Оба были неудобны для твоего нового лица. Разве это не аргумент?..
– Оперативно работаете. Слишком легко все получается.
– А так обычно и бывает. Интригу оставим для крутых Детективов.
Тема с убийствами всплывала в последнее время несколько раз, но я ничего не подтверждала и не отрицала, я предпочитала отмалчиваться. Вот и сейчас – пусть делают что хотят, но он не вынудит меня свидетельствовать против себя самой.
– И что дальше? Не забывайте, что я попала в катастрофу. Я была больна.
– Ну что ж, если ты была больна, то остаток жизни проведешь в тюремной больнице, будешь жрать баланду и пялиться в стены, крашенные охрой. Приятная перспектива, ты как думаешь?
– Мне все равно. Везите меня куда угодно, я не могу больше здесь оставаться.
Лапицкий отложил бутерброд, который жевал все это время, вытер губы тыльной стороной ладони и тихо заорал на меня:
– Ты не слышишь меня. Ты не хочешь меня слышать. Помнишь, о чем я говорил тебе еще в клинике? Я смогу защитить тебя.
– Вы готовы защитить меня? – Я испытующе посмотрела на капитана.
– При одном условии.
Мне плевать было на условия.
– Вы готовы защитить меня, даже после того, что узнали? Вы готовы защитить женщину, которую сами же обвиняете в убийстве четырех человек?
– Ты же сама просила меня о помощи.
– Теперь мне все равно – Ну что ж, – капитан вздохнул, – я смотрю, подбородок у тебя совсем зажил. И синяки сошли… Мне тоже все равно. Иди. Ты свободна.
Я ждала чего угодно, только не этого.
– Я свободна?
– Да. Можешь уходить. Дверь не заперта. Я поднялась с кровати, не глядя на Лапицкого, надела сапоги.
– Шубу получишь у Виталика. Убирайся. В это невозможно было поверить. Лапицкий по-прежнему сидел, закинув ногу на ногу и сцепив руки на круглом затылке. Он даже не потрудился поменять позы. Но мне было плевать на Лапицкого, только бы не остаться здесь, в каморке с зарешеченными окнами.
Дверь действительно была не заперта, капитан не соврал. Я толкнула ее и оказалась в узком коридоре с лестницей на верхний этаж. У двери на старом кожаном диване сидел Виталик.
– Мне нужны мои вещи, – тихо сказала я.
– Какие вещи? – Он отложил кроссворд, который разгадывал, и с удивлением воззрился на меня.
– Шуба. Надеюсь, она еще жива и не конфискована в пользу государства.
– Идем, – Виталик легко поднялся и, даже не взглянув на меня, углубился в плохо освещенный коридор. Я пошла следом, стараясь не отставать и все еще боясь, что Лапицкий передумает.
…Комната внизу была наполнена специфическим запахом мужчин, которые долгое время проводят вместе; переполненные пепельницы, пятна от кофе на столах, электрический чайник, шахматная доска с разнокалиберными фигурами, стоящая на холодильнике, – кто-то не доиграл партии… В углу работал телевизор – ему было абсолютно все равно, что в комнате никого нет.
Виталик на секунду исчез и появился с шубой. Он галантно распял ее на руках:
– Прошу, королева.
– Спасибо, – я отвыкла от таких знаков внимания и потому не сразу попала в рукава.
– Телефончик оставьте, – сказал Виталик невинным голосом опытного дамского угодника.
– Думаю, не стоит. Надеюсь больше никогда тебя не увидеть.
– Никогда не говори «никогда». Идем, я провожу тебя.
Он провел меня к выходу, мимо маленького тренировочного зальчика, дверь в который была приоткрыта. Два молодых человека в черных тренировочных кимоно бросали друг друга на маты. Я на секунду пожалела одного из них – высокого тонкого молодого человека с длинными волосами, забранными в хвост, – видно, что ему доставалось от спарринг-партнера – приземистого качка свирепого вида…
Виталик гостеприимно распахнул входную дверь, и пронизывающий холод сразу же забрался под полы шубы.
– Извини, дальше проводить не могу, Холодрыга собачья.
– Ничего. Куда идти?
– Смотри, – Виталик явно издевался, темень была хоть глаз выколи. – Дойдешь до ворот, они не заперты. Дальше – грунтовка, но по ней идти не стоит, до утра не доберешься. Сворачиваешь на тропу – и вперед. До станции два километра. Дойдешь до станции, сядешь на электричку в сторону Москвы – вот и вся недолга.
– На электричку?
– По-другому не выбраться. А машину ради тебя никто гонять не будет…
Только сейчас я сообразила, что у меня нет денег.
– Слушай, одолжи мне денег… У меня нет ни копейки.
– У меня тоже, – с готовностью осклабился Виталик. – Откуда деньги у бедного мента? Ну, попутного ветра…
И, не дожидаясь ответа, наглый милицейский шофер захлопнул дверь за моей спиной.
