Спереди ее покрывали жуткие коричневые и черные пятна засохшей крови Михаила.
– Я берег ее для нашей встречи, – мягко проговорил Николай. – Расскажи мне подробно, что произошло в ту ночь, когда умер мой брат… Его последние слова, выражение его лица… Твой долг рассказать мне об этом.
– Я не помню, – ломким от ужаса голосом ответила она.
– Тогда всмотрись получше. Может быть, это оживит твою память.
– Николай, пожалуйста!
– Гляди!
Тася смотрела на заскорузлую от крови рубаху, и к горлу у нее подкатила тошнота. Она старалась сдержать ее, но, казалось, тошнотворно сладкий запах свежей крови снова наполнил ей ноздри, воздух каюты душил ее теплым смрадом… все предметы начали кружиться в плавном водовороте.
– Меня сейчас вырвет, – сдавленно проговорила она, рот наполнился кислой слюной. – Убери от меня эту…
– Скажи, что случилось с Мишей. – Николай подошел совсем близко, и она уже ничего не видела, кроме ржавых засохших пятен. Она застонала и, давясь, поднесла руку ко рту.
Он сунул ей под нос тазик, и ее вырвало мучительными дикими спазмами. Слезы струились из глаз. Ничего не видя, она взяла из его рук протянутое льняное полотенце и отерла лицо.
Подняв глаза, Тася отшатнулась в ужасе, потому что Николай надел рубаху брата, она затрещала на его могучих плечах, смутный темный узор засохших кровавых пятен сбегал по рубахе к подолу. Когда в ту страшную ночь эта белая рубаха была на Мише, кровь алым водопадом струилась на нее, нож торчал у него из горла, глаза выкатились из орбит от боли и ужаса, заплетающимися ногами он, шатаясь, шагнул к ней, протягивая руки…
– Нет! – закричала она, взмахнув немеющими руками, но, когда Николай двинулся вперед, кошмар ожил. – Не подходи! Не подходи!
Тяжелый душный воздух задрожал от ее крика, яркий свет вспыхнул под зажмуренными плотно веками, и наступил благословенный мрак. Память прорвала плотину внутреннего запрета и хлынула разрушительным потоком.
– Миша! – прорыдала она, и бездонная черная воронка втянула ее в себя. Там не было ни слов, ни цвета, ни звука – ничего, кроме разлетевшихся клочьев ее разодранной души.
Глава 9
Николай, убрав запятнанную рубаху, сидел у постели и ждал, когда Тася очнется. Внешне он был холоден и спокоен, но обуревавшие его чувства, то ли тревога, то ли страх, были невероятно сильны. Черная рубашка на нем стала влажной от пота и прилипла к золотистой коже.
Ему так отчаянно хотелось получить ответ на мучивший его вопрос, что Тася ощутила жалость, не понимая точно, что толкнуло его на такой поступок: горе из-за смерти брата или жажда справедливости.
Тася, не сводя с него глаз, облизала сухие губы и хрипло проговорила:
– Я расскажу тебе, что случилось в ту ночь. Каждую деталь, но сначала дай мне воды…
Николай налил воды в стакан и, не говоря ни слова, принес ей. Затем, сев на кровать, он наблюдал, как она, устроившись поудобнее, с жадностью глотала освежающую воду.
Тася думала, с чего начать свой рассказ. Память вернулась к ней мощным зарядом, а с ней все чувства, испытанные в ту ночь. Однако то, что она наконец вспомнила правду и могла ею поделиться, принесло ей невероятное облегчение.
– Я не хотела выходить за Мишу, – начала Тася. – Судя по всему, что я знала и слышала о нем, он был странным страдающим человеком, который играл людьми, как ребенок игрушками. Я его не столько ненавидела, сколько боялась. Все были рады нашему обручению, говорили, что я окажу на него хорошее влияние. – Она горько рассмеялась. – По-моему, они убедили себя, что я смогу соблазнить его и он полюбит женщин. Глупцы! Даже я, юная, наивная девушка, понимала, что человек, который любит мальчиков, никогда не захочет видеть меня в своей постели. В лучшем случае я была бы для Михаила ширмой: в обществе его считали бы приличным женатым человеком. Но скорее всего стала бы для него объектом извращенных забав, он бы мучил меня и унижал, отдавал бы другим мужчинам, заставлял бы делать неестественные вещи, которые не должно делать ни одному человеческому существу…
– Ты не знаешь этого наверняка.
– Знаю, – тихо откликнулась она. – И ты тоже знаешь. – Когда Николай не ответил, она допила воду и продолжала:
– Я поняла, что попала в ловушку. И как ни странно, никто не хотел мне помочь. Моя собственная мать настаивала на этом браке. Единственным, к кому я могла обратиться за помощью, был сам Миша. Несколько дней я обдумывала, что делать, и наконец решила поговорить с ним. Я ничего не теряла, но почему-то надеялась, что он меня послушает. В Мише было что-то детское… Временами он казался маленьким мальчиком: он то ждал, когда все обратят на него внимание, то капризничал. Я подумала, что, может быть, мне удастся убедить его и он освободит меня от данного слова. Несколько его слов могли бы изменить мою судьбу… И однажды ночью я отправилась к нему, чтобы наедине умолять его об этом.
