произойти, еще тогда, когда Татаринов сообщил ему тревожную весть. Но князь Проков, истинный сын своего отца, всегда верил в то, что суетиться – лишь делу вредить. Решения надо принимать на трезвую голову. Никогда не пори горячки. Перед тем как действовать, убедись, что твои действия оправданны. На этот раз не дававшая прежде сбоев тактика не сработала. «Ну что же, и на старуху бывает проруха», – сказал себе Александр.
Он не мог бы оказать им сопротивления в любом случае, потому что тем самым подверг бы опасности Ливию. Он ждал ее возвращения в любую минуту. Прислушивался к каждому шороху, торопливо одеваясь в спальне. Что, если бы она успела вернуться домой до того, как его увели из дома аракчеевские ищейки? Эти ублюдки не остановились бы ни перед чем, и как бы он мог сопротивляться им, когда в доме были одни женщины, наполовину выживший из ума старик и зеленый мальчишка конюх? Взвесив все шансы, Александр решил не оказывать им сопротивления.
И сейчас, связанный по рукам и ногам, привязанный к стулу и с кляпом во рту, он сидел в кабине корабля, ждавшего утреннего отлива, чтобы направиться в Кале, а оттуда через всю Европу в Санкт-Петербург, в нежные руки аракчеевских палачей.
Рассчитывать на то, что император замолвит за него слово, Александр не мог. Впрочем, в этом его трудно винить, с горькой иронией подумал Александр. Ведь это он, Проков, его так называемый друг, возглавил против него заговор. Но Александр понимал, что лишь благодаря царю все еще жив. Левый глаз его заплыл, губа была рассечена, синяк украшал скулу. Но это все мелочи. Аракчеевские псы не могли отказать себе в удовольствии продемонстрировать свою власть над тем, кто всегда был при власти, но сильно уродовать его не стали. Все же Александр считался лицом, близким к государю, и Аракчеев не стал бы рисковать, отдавая приказ устроить дознание на месте, в Лондоне, и, соответственно, не погладил бы по головке тех, кто не смог бы доставить его живым пред ясные очи государя.
Царь мог бы потребовать непреложных доказательств виновности Прокова, и пока эти доказательства не будут ему предъявлены, Александр мог не бояться самого худшего. Но все кончится, как только царь сам допросит подозреваемого и убедится в измене.
Александр считал, что сможет принять неизбежное, хотя бы отчасти сохранив человеческое достоинство, но он не был настолько наивен, чтобы не понимать, что пытками легко сломать любого. Но что его мучило еще сильнее, так это сознание того, что он умрет, так и не помирившись с Ливией. Она по-прежнему видела в нем лишь предателя, и он готов был признать, что действительно обманывал ее, но он ее любил, любил искренне, и если она и этому не верит, то умереть ему суждено в высшей степени несчастным. Все, что ему нужно для счастья, это пять минут, чтобы убедить ее в том, что он ее любит.
Звук голосов заставил его очнуться от тягостных мыслей. Голоса были знакомыми. Голос капитана, звучавший так, словно он слишком часто за этот вечер прикладывался к бутылке с ромом, и другой голос. И звук этого другого голоса заставил сердце Александра подпрыгнуть до небес. Ум его мгновенно прояснился. Пришла пора действовать.
Татаринов.
Бессмысленно гадать, каким образом этот человек узнал, что случилось. Как сообщить ему, что он здесь, на этом самом корабле, чуть ли не у него под ногами? Александр огляделся. Каюта была маленькой и плохо освещенной. Тот стул, к которому его привязали, был болтами привинчен к полу, как и вся прочая мебель. На столе стояла лампа, в которой уже кончалось масло. Он мог бы измыслить немало способов, как ею воспользоваться при данных обстоятельствах, но вначале до нее надо было дотянуться.
Руки его были привязаны к телу той же веревкой, что он был привязан к стулу. И узлы были сделаны мастерски – морские узлы. Ноги его тоже были связаны в лодыжках, но шевелить ими он мог, Александр раскачался и, поддев ногами столешницу, ударил по ней снизу вверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88