Я осталась одна.
Одна посреди февральского вечера, на пронизывающем ветру, без денег, без документов, с сомнительной станцией в двух километрах отсюда. Даже если я дойду до нее – что делать потом?.. Машинально я сделала несколько шагов к воротам, которые не были видны в темноте, руки мгновенно окоченели, и я спрятала их в карманы. В карманах было пусто. Бессмысленно пусто, так же как и в моей голове.
Спустя несколько секунд я наткнулась на машину, и она взорвала воздух надсадным воем сирены. Я опустилась у переднего колеса и завыла с ней в унисон. Холод мгновенно овладел горлом, обжег его, проник вовнутрь и застудил сердце.
Тебе некуда идти.
Лапицкий прав, тебе некуда идти. Ты попалась. В доме коньяк и бутерброды с постной ветчиной, в доме ты можешь надеяться на защиту. На иллюзию защиты…
Проклиная все на свете, я поднялась и направилась к даче, которая искушала меня теплым светом из окон. Добредя до двери, я грохнула в нее обоими кулаками и сразу же отступила, независимо сунув руки в карманы.
На пороге появился Виталик.
– Ну что, не удалось?
– Что – «не удалось»?
– Тачку угнать.
– Можно я войду? Очень холодно. – Мои руки по-прежнему независимо торчали в карманах, но голос унизился до просьбы.
– Вот видишь. Никогда не говори «никогда», – наставительно произнес Виталик, но все-таки посторонился, пропуская меня в теплый холл. – Проводить к боссу?
– Не нужно. Я сама.
…Лапицкий сидел в той же позе, в которой я оставила его. Он даже не удивился моему возвращению, он даже проявил сочувствие:
– Замерзла?
– Чего вы от меня хотите?
– Хочу, чтобы ты выпила коньяка для начала. А потом поговорим.
Я не стала сопротивляться. Я была сломлена. Молча проглотив коньяк, я посмотрела на Лапицкого и сказала то, что хотела сказать с самого начала:
– Я вас ненавижу.
– Охотно верю. Но к делу это не относится.
– Чего вы добиваетесь?
– Ты уже поняла, что идти тебе некуда. Единственный человек, который может тебе помочь, – это я. Все остальные либо упекут тебя в каталажку, где ты сгниешь, либо отстрелят тебе башку. Согласна?
– Допустим. Что дальше? – Согревшаяся Анна решила проявить остатки воли и темперамента.
– Предлагаю щадящий вариант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Оперативно работаете. Слишком легко все получается.
– А так обычно и бывает. Интригу оставим для крутых Детективов.
Тема с убийствами всплывала в последнее время несколько раз, но я ничего не подтверждала и не отрицала, я предпочитала отмалчиваться. Вот и сейчас – пусть делают что хотят, но он не вынудит меня свидетельствовать против себя самой.
– И что дальше? Не забывайте, что я попала в катастрофу. Я была больна.
– Ну что ж, если ты была больна, то остаток жизни проведешь в тюремной больнице, будешь жрать баланду и пялиться в стены, крашенные охрой. Приятная перспектива, ты как думаешь?
– Мне все равно. Везите меня куда угодно, я не могу больше здесь оставаться.
Лапицкий отложил бутерброд, который жевал все это время, вытер губы тыльной стороной ладони и тихо заорал на меня:
– Ты не слышишь меня. Ты не хочешь меня слышать. Помнишь, о чем я говорил тебе еще в клинике? Я смогу защитить тебя.
– Вы готовы защитить меня? – Я испытующе посмотрела на капитана.
– При одном условии.
Мне плевать было на условия.
– Вы готовы защитить меня, даже после того, что узнали? Вы готовы защитить женщину, которую сами же обвиняете в убийстве четырех человек?
– Ты же сама просила меня о помощи.
– Теперь мне все равно – Ну что ж, – капитан вздохнул, – я смотрю, подбородок у тебя совсем зажил. И синяки сошли… Мне тоже все равно. Иди. Ты свободна.
Я ждала чего угодно, только не этого.
– Я свободна?
– Да. Можешь уходить. Дверь не заперта. Я поднялась с кровати, не глядя на Лапицкого, надела сапоги.
– Шубу получишь у Виталика. Убирайся. В это невозможно было поверить. Лапицкий по-прежнему сидел, закинув ногу на ногу и сцепив руки на круглом затылке. Он даже не потрудился поменять позы. Но мне было плевать на Лапицкого, только бы не остаться здесь, в каморке с зарешеченными окнами.
Дверь действительно была не заперта, капитан не соврал. Я толкнула ее и оказалась в узком коридоре с лестницей на верхний этаж. У двери на старом кожаном диване сидел Виталик.
– Мне нужны мои вещи, – тихо сказала я.
– Какие вещи? – Он отложил кроссворд, который разгадывал, и с удивлением воззрился на меня.
