Слово «эклектический» не передает всего многообразия товаров, выставленных на продажу.
В четыре часа вернулась Тавильда, уходившая покурить и выпить чашечку кофе, и настояла, чтобы Оливия «на несколько минут сбросила бремя забот». Тавильда была тоненькой как тростинка афроамериканкой. Она носила яркое разноцветное сари и прикрепила подходящие по цвету бусинки на тоненькие косички, в которые были заплетены ее длинные волосы. С высокими скулами модели и несколькими браслетами на руке Тавильда была столь же экзотичной, как и некоторые товары.
- Я пока и сама справлюсь. Иди подыши воздухом, девочка, - сказала она, проскальзывая через занавеску из бус, которая висела в дверном проеме, ведущем в подсобное помещение. Через минуту она вернулась без пальто и сумочки. Бусы заплясали снова. - Иди. Давай. Я справлюсь.
Оливии был нужен перерыв.
- Вернусь через пятнадцать минут.
Тавильда махнула изящной рукой:
- Не спеши. Не спеши. Приходи минут через двадцать или двадцать пять. Сегодня все равно никто по магазинам не ходит. Вряд ли у меня будет работы невпроворот.
- Как скажешь. - Оливия схватила куртку, сумочку и вышла на улицу. Через улицу находился Джексон-сквер. Кованая железная изгородь с шипами окружала ухоженную территорию, где дорожки сходились у статуи Эндрю Джексона. Оливию не интересовал парк. Вместо этого она потуже затянула пояс куртки и быстро зашагала к собору Святого Луи. На улице было лишь несколько пешеходов, и сильный ветер, дующий с Миссисипи, был холоднее, чем обычно. Разлетелись голуби. На углу улицы одинокий тромбонист играл какой-то блюз. Рядом лежал открытый футляр инструмента.
Собор Святого Луи с тремя внушительными шпилями уходящими высоко в небо, был не просто грандиозен, это старейший из действующих соборов в Америке. Его здание дважды перестраивалось и, по мнению Оливии, было центром католицизма в Новом Орлеане.
Она вошла внутрь, где высокие арки и витраж окружали неф. Она устремила взгляд на алтарь и смешалась с несколькими туристами, которые бродили возле входа. Небольшое количество набожных или обремененных заботами преклонили колена и склонили головы, обращенные лицом к алтарю. Мимо нее прошмыгнул высокий мужчина в пальто, и их глаза на секунду встретились.
- Лео? - воскликнула Оливия. Мог ли пропавший муж Сары Рестин находиться здесь, в Новом Орлеане? Ни в коем случае. Она сделала шаг, собираясь последовать за ним, но он в мгновение ока скрылся через боковую дверь.
- Ливви? - донесся до нее слабый оклик.
При звуке голоса своей матери Оливия замерла. Но ведь это невозможно. Бернадетт была в Хьюстоне.
От легкого прикосновения к рукаву она едва не упала в обморок. Она оглянулась и увидела женщину, которая ее родила. Она была бледнее, чем когда Оливия ее видела в последний раз. На ней была накидка, доходящая до лодыжек, и сапоги на шпильках. Волосы Бернадетт были спрятаны под широкополой шляпой, а глаза скрыты за темными очками.
Оливия была поражена. Она ни разу не видела матери после похорон бабушки и не получала от нее никаких известий.
- Что ты здесь делаешь?
- Ищу тебя, - ответила слегка запыхавшаяся Бернадетт. - Я заглянула в магазин, и негритянка сказала, что ты только что вышла. Я побежала за тобой и, к счастью, успела увидеть, как ты входишь сюда. И вот я здесь.
- Но зачем?..
- Ну же, позволь мне угостить тебя чашечкой кофе.
- Мам, мне нужно возвращаться на работу.
- Негритянка сказала, что присмотрит за магазином. В самом деле, Ливви, это важно. - Должно быть, так. Иначе она бы сюда не приехала. Бернадетт кивнула в сторону парадного входа, и Оливия вышла на площадь вместе с матерью, женщиной, которую она едва знала, не понимала и не была уверена, что она ей нравилась. Что касается любви, что ж, отношения между матерью и дочерью были несколько неопределенными. Порыв холодного ветра словно проник ей в глубину души. Ребенком Оливия хотела и старалась добиться одобрения своей матери, будучи тинейджером, от него отказалась, а в двадцать лет из-за него переживала. Теперь же она осознала и приняла тот факт, что Бернадетт Дюбуа Бенчет со всеми своими остальными фамилиями не способна ни дать, ни, вероятно, получить безоговорочную любовь. Такой любви Бернадетт просто-напросто не понимала.
Они нашли кафе, где круглосуточно подавали кофе и алкоголь. В углу сидел музыкант. Он одновременно играл на гитаре и губной гармонике, музыка была душевной. Она шла от сердца. Бернадетт сняла шляпу и повесила ее вместе с накидкой на столб, отделяющий кабинки, затем скользнула на скамейку напротив дочери. В мерцающем свете фонаря, стоявшего на столе, ее длинные темные волосы приобрели блестящий медный оттенок. Солнцезащитные очки остались на месте.
