Лепра узнал бумагу, почерк, почтовый штемпель… Господи! Да это какой-то фарс, ведь Мелио мертв. Прижав бандероль к груди, еле ступая, как человек, которому вспороли живот, Лепра вернулся в гостиную. Стены ходили ходуном. Он положил свою ношу на стол и сел. Хриплый звук его собственного дыхания в тишине комнаты еще увеличивал его ужас. Нет, это невозможно, или что-то в мире сошло с катушек. Мелио мертв, Лепра точно известно, что он мертв. Бандероль была совершенно такая же, как предыдущие, такая же безобидная, безвредная с виду. Лепра не смел шевельнуться. Если бы Ева была здесь!… Но он был один. Один наедине с Фожером!
Он пошел в кухню за ножом, но все же еще колебался, настороженно глядя на пакет, словно ему предстояло защищать от него собственную жизнь. Наконец резким взмахом ножа разрезал бечевку и обертку. Извлек из картонной коробки пластинку. Колени и ноги у него стали ватными, веки обжигал пот. Фожера нет, Мелио нет. И эта пластинка!… Он поставил ее на проигрыватель, приподнял звукосниматель и подарил себе минуту отсрочки — ровно столько, сколько понадобилось, чтобы закурить сигарету, наполнить легкие дымом. Он постарался придать своей позе больше достоинства, мужественности. Ему казалось, что на него смотрят, его оценивают. Потом он включил проигрыватель и, стоя, кулаки в карманах, стал ждать.
На этот раз Фожер приступил прямо к делу.
«Ева, любимая… У тебя было много дней на размышление… Уверен, что ты все обдумала… Конечно, сейчас ты не одна… Вы слушаете меня вдвоем… Но малыш Лепра не в счет… Я обращаюсь к тебе… Я написал письмо прокурору Республики».
Голос умолк. Лепра, наклонив голову, ждал удара, как животное, приведенное на убой. Фожер кашлянул. Наверно, он курил в эту минуту одну из своих маленьких едких сигар и стряхивал пепел.
«Я мог отправить это письмо, не предупредив тебя, — вновь заговорил Фожер. — Но ты часто укоряла меня в неискренности. Поэтому я не хочу ничего от тебя скрывать. Вот текст письма:
Господин прокурор!
Когда Вы получите это письмо, я буду мертв. Я обвиняю в моей смерти мою жену. Может, она содействовала ей, может, просто ей не помешала. Но моей смерти она желала давно. Когда Вы ее допросите, она все Вам расскажет. Я хорошо ее знаю. Она охотно воспользуется этой возможностью Вас поразить. Она согласилась бы принять мученический венец, лишь бы это произошло прилюдно. К несчастью, меня она уже давно не может поразить, и это-то и непоправимо. Если я требую правосудия, то только для того, чтобы последнее слово осталось за мной. Я знаю, это мелко. Но я все еще ее люблю, и моя жалость се бы оскорбила.
Примите уверения и прочее…»
Фожер сделал короткую паузу. Лепра, затаив дыхание, следил за поблескивающей пластинкой. Но худшее было еще впереди.
«Письмо это, — продолжал Фожер, — будет отправлено через неделю. Ты можешь воспользоваться этой неделей, чтобы жить, заниматься любовью или готовиться к защите — по твоему усмотрению. Уверен, что ты найдешь красивое решение. Жаль, милая моя Ева, что мы не смогли столковаться. Но я на тебя не сержусь… слышишь… больше не сержусь… Прощай… Ева…»
Лепра все еще вслушивался. Он понял, что это конец, что Фожер никогда больше не заговорит. И все же он не останавливал проигрыватель. Наконец пластинка замедлила ход, потом блики на ней застыли. Комната вокруг Лепра начала приобретать свой обычный вид. Он увидел рояль, цветы в вазе, кресла, пепел от своей сигареты на ковре и снова пластинку, больше уже не крутившуюся. Что-то похожее на рыдание перехватило ему горло. Он тяжело опустился на табурет, сдвинул ладони. «Зачем я встрял между ними? — подумал он. — Неделя… Еще неделя… А потом!…»
И вдруг ему захотелось увидеть свет солнца, услышать шум жизни других людей. Он вбежал в спальню Евы, еще пропитанную влагой вожделения и сна, умыл лицо, причесался, прошел через гостиную. Черная сверкающая пластинка была похожа на свернувшуюся кольцами змею. Лепра бесшумно вышел в прихожую и запер дверь на ключ. Один поворот. Второй. Но опасность вышла из дому вместе с ним, отныне она будет следовать за ним повсюду. На террасах кафе все места были заняты. Мужчины разглядывали женщин, женщины — мужчин. Каждый человек — добыча. Лепра выбрал солнечную сторону тротуара. Ему совершенно не хотелось встречаться с Евой. Он завидовал бездомному бродяге, спавшему в здании вокзала. Бездумно, бесцельно, почти не страдая, шел он вдоль магазинов, и его отражение скользило рядом с ним по поверхности витрин. Увидев афишу, он почти не удивился. На ней крупными буквами выделялось его имя. Жан Лепра. Дальше шел перечень исполняемых авторов: Бетховен, Шопен, Лист… Блеш не пожалел труда. Лепра долго стоял у афиши. Сольный концерт никогда не состоится. Газеты никогда не будут о нем писать. Или, вернее, будут… Но только на первой странице. Он разом лишился всего. Пока еще это не причиняло сильной боли. Судороги придут позднее. В полдень Лепра вошел в «Мариньян». Ева его ждала. Она издали помахала рукой в знак приветствия. Он сел против нее.
— Ты плохо выглядишь, — заметила она с затаенным задором в голосе. — Ты переутомился!
Лепра пытался читать меню, но буквы дрожали, слова казались бессмысленными: говяжье филе… фирменное рагу… сердце по-шаролезски.
— Цыпленка, — сказал он машинально. Ева отобрала у него меню.
— Жан… что с тобой?
— Ничего… Со мной ничего… Будем считать, что я немного устал.
Ева смотрела на него, и никогда еще ее глаза не были такими ясными, не лучились такой влюбленностью.
— Странный ты мальчик, — продолжала она обиженным, чуть надтреснутым голосом, который так проникновенно пел о неудачах и о разочарованиях. — Все у тебя недомолвки, все тайна… Неужели ты не можешь хоть однажды высказаться до конца?
— Но что ты, наконец, хочешь, чтобы я сказал?
— Ты уверен, что тебе нечего мне сказать?
Он схватил графин, наполнил стакан водой и осушил его, не утолив жажды. Потом жестко взглянул на Еву, рассчитывая силу удара.
— Ты права, — пробормотал он. — Мне надо тебе кое-что сказать.
Ему показалось, что лицо Евы сжалось, застыло, стало похожим на гипсовую маску.
— Только что пришла последняя пластинка. Метрдотель почтительно склонился над их столиком.
— Вы уже выбрали?
Ева отослала его движением руки.
— Бедный мой малыш! — сказала она.
9
Пластинка остановилась. Опершись подбородком на руки, Ева молчала. Лепра расхаживал от рояля к двери и обратно. «Я уже приобрел походку арестанта, — думал он. — Еще одно усилие, и я освою арестантские мысли». В изнеможении остановившись позади Евы, он на секунду оперся о спинку ее кресла.
— Ну… что скажешь?
— Удивительный это был человек, — сказала она.
— Псих! — закричал Лепра. — Псих!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40