Тася поставила пустой стакан. Глаза ее были устремлены на сложенное квадратом шерстяное одеяло, лежавшее в ногах. Смотря на него невидящим взглядом, она как во сне продолжала ровным голосом рассказывать:
– Во дворце было пустынно. Мишу обслуживало лишь несколько человек. Я покрыла голову шалью, низко натянув ее на лоб, чтобы скрыть лицо. Парадная дверь оказалась незапертой. Я вошла. Кто-то из слуг увидел меня, когда я шла по дворцу, но не попытался меня остановить. Я очень волновалась, боялась, что Миша накурился опиума до бесчувствия.
Внизу его не было. Тогда я поднялась наверх и стала заглядывать во все комнаты подряд. Всюду царил ужасный беспорядок. В воздухе пахло табачным дымом, пролитым вином, прогорклой едой. На полу вперемешку лежали груды мехов и шелковых подушек, остатки еды, странные предметы, которыми Миша, наверное, пользовался для… Ну, не знаю, для чего… Мне все равно.
Тася разжала руки и порхающим движением как бы сняла что-то с головы.
– Было очень жарко, и я сняла шаль. – Она прижала пальцы к бьющейся жилке у горла. – Раз или два я позвала его по имени: «Миша, где ты?» Но он не откликнулся. Я подумала, может, он сидит в библиотеке со своей трубкой, и пошла дальше по коридору. Голоса… Два голоса спорили, громко и страстно, плакал мужчина…
Воспоминания нахлынули мощной волной, и Тася уже не думала о том, что говорит, слова лились помимо ее сознания.
– Миша, я люблю тебя в тысячу раз больше, чем сможет когда-либо любить она. Она не сумеет дать тебе то, что тебе нужно.
– Ты старый сморщенный болван, – отвечал Миша. – Ты ничего не знаешь о моих нуждах.
– Я не хочу ни с кем делить тебя, особенно с балованной девчонкой.
В бархатном голосе Михаила звучала издевка.
– Значит, тебя тревожит, что она окажется в моей постели? Свежее юное тело, невинность, ждущая, чтобы ее развратили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– Я берег ее для нашей встречи, – мягко проговорил Николай. – Расскажи мне подробно, что произошло в ту ночь, когда умер мой брат… Его последние слова, выражение его лица… Твой долг рассказать мне об этом.
– Я не помню, – ломким от ужаса голосом ответила она.
– Тогда всмотрись получше. Может быть, это оживит твою память.
– Николай, пожалуйста!
– Гляди!
Тася смотрела на заскорузлую от крови рубаху, и к горлу у нее подкатила тошнота. Она старалась сдержать ее, но, казалось, тошнотворно сладкий запах свежей крови снова наполнил ей ноздри, воздух каюты душил ее теплым смрадом… все предметы начали кружиться в плавном водовороте.
– Меня сейчас вырвет, – сдавленно проговорила она, рот наполнился кислой слюной. – Убери от меня эту…
– Скажи, что случилось с Мишей. – Николай подошел совсем близко, и она уже ничего не видела, кроме ржавых засохших пятен. Она застонала и, давясь, поднесла руку ко рту.
Он сунул ей под нос тазик, и ее вырвало мучительными дикими спазмами. Слезы струились из глаз. Ничего не видя, она взяла из его рук протянутое льняное полотенце и отерла лицо.
Подняв глаза, Тася отшатнулась в ужасе, потому что Николай надел рубаху брата, она затрещала на его могучих плечах, смутный темный узор засохших кровавых пятен сбегал по рубахе к подолу. Когда в ту страшную ночь эта белая рубаха была на Мише, кровь алым водопадом струилась на нее, нож торчал у него из горла, глаза выкатились из орбит от боли и ужаса, заплетающимися ногами он, шатаясь, шагнул к ней, протягивая руки…
– Нет! – закричала она, взмахнув немеющими руками, но, когда Николай двинулся вперед, кошмар ожил. – Не подходи! Не подходи!
Тяжелый душный воздух задрожал от ее крика, яркий свет вспыхнул под зажмуренными плотно веками, и наступил благословенный мрак. Память прорвала плотину внутреннего запрета и хлынула разрушительным потоком.
– Миша! – прорыдала она, и бездонная черная воронка втянула ее в себя. Там не было ни слов, ни цвета, ни звука – ничего, кроме разлетевшихся клочьев ее разодранной души.