- Как ты, Ливви?
- Думаю, все нормально.
- Учеба идет успешно?
- Успешно, как и следовало ожидать. А ты как?
Ее мать слабо улыбнулась.
- Полагаю... гм, я знаю, как дорога тебе была бабушка, и мне интересно, как ты себя чувствуешь после ее смерти.
- Скучаю по ней.
- Знаю. - Бернадетт кивнула. - Поверишь или нет, но мне тоже ее недостает. Она была... чудачкой. Все эти глупости с картами Таро, чтением мыслей и прочим.
Появился официант, и они заказали кофе с молоком и оладьи.
- У меня мало времени.
Бернадетт кивнула и сложила губы трубочкой, словно теперь, когда ей наконец удалось добиться внимания Оливии, она не знала, стоит ли ей довериться дочери.
- Что ты делала в соборе?
- Осматривалась.
- Не помню, чтобы ты была особо религиозной.
- Может, я изменилась, - ответила Оливия, когда официант принес к их кабинке большой поднос. Она молчала, пока их обслуживали. Только когда официант поставил кофе и корзину с оладьями, покрытыми пудрой, на стол, она спросила: - Что у тебя на уме, Бернадетт?
Мать Оливии перевела дух и принялась постукивать ногтями по столу.
- Я получила известие от твоего отца. - Она говорила шепотом, и в уголках рта у нее появились крошечные морщинки.
Донор спермы. Отлично. Оливия напряглась от одной мысли о мужчине, от которого она была зачата.
- Да? И что ему нужно? - Она взяла чашку и сделала небольшой глоток в то самое время, когда музыкант закончил играть. Несколько людей зааплодировали. - Дай-ка я угадаю. Деньги.
- Ну, это тоже. Как всегда. - Бернадетт взяла оладью и разорвала ее на две части. - Но на этот раз он просил еще кое о чем. Он хочет видеть тебя.
Оливия чуть не закашлялась.
- Да ладно тебе.
- Это правда. Он звонил на прошлой неделе.
- Я думала, что он все еще сидит, - с горечью произнесла Оливия. Ее еще беспокоило, что ее отец был преступником и что ей раньше об этом не говорили. Она узнала от «подруги». Конни Эрнхардт была просто счастлива сообщить об этом, когда они были в школе. Бабушка Джин и Бернадетт считали, пусть лучше она думает, что Реджи Бенчет служит в вооруженных силах где-то на краю земли, а не сидит в тюрьме штата Миссисипи за вооруженное ограбление, нападение и убийство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
В четыре часа вернулась Тавильда, уходившая покурить и выпить чашечку кофе, и настояла, чтобы Оливия «на несколько минут сбросила бремя забот». Тавильда была тоненькой как тростинка афроамериканкой. Она носила яркое разноцветное сари и прикрепила подходящие по цвету бусинки на тоненькие косички, в которые были заплетены ее длинные волосы. С высокими скулами модели и несколькими браслетами на руке Тавильда была столь же экзотичной, как и некоторые товары.
- Я пока и сама справлюсь. Иди подыши воздухом, девочка, - сказала она, проскальзывая через занавеску из бус, которая висела в дверном проеме, ведущем в подсобное помещение. Через минуту она вернулась без пальто и сумочки. Бусы заплясали снова. - Иди. Давай. Я справлюсь.
Оливии был нужен перерыв.
- Вернусь через пятнадцать минут.
Тавильда махнула изящной рукой:
- Не спеши. Не спеши. Приходи минут через двадцать или двадцать пять. Сегодня все равно никто по магазинам не ходит. Вряд ли у меня будет работы невпроворот.
- Как скажешь. - Оливия схватила куртку, сумочку и вышла на улицу. Через улицу находился Джексон-сквер. Кованая железная изгородь с шипами окружала ухоженную территорию, где дорожки сходились у статуи Эндрю Джексона. Оливию не интересовал парк. Вместо этого она потуже затянула пояс куртки и быстро зашагала к собору Святого Луи. На улице было лишь несколько пешеходов, и сильный ветер, дующий с Миссисипи, был холоднее, чем обычно. Разлетелись голуби. На углу улицы одинокий тромбонист играл какой-то блюз. Рядом лежал открытый футляр инструмента.
Собор Святого Луи с тремя внушительными шпилями уходящими высоко в небо, был не просто грандиозен, это старейший из действующих соборов в Америке. Его здание дважды перестраивалось и, по мнению Оливии, было центром католицизма в Новом Орлеане.
Она вошла внутрь, где высокие арки и витраж окружали неф. Она устремила взгляд на алтарь и смешалась с несколькими туристами, которые бродили возле входа. Небольшое количество набожных или обремененных заботами преклонили колена и склонили головы, обращенные лицом к алтарю. Мимо нее прошмыгнул высокий мужчина в пальто, и их глаза на секунду встретились.
- Лео? - воскликнула Оливия. Мог ли пропавший муж Сары Рестин находиться здесь, в Новом Орлеане? Ни в коем случае. Она сделала шаг, собираясь последовать за ним, но он в мгновение ока скрылся через боковую дверь.