– Шуба. Надеюсь, она еще жива и не конфискована в пользу государства.
– Идем, – Виталик легко поднялся и, даже не взглянув на меня, углубился в плохо освещенный коридор. Я пошла следом, стараясь не отставать и все еще боясь, что Лапицкий передумает.
…Комната внизу была наполнена специфическим запахом мужчин, которые долгое время проводят вместе; переполненные пепельницы, пятна от кофе на столах, электрический чайник, шахматная доска с разнокалиберными фигурами, стоящая на холодильнике, – кто-то не доиграл партии… В углу работал телевизор – ему было абсолютно все равно, что в комнате никого нет.
Виталик на секунду исчез и появился с шубой. Он галантно распял ее на руках:
– Прошу, королева.
– Спасибо, – я отвыкла от таких знаков внимания и потому не сразу попала в рукава.
– Телефончик оставьте, – сказал Виталик невинным голосом опытного дамского угодника.
– Думаю, не стоит. Надеюсь больше никогда тебя не увидеть.
– Никогда не говори «никогда». Идем, я провожу тебя.
Он провел меня к выходу, мимо маленького тренировочного зальчика, дверь в который была приоткрыта. Два молодых человека в черных тренировочных кимоно бросали друг друга на маты. Я на секунду пожалела одного из них – высокого тонкого молодого человека с длинными волосами, забранными в хвост, – видно, что ему доставалось от спарринг-партнера – приземистого качка свирепого вида…
Виталик гостеприимно распахнул входную дверь, и пронизывающий холод сразу же забрался под полы шубы.
– Извини, дальше проводить не могу, Холодрыга собачья.
– Ничего. Куда идти?
– Смотри, – Виталик явно издевался, темень была хоть глаз выколи. – Дойдешь до ворот, они не заперты. Дальше – грунтовка, но по ней идти не стоит, до утра не доберешься. Сворачиваешь на тропу – и вперед. До станции два километра. Дойдешь до станции, сядешь на электричку в сторону Москвы – вот и вся недолга.
– На электричку?
– По-другому не выбраться. А машину ради тебя никто гонять не будет…
Только сейчас я сообразила, что у меня нет денег.
– Слушай, одолжи мне денег… У меня нет ни копейки.
– У меня тоже, – с готовностью осклабился Виталик. – Откуда деньги у бедного мента? Ну, попутного ветра…
И, не дожидаясь ответа, наглый милицейский шофер захлопнул дверь за моей спиной.
Я осталась одна.
Одна посреди февральского вечера, на пронизывающем ветру, без денег, без документов, с сомнительной станцией в двух километрах отсюда. Даже если я дойду до нее – что делать потом?.. Машинально я сделала несколько шагов к воротам, которые не были видны в темноте, руки мгновенно окоченели, и я спрятала их в карманы. В карманах было пусто. Бессмысленно пусто, так же как и в моей голове.
Спустя несколько секунд я наткнулась на машину, и она взорвала воздух надсадным воем сирены. Я опустилась у переднего колеса и завыла с ней в унисон. Холод мгновенно овладел горлом, обжег его, проник вовнутрь и застудил сердце.
Тебе некуда идти.
Лапицкий прав, тебе некуда идти. Ты попалась. В доме коньяк и бутерброды с постной ветчиной, в доме ты можешь надеяться на защиту. На иллюзию защиты…
Проклиная все на свете, я поднялась и направилась к даче, которая искушала меня теплым светом из окон. Добредя до двери, я грохнула в нее обоими кулаками и сразу же отступила, независимо сунув руки в карманы.
На пороге появился Виталик.
– Ну что, не удалось?
– Что – «не удалось»?
– Тачку угнать.
– Можно я войду? Очень холодно. – Мои руки по-прежнему независимо торчали в карманах, но голос унизился до просьбы.
– Вот видишь. Никогда не говори «никогда», – наставительно произнес Виталик, но все-таки посторонился, пропуская меня в теплый холл. – Проводить к боссу?
– Не нужно. Я сама.
…Лапицкий сидел в той же позе, в которой я оставила его. Он даже не удивился моему возвращению, он даже проявил сочувствие:
– Замерзла?
– Чего вы от меня хотите?
– Хочу, чтобы ты выпила коньяка для начала. А потом поговорим.
Я не стала сопротивляться. Я была сломлена. Молча проглотив коньяк, я посмотрела на Лапицкого и сказала то, что хотела сказать с самого начала:
– Я вас ненавижу.
– Охотно верю. Но к делу это не относится.
– Чего вы добиваетесь?
– Ты уже поняла, что идти тебе некуда. Единственный человек, который может тебе помочь, – это я. Все остальные либо упекут тебя в каталажку, где ты сгниешь, либо отстрелят тебе башку. Согласна?
– Допустим. Что дальше? – Согревшаяся Анна решила проявить остатки воли и темперамента.
– Предлагаю щадящий вариант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114