– Я уже слышала это столько раз, что это уже не действует.
– …потому что я обещаю вам – в моем обществе вас ждут еще худшие вещи. Я сделаю вас несчастной, клянусь.
Джулия помолчала, опершись на локоть и глядя на него.
– Когда я вас оставлю, Рафаэль, это будет полным разрывом всего, что нас связывает. Я ничего не буду вам должна и ничего не захочу от вас. И на моей совести не будет никаких обязательств.
– А что вы мне должны? Я вас предал, я вас унизил – назовите цену вашей невинности и получите, не терзаясь сомнениями.
– Да, все это вы сделали. – Она внимательно посмотрела на него. – О, мне кажется, вы и вправду чувствуете себя виноватым.
– Ах, сударыня, вы штучка!
Рафаэль откинул голову и запустил пальцы в волосы, словно роясь в своих спутанных мыслях.
– Господи, вы так невинны. Вам следовало выйти замуж за Саймона. Завели бы парочку младенцев и жили бы в своем мирке, ничего не зная о существовании чудовищ вроде меня.
Он опустил руки. Веки его почти закрыли глаза. Джулия попыталась остановить нарастающее раздражение, заговорив о другом:
– Послушайте, Рафаэль, мы связаны вместе на горе и на радость, мы дали клятву. Не лучше ли будет, если мы станем обращаться друг с другом учтиво?
Рафаэль прищурился и завертел головой в поисках фляги. Выпив, он ответил:
– Но вы забываете, что я чудовище. – Он сверкнул жесткой улыбкой. – Мы, чудовища, старательно воспитанное племя. Совсем как тепличные цветы. Нас тщательно направляли едкими оскорблениями, наши добрые намерения старательно подрезали. Мы кормимся экзотическим варевом из ненависти, которая, как знает наш творец чудовищ, наполнит наши жилы злом и превратит наши сердца в самую черную смолу.
Джулия молчала. В глазах Рафаэля мелькнуло запоздалое сожаление – он понял, что открыл слишком многое. Он резко отвернулся.
Нервы у Джулии были напряжены до предела. Но она спросила спокойным голосом:
– Кто был вашим творцом чудовищ, Рафаэль?
Он не ответил. Он не смотрел на нее. Его лицо было непроницаемо.
– Трус, – сказала она с тихой страстностью. – Вы не можете посмотреть мне в глаза, когда приходится говорить правду. Вы ведь боитесь правды, да? Вот почему вы вечно прячетесь за вашу мерзкую ложь. Вы предпочитаете совершать жестокие поступки, высмеивать всех, чтобы только никто не увидел, как вы на самом деле беспомощны.
Он переменил позу, опустив подбородок на грудь. Она смотрела на его руки, беспокойно теребящие льняную скатерть. Это были крупные руки с квадратными ногтями. Эти руки могли быть такими ласковыми…
Наконец Рафаэль сказал:
– Я не представлял себе, как много вам приходится страдать из-за своих заблуждений. Сначала вы ошибочно приняли себя за сиделку, а теперь пожелали быть моим исповедником.
Джулия покачала головой в знак несогласия.
– Было время, когда я была единственным человеком, с которым вы говорили обо всем.
Рафаэль вскинул голову и прогремел:
– Не смейте говорить об этом! Я не желаю слышать о том времени, понятно? Господи, неужели вы не понимаете, что единственное, в чем я нуждаюсь, – это чтобы вы оставили меня в покое?
Джулия встала:
– Я исполню ваше желание. На время. Увидимся утром.
– Я не хочу, чтобы вы приходили, – бросил он ей вслед, когда она направилась к двери.
– Быть может, в один прекрасный день, когда вы снова будете ходить, вы сможете что-нибудь с этим сделать.
Как-то ближе к вечеру Джулия села за секретер в своей комнате, чтобы написать давно откладываемые послания своей семье. Начала она с письма к матери, в котором описывала главным образом дом, его поблекшее великолепие, нерадивую прислугу; потом в письме к отцу подробно описала приятности дороги, которые она испытала за время поездки. И только после этого она принялась писать Лоре.
«Я оказалась в ситуации, не особенно изменившейся по сравнению с той, которая была летом в лондонском доме. Да, теперь Рафаэль разговаривает со мной, но все, что он говорит, пышет ненавистью и злобой. Я думаю, он винит меня в своем несчастье. Боюсь, что в каком-то смысле он прав. Мне следовало бы отговорить Саймона от дуэли, как я отговорила Рафаэля, но я никак не думала, что Саймон окажется таким метким стрелком. Как бы то ни было, я по-прежнему не отказалась от своего плана. Я с нетерпением жду дня, когда смогу уехать в свой собственный дом, но не могу так поступить, пока Рафаэль не пойдет на поправку. Оставить его в таком положении немыслимо, о чем мы так часто говорили. Что же до его выздоровления, я сильно сомневаюсь, что мои усилия окажутся успешными. Мне кажется, что человек из Линкольншира хотел поправиться, и это не могло не оказать благотворного воздействия на результаты. Если мои опасения имеют под собой основания и Рафаэлю не станет лучше, я просто боюсь думать о том, какое будущее меня ждет.