- Ливви? - донесся до нее слабый оклик.
При звуке голоса своей матери Оливия замерла. Но ведь это невозможно. Бернадетт была в Хьюстоне.
От легкого прикосновения к рукаву она едва не упала в обморок. Она оглянулась и увидела женщину, которая ее родила. Она была бледнее, чем когда Оливия ее видела в последний раз. На ней была накидка, доходящая до лодыжек, и сапоги на шпильках. Волосы Бернадетт были спрятаны под широкополой шляпой, а глаза скрыты за темными очками.
Оливия была поражена. Она ни разу не видела матери после похорон бабушки и не получала от нее никаких известий.
- Что ты здесь делаешь?
- Ищу тебя, - ответила слегка запыхавшаяся Бернадетт. - Я заглянула в магазин, и негритянка сказала, что ты только что вышла. Я побежала за тобой и, к счастью, успела увидеть, как ты входишь сюда. И вот я здесь.
- Но зачем?..
- Ну же, позволь мне угостить тебя чашечкой кофе.
- Мам, мне нужно возвращаться на работу.
- Негритянка сказала, что присмотрит за магазином. В самом деле, Ливви, это важно. - Должно быть, так. Иначе она бы сюда не приехала. Бернадетт кивнула в сторону парадного входа, и Оливия вышла на площадь вместе с матерью, женщиной, которую она едва знала, не понимала и не была уверена, что она ей нравилась. Что касается любви, что ж, отношения между матерью и дочерью были несколько неопределенными. Порыв холодного ветра словно проник ей в глубину души. Ребенком Оливия хотела и старалась добиться одобрения своей матери, будучи тинейджером, от него отказалась, а в двадцать лет из-за него переживала. Теперь же она осознала и приняла тот факт, что Бернадетт Дюбуа Бенчет со всеми своими остальными фамилиями не способна ни дать, ни, вероятно, получить безоговорочную любовь. Такой любви Бернадетт просто-напросто не понимала.
Они нашли кафе, где круглосуточно подавали кофе и алкоголь. В углу сидел музыкант. Он одновременно играл на гитаре и губной гармонике, музыка была душевной. Она шла от сердца. Бернадетт сняла шляпу и повесила ее вместе с накидкой на столб, отделяющий кабинки, затем скользнула на скамейку напротив дочери. В мерцающем свете фонаря, стоявшего на столе, ее длинные темные волосы приобрели блестящий медный оттенок. Солнцезащитные очки остались на месте.
- Как ты, Ливви?
- Думаю, все нормально.
- Учеба идет успешно?
- Успешно, как и следовало ожидать. А ты как?
Ее мать слабо улыбнулась.
- Полагаю... гм, я знаю, как дорога тебе была бабушка, и мне интересно, как ты себя чувствуешь после ее смерти.
- Скучаю по ней.
- Знаю. - Бернадетт кивнула. - Поверишь или нет, но мне тоже ее недостает. Она была... чудачкой. Все эти глупости с картами Таро, чтением мыслей и прочим.
Появился официант, и они заказали кофе с молоком и оладьи.
- У меня мало времени.
Бернадетт кивнула и сложила губы трубочкой, словно теперь, когда ей наконец удалось добиться внимания Оливии, она не знала, стоит ли ей довериться дочери.
- Что ты делала в соборе?
- Осматривалась.
- Не помню, чтобы ты была особо религиозной.
- Может, я изменилась, - ответила Оливия, когда официант принес к их кабинке большой поднос. Она молчала, пока их обслуживали. Только когда официант поставил кофе и корзину с оладьями, покрытыми пудрой, на стол, она спросила: - Что у тебя на уме, Бернадетт?
Мать Оливии перевела дух и принялась постукивать ногтями по столу.
- Я получила известие от твоего отца. - Она говорила шепотом, и в уголках рта у нее появились крошечные морщинки.
Донор спермы. Отлично. Оливия напряглась от одной мысли о мужчине, от которого она была зачата.
- Да? И что ему нужно? - Она взяла чашку и сделала небольшой глоток в то самое время, когда музыкант закончил играть. Несколько людей зааплодировали. - Дай-ка я угадаю. Деньги.
- Ну, это тоже. Как всегда. - Бернадетт взяла оладью и разорвала ее на две части. - Но на этот раз он просил еще кое о чем. Он хочет видеть тебя.
Оливия чуть не закашлялась.
- Да ладно тебе.
- Это правда. Он звонил на прошлой неделе.
- Я думала, что он все еще сидит, - с горечью произнесла Оливия. Ее еще беспокоило, что ее отец был преступником и что ей раньше об этом не говорили. Она узнала от «подруги». Конни Эрнхардт была просто счастлива сообщить об этом, когда они были в школе. Бабушка Джин и Бернадетт считали, пусть лучше она думает, что Реджи Бенчет служит в вооруженных силах где-то на краю земли, а не сидит в тюрьме штата Миссисипи за вооруженное ограбление, нападение и убийство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116