– Такие слова есть измена, – тихо промолвил Николай.
– Простите…
– Не винись. Мне можешь говорить все, что захочешь, но лишь пока не слышит никто другой. За меньшее людей казнили…
– Да, я знаю. – Она с любопытством заглянула ему в лицо. – А вы не накажете меня за такие речи?
Николай презрительно фыркнул, вспоминая пытки, которым подвергли его царские прислужники спустя почти два века.
– Вряд ли. По-моему, всякий, хоть мужчина, хоть женщина, может думать по-своему.
– Вы странный, – промолвила Емелия, и чарующая, застенчивая улыбка озарила ее лицо. – Я никогда не слыхала, чтобы кто-либо говорил такое…
Сани остановились у рынка. Под взглядами множества продавцов и покупателей они сошли на землю. Емелия ступила на замерзшую лужу и поскользнулась, но рука Николая поддержала ее.
– Легче, – пробормотал он, не выпуская ее запястья из цепких пальцев. – Смотри, куда ступаешь, а иначе упадешь, я и подхватить не успею.
– Спасибо, – задыхаясь, проговорила она и заулыбалась, глядя на окрестную суету. – О, сколько же здесь любопытного!
Они двинулись вдоль торговых рядов. Николай поддерживал жену за талию. Ряды представляли собой прилавки с навесами и полками, забитыми всем, что выставлялось на продажу. Торговцы шумели, выкрикивая похвалы своим товарам, всячески стремясь привлечь к ним внимание:
– Сапожки строченые на ножки точеные!
– Одеяла овчинные, пышные да длинные!
Среди общей суматохи выделялся тишиной и праздничными красками иконный ряд. Повсюду прохаживались разносчики с подвешенными на шее лотками, полными пирогов с капустой и кашей, коврижек, соленой рыбешки, иногда яблок, а также маленьких штофов с медовухой. Покупатели, и богатые, и бедные, брали еду с этих лотков, ничуть не гнушаясь случайным соседством.
Подальше, за рядами, располагались лавки ремесленников – плотников, златокузнецов, кожевенников и медников. Камнерезы привезли сюда свои изделия с далекого Урала: искусно выточенные пуговицы и амулеты из ярко-зеленого малахита и синего лазурита, а также украшения и бусы из прозрачных, сверкающих внутренним светом топазов и аметистов. В других лавках были выставлены бочонки с икрой, специи, пушистые груды роскошных мехов. Среди них бросались в глаза золотисто-рыжие лисьи и буровато-серые волчьи шкуры. Отдельно стояли лавки иноземцев, торгующих китайским чаем и другими заморскими товарами. Но их было мало по сравнению с тем разнообразием, которое принес потом с собой девятнадцатый век.
Николай увидел лавку с кружевами и потянул Емелию внутрь. Она с восторгом устремилась к столам, заваленным кружевом всех видов и узоров, от грубого плетения до тончайшей шелковой паутинки. Осмотревшись, Николай выбрал шаль белого кружева, тонкую и хитросплетенную, из тех, что вяжут по вершку в час.
– Нравится тебе? – небрежно осведомился он, и, когда Емелия растерянно кивнула, бросил монету топтавшемуся рядом приказчику.
– Это мне? – восторженно воскликнула она, раскрасневшись от волнения.
– Конечно, тебе. – Улыбка изогнула губы Николая. Он осторожно стянул у нее с головы темную шаль и покрыл красно-золотые волосы нежно-белым ажуром. – Кому же еще стану я покупать?
Кружевница, сухонькая старушка с узловатыми пальцами, одобрительно закивала:
– Ой, как пригоже. На красных кудрях она словно иней… Емелия бережно коснулась кружева.
– У меня никогда не было такой красоты, – пролепетала она. – Даже подвенечный наряд был с чужого плеча.
Шаль тщательно завернули и отдали им в руки. Затем Николай завел Емелию в лавку с благовонными маслами и душистыми настойками, от фимиама которых воздух казался густым и сладким. Пока Емелия любовалась вычурными флакончиками, разбиралась в пузырьках и душистых коробочках, Николай обратился к стоявшему в углу пожилому французу:
– Мне хотелось бы выбрать аромат для моей жены.
Старик окинул Емелию быстрым взглядом блестящих карих глаз.
– Она красавица. Может быть, ваша светлость, вы позволите мне смешать для нее особый парфюм? А пока у меня имеется один готовый. В нем роза, бергамот и чуть-чуть мяты. – Покопавшись в глубине лавки, он достал откуда-то флакончик синего стекла и, откупорив его, с поклоном поднес Емелии:
– Подставьте мне ваше запястье, мадам.
Емелия настороженно выставила руку, и француз капнул крохотную капельку и растер пробочкой у нее на коже. Емелия понюхала и ошеломленно заулыбалась Николаю.
– Пахнет весенним лугом!
– Я ведь говорил, что это будет чудесно, – с гордостью воскликнул француз. – Я творю парфюмы для всех благородных дам.
После недолгих тихих переговоров Николай купил духи и отдал Емелии. Она приняла их с испуганным лицом.
– Я не ждала, что вы станете покупать мне подарки, – прошептала она, бережно баюкая флакончик в ладонях, и, выйдя из лавки, добавила:
– Я ведь еще ничего не сделала, чтобы их заслужить.
– Ты теперь моя жена и можешь иметь все, что захочешь.
– Чего я хочу на самом деле… – начала она и покраснела до корней волос.
– Чего? – спросил Николай, побаиваясь ее просьбы.
– На самом деле я хочу… – начала снова Емелия и опять замолчала.
Николай остановился у обочины и вгляделся в ее лицо. Он и сам не понимал, почему стал покупать подарки и почему для него стало так важно показать ей, что она ему нравится. Она была единственной женщиной на свете, обладание которой он не мог себе позволить.
С горечью и тоской он задумался, почему жизнь его не может быть простой, как у других людей. Ни тогда, в Англии, ни теперь, в Москве, не удавалось ему слить воедино две половинки своей души: ни ту, что жаждала любви, ни ту, что ее боялась.
– Нам лучше вернуться в усадьбу, – наконец произнес он. – Скоро прибудет царь Петр со своей свитой.
* * *
Одежда Николая была уже разложена в спальне: янтарного цвета бархатные штаны в обтяжку и усаженный драгоценными камнями парчовый жилет – все по самой последней моде. Он уже успел все это возненавидеть. Сковывающий движения покрой, чересчур яркие, вызывающие цвета, броская пестрота – все было наперекор его вкусу. Он привык к элегантной простоте черного с белым вечернего наряда девятнадцатого века, покроенного с некоторой свободой фрака и брюк, при наглаженной хрусткой рубашке. Таков был стиль времен королевы Виктории. Однако в начале восемнадцатого века богатому человеку полагалось одеваться со щегольством павлина.
Чувствуя себя в этом вычурном наряде до крайности нелепым, Николай направился в покои Емелии. Жену он застал у зеркала французской работы с подзеркальником красного дерева. Она озадаченно всматривалась в синий флакончик духов, подаренных днем. Оглянувшись на звук распахнувшейся двери, Емелия восхищенно воскликнула:
– Светлый князь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91