Ну, хватит о моих горестях. Надеюсь, ты хорошо проводишь время. Пожалуйста, передай привет Хоуп и Марии. А также Лии. Я с огорчением узнала из твоего письма о ее новых выходках. Я знаю, что мама обойдется с ней круто, и хотя Лия, конечно же, виновата, я не могу не пожалеть ее. Она, как и я, обладает упрямым характером. Поскольку я оказалась в таком незавидном положении, мое безрассудство должно послужить ей хорошим уроком.
Думаю обо всех вас и ужасно скучаю. Поцелуй за меня отца и ничего не говори маме о моих неприятностях. Если она спросит, скажи, что у меня все хорошо и что Рафаэль…»
Джулия остановилась, а потом закончила словами «все такой же». Конечно, это никого не успокоит, но хотя бы это не ложь. Сложив бумагу, она расплавила алый воск и поставила на письмо печать Фонвийе. Странно думать, что теперь это ее герб. Ничто больше не казалось ей реальным в ее положении жены Рафаэля.
Она достала чистый лист бумаги, чтобы черкнуть короткое письмецо графине. Она едва успела надписать адрес, когда в дверь постучала миссис Энсон. Домоправительница сообщила, что в парадной гостиной ее ждут визитеры. Пригладив волосы, Джулия сунула перо в стаканчик и поспешила вниз, удивляясь, кто бы это мог прийти.
Две дамы стояли посреди довольно убогой комнаты. Джулия смутилась, увидев их глазами потрепанные занавески и выцветшую мебель.
– Здравствуйте, госпожа виконтесса, – сказала одна из женщин, приседая в быстром реверансе.
Это было щуплое создание с каштановыми волосами, зачесанными назад и уложенными в свободный пучок, с острым носиком, выступающим над улыбающимся ртом. Ее спутница, которая была и более солидной, и более серьезной, слегка наклонила голову.
Маленькая женщина снова заговорила:
– Я – миссис Сесиль Рен, а это – моя сестра, миссис Евлалия Пивенстовер. Мы очень рады, что вы согласились нас принять.
– С большим удовольствием, леди. Можно предложить вам чаю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– …потому что я обещаю вам – в моем обществе вас ждут еще худшие вещи. Я сделаю вас несчастной, клянусь.
Джулия помолчала, опершись на локоть и глядя на него.
– Когда я вас оставлю, Рафаэль, это будет полным разрывом всего, что нас связывает. Я ничего не буду вам должна и ничего не захочу от вас. И на моей совести не будет никаких обязательств.
– А что вы мне должны? Я вас предал, я вас унизил – назовите цену вашей невинности и получите, не терзаясь сомнениями.
– Да, все это вы сделали. – Она внимательно посмотрела на него. – О, мне кажется, вы и вправду чувствуете себя виноватым.
– Ах, сударыня, вы штучка!
Рафаэль откинул голову и запустил пальцы в волосы, словно роясь в своих спутанных мыслях.
– Господи, вы так невинны. Вам следовало выйти замуж за Саймона. Завели бы парочку младенцев и жили бы в своем мирке, ничего не зная о существовании чудовищ вроде меня.
Он опустил руки. Веки его почти закрыли глаза. Джулия попыталась остановить нарастающее раздражение, заговорив о другом:
– Послушайте, Рафаэль, мы связаны вместе на горе и на радость, мы дали клятву. Не лучше ли будет, если мы станем обращаться друг с другом учтиво?
Рафаэль прищурился и завертел головой в поисках фляги. Выпив, он ответил:
– Но вы забываете, что я чудовище. – Он сверкнул жесткой улыбкой. – Мы, чудовища, старательно воспитанное племя. Совсем как тепличные цветы. Нас тщательно направляли едкими оскорблениями, наши добрые намерения старательно подрезали. Мы кормимся экзотическим варевом из ненависти, которая, как знает наш творец чудовищ, наполнит наши жилы злом и превратит наши сердца в самую черную смолу.
Джулия молчала. В глазах Рафаэля мелькнуло запоздалое сожаление – он понял, что открыл слишком многое. Он резко отвернулся.
Нервы у Джулии были напряжены до предела. Но она спросила спокойным голосом:
– Кто был вашим творцом чудовищ, Рафаэль?
Он не ответил. Он не смотрел на нее. Его лицо было непроницаемо.
– Трус, – сказала она с тихой страстностью. – Вы не можете посмотреть мне в глаза, когда приходится говорить правду. Вы ведь боитесь правды, да? Вот почему вы вечно прячетесь за вашу мерзкую ложь. Вы предпочитаете совершать жестокие поступки, высмеивать всех, чтобы только никто не увидел, как вы на самом деле беспомощны.