Глава 9
Николай, убрав запятнанную рубаху, сидел у постели и ждал, когда Тася очнется. Внешне он был холоден и спокоен, но обуревавшие его чувства, то ли тревога, то ли страх, были невероятно сильны. Черная рубашка на нем стала влажной от пота и прилипла к золотистой коже.
Ему так отчаянно хотелось получить ответ на мучивший его вопрос, что Тася ощутила жалость, не понимая точно, что толкнуло его на такой поступок: горе из-за смерти брата или жажда справедливости.
Тася, не сводя с него глаз, облизала сухие губы и хрипло проговорила:
– Я расскажу тебе, что случилось в ту ночь. Каждую деталь, но сначала дай мне воды…
Николай налил воды в стакан и, не говоря ни слова, принес ей. Затем, сев на кровать, он наблюдал, как она, устроившись поудобнее, с жадностью глотала освежающую воду.
Тася думала, с чего начать свой рассказ. Память вернулась к ней мощным зарядом, а с ней все чувства, испытанные в ту ночь. Однако то, что она наконец вспомнила правду и могла ею поделиться, принесло ей невероятное облегчение.
– Я не хотела выходить за Мишу, – начала Тася. – Судя по всему, что я знала и слышала о нем, он был странным страдающим человеком, который играл людьми, как ребенок игрушками. Я его не столько ненавидела, сколько боялась. Все были рады нашему обручению, говорили, что я окажу на него хорошее влияние. – Она горько рассмеялась. – По-моему, они убедили себя, что я смогу соблазнить его и он полюбит женщин. Глупцы! Даже я, юная, наивная девушка, понимала, что человек, который любит мальчиков, никогда не захочет видеть меня в своей постели. В лучшем случае я была бы для Михаила ширмой: в обществе его считали бы приличным женатым человеком. Но скорее всего стала бы для него объектом извращенных забав, он бы мучил меня и унижал, отдавал бы другим мужчинам, заставлял бы делать неестественные вещи, которые не должно делать ни одному человеческому существу…
– Ты не знаешь этого наверняка.
– Знаю, – тихо откликнулась она. – И ты тоже знаешь. – Когда Николай не ответил, она допила воду и продолжала:
– Я поняла, что попала в ловушку. И как ни странно, никто не хотел мне помочь. Моя собственная мать настаивала на этом браке. Единственным, к кому я могла обратиться за помощью, был сам Миша. Несколько дней я обдумывала, что делать, и наконец решила поговорить с ним. Я ничего не теряла, но почему-то надеялась, что он меня послушает. В Мише было что-то детское… Временами он казался маленьким мальчиком: он то ждал, когда все обратят на него внимание, то капризничал. Я подумала, что, может быть, мне удастся убедить его и он освободит меня от данного слова. Несколько его слов могли бы изменить мою судьбу… И однажды ночью я отправилась к нему, чтобы наедине умолять его об этом.
Тася поставила пустой стакан. Глаза ее были устремлены на сложенное квадратом шерстяное одеяло, лежавшее в ногах. Смотря на него невидящим взглядом, она как во сне продолжала ровным голосом рассказывать:
– Во дворце было пустынно. Мишу обслуживало лишь несколько человек. Я покрыла голову шалью, низко натянув ее на лоб, чтобы скрыть лицо. Парадная дверь оказалась незапертой. Я вошла. Кто-то из слуг увидел меня, когда я шла по дворцу, но не попытался меня остановить. Я очень волновалась, боялась, что Миша накурился опиума до бесчувствия.
Внизу его не было. Тогда я поднялась наверх и стала заглядывать во все комнаты подряд. Всюду царил ужасный беспорядок. В воздухе пахло табачным дымом, пролитым вином, прогорклой едой. На полу вперемешку лежали груды мехов и шелковых подушек, остатки еды, странные предметы, которыми Миша, наверное, пользовался для… Ну, не знаю, для чего… Мне все равно.
Тася разжала руки и порхающим движением как бы сняла что-то с головы.
– Было очень жарко, и я сняла шаль. – Она прижала пальцы к бьющейся жилке у горла. – Раз или два я позвала его по имени: «Миша, где ты?» Но он не откликнулся. Я подумала, может, он сидит в библиотеке со своей трубкой, и пошла дальше по коридору. Голоса… Два голоса спорили, громко и страстно, плакал мужчина…
Воспоминания нахлынули мощной волной, и Тася уже не думала о том, что говорит, слова лились помимо ее сознания.
– Миша, я люблю тебя в тысячу раз больше, чем сможет когда-либо любить она. Она не сумеет дать тебе то, что тебе нужно.
– Ты старый сморщенный болван, – отвечал Миша. – Ты ничего не знаешь о моих нуждах.
– Я не хочу ни с кем делить тебя, особенно с балованной девчонкой.
В бархатном голосе Михаила звучала издевка.
– Значит, тебя тревожит, что она окажется в моей постели? Свежее юное тело, невинность, ждущая, чтобы ее развратили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88