Он переменил позу, опустив подбородок на грудь. Она смотрела на его руки, беспокойно теребящие льняную скатерть. Это были крупные руки с квадратными ногтями. Эти руки могли быть такими ласковыми…
Наконец Рафаэль сказал:
– Я не представлял себе, как много вам приходится страдать из-за своих заблуждений. Сначала вы ошибочно приняли себя за сиделку, а теперь пожелали быть моим исповедником.
Джулия покачала головой в знак несогласия.
– Было время, когда я была единственным человеком, с которым вы говорили обо всем.
Рафаэль вскинул голову и прогремел:
– Не смейте говорить об этом! Я не желаю слышать о том времени, понятно? Господи, неужели вы не понимаете, что единственное, в чем я нуждаюсь, – это чтобы вы оставили меня в покое?
Джулия встала:
– Я исполню ваше желание. На время. Увидимся утром.
– Я не хочу, чтобы вы приходили, – бросил он ей вслед, когда она направилась к двери.
– Быть может, в один прекрасный день, когда вы снова будете ходить, вы сможете что-нибудь с этим сделать.
Как-то ближе к вечеру Джулия села за секретер в своей комнате, чтобы написать давно откладываемые послания своей семье. Начала она с письма к матери, в котором описывала главным образом дом, его поблекшее великолепие, нерадивую прислугу; потом в письме к отцу подробно описала приятности дороги, которые она испытала за время поездки. И только после этого она принялась писать Лоре.
«Я оказалась в ситуации, не особенно изменившейся по сравнению с той, которая была летом в лондонском доме. Да, теперь Рафаэль разговаривает со мной, но все, что он говорит, пышет ненавистью и злобой. Я думаю, он винит меня в своем несчастье. Боюсь, что в каком-то смысле он прав. Мне следовало бы отговорить Саймона от дуэли, как я отговорила Рафаэля, но я никак не думала, что Саймон окажется таким метким стрелком. Как бы то ни было, я по-прежнему не отказалась от своего плана. Я с нетерпением жду дня, когда смогу уехать в свой собственный дом, но не могу так поступить, пока Рафаэль не пойдет на поправку. Оставить его в таком положении немыслимо, о чем мы так часто говорили. Что же до его выздоровления, я сильно сомневаюсь, что мои усилия окажутся успешными. Мне кажется, что человек из Линкольншира хотел поправиться, и это не могло не оказать благотворного воздействия на результаты. Если мои опасения имеют под собой основания и Рафаэлю не станет лучше, я просто боюсь думать о том, какое будущее меня ждет.
Ну, хватит о моих горестях. Надеюсь, ты хорошо проводишь время. Пожалуйста, передай привет Хоуп и Марии. А также Лии. Я с огорчением узнала из твоего письма о ее новых выходках. Я знаю, что мама обойдется с ней круто, и хотя Лия, конечно же, виновата, я не могу не пожалеть ее. Она, как и я, обладает упрямым характером. Поскольку я оказалась в таком незавидном положении, мое безрассудство должно послужить ей хорошим уроком.
Думаю обо всех вас и ужасно скучаю. Поцелуй за меня отца и ничего не говори маме о моих неприятностях. Если она спросит, скажи, что у меня все хорошо и что Рафаэль…»
Джулия остановилась, а потом закончила словами «все такой же». Конечно, это никого не успокоит, но хотя бы это не ложь. Сложив бумагу, она расплавила алый воск и поставила на письмо печать Фонвийе. Странно думать, что теперь это ее герб. Ничто больше не казалось ей реальным в ее положении жены Рафаэля.
Она достала чистый лист бумаги, чтобы черкнуть короткое письмецо графине. Она едва успела надписать адрес, когда в дверь постучала миссис Энсон. Домоправительница сообщила, что в парадной гостиной ее ждут визитеры. Пригладив волосы, Джулия сунула перо в стаканчик и поспешила вниз, удивляясь, кто бы это мог прийти.
Две дамы стояли посреди довольно убогой комнаты. Джулия смутилась, увидев их глазами потрепанные занавески и выцветшую мебель.
– Здравствуйте, госпожа виконтесса, – сказала одна из женщин, приседая в быстром реверансе.
Это было щуплое создание с каштановыми волосами, зачесанными назад и уложенными в свободный пучок, с острым носиком, выступающим над улыбающимся ртом. Ее спутница, которая была и более солидной, и более серьезной, слегка наклонила голову.
Маленькая женщина снова заговорила:
– Я – миссис Сесиль Рен, а это – моя сестра, миссис Евлалия Пивенстовер. Мы очень рады, что вы согласились нас принять.
– С большим удовольствием, леди. Можно предложить вам чаю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80