— Прямо сейчас? — удивилась она. — В Хаконэ? В такое время?
— Мне обдумать кое-что надо.
— Сегодня, выходит, уже не вернешься?
— Скорее всего, нет.
— Извини, Хадзимэ. Я долго думала и поняла, что глупость сделала. Ты был прав. Акции я продала, все. Приходи домой, хорошо?
— Юкико, я на тебя не сержусь. Совершенно. Забудь ты об этом. Просто я хочу подумать. Мне нужен всего один вечер.
Жена довольно долго молчала, пока наконец я не услышал:
— Хорошо. — Ее голос показался мне страшно усталым. — Поезжай. Только будь осторожен за рулем. Дождь идет.
— Буду.
— Знаешь, я что-то запуталась, — говорила Юкико. — Я тебе мешаю?
— Совершенно не мешаешь, — отозвался я. — Ты тут ни при чем. Скорее, дело во мне. И не переживай, пожалуйста. Мне просто подумать хочется. Вот и все.
Я повесил трубку и поехал к бару. Похоже, все это время Юкико думала о нашем разговоре за обедом, прокручивала в голове, что нами было сказано. Я понял это по ее голосу — такому усталому и растерянному, — и на душе стало тошно. Дождь все лил, не переставая. Я открыл Симамото дверцу машины.
— Ты никому звонить не будешь? — спросил я.
Она молча покачала головой и, повернувшись к окну, прижалась лицом к стеклу, как тогда, когда мы возвращались из Ханэды.
Дорога до Хаконэ была свободна. В Ацуги мы съехали с «Томэя» и по местному хайвею помчались в сторону Одавары. Стрелка спидометра колебалась между 130 и 140. Дождь временами превращался в настоящий ливень, но это была моя дорога — я ездил по ней множество раз и знал каждую извилину, каждый уклон и подъем. За всю дорогу мы едва обменялись несколькими фразами. Я тихо включил квартет Моцарта и сосредоточился на дороге. Симамото, не отрываясь, смотрела в окно, погруженная в свои мысли, и изредка поглядывала в мою сторону. Под ее взглядом у меня начинало першить в горле. Чтобы унять волнение, мне пришлось несколько раз сглотнуть слюну.
— Хадзимэ, — заговорила Симамото, когда мы проезжали Кодзу. — Что-то ты не очень джаз слушаешь. Только у себя в клубе, да?
— Правда. Почти не слушаю. Классику предпочитаю.
— Что так?
— Потому, наверное, что джаза на работе хватает. Чего-то другого хочется. Классики или рока... Но не джаза.
— А жена твоя что слушает?
— Ей как-то музыка не очень. Что я слушаю — то и она. Даже не помню, чтобы она пластинки заводила. По-моему, она и проигрывателем пользоваться не умеет.
Симамото протянула руку к коробке с кассетами и достала пару штук. На одной из них были детские песенки, которые мы распевали с дочками по дороге в детсад, — «Пес-полицейский», «Тюльпан»... Она с удивлением, как на диковину, посмотрела на кассету с нарисованным на ней Снупи.
— Хадзимэ, — помолчав продолжала она, переведя взгляд на меня. — Вот ты рулишь, а я думаю: сейчас бы взять и крутануть руль в сторону. Мы тогда разобьемся, да?
— На скорости 130 — наверняка.
— Ты не хотел бы вот так умереть вместе?
— Не самый лучший вариант, — рассмеялся я. — И потом, мы еще пластинку не послушали. Мы же за этим едем, правильно?
— Ладно, не буду. Иногда лезет в голову всякая чушь.
Ночи в Хаконэ стояли прохладные, хотя было только начало октября. На даче я включил свет и зажег газовую печку в гостиной. Достал из шкафа бокалы и бутылку бренди. Скоро в комнате стало тепло, мы уселись вместе на диван, как когда-то, и я поставил пластинку Ната Кинга Коула. Огонь из печки отражался в бокалах красноватыми отблесками. Симамото сидела, подобрав под себя ноги, одна рука лежала на спинке дивана, другая — на коленях. Все, как прежде. В школе она стеснялась показывать свои ноги, и эта привычка осталась до сих пор — даже после операции. Нат Кинг Коул пел «К югу от границы». Как давно я не слышал эту мелодию...
— В детстве, когда я ее слушал, мне страшно хотелось узнать, что же такое находится там, к югу от границы.
— Мне тоже, — сказала Симамото. — Знаешь, как меня разочаровало, когда я выросла и прочитала слова песни по-английски. Оказалось, он просто о Мексике поет. А я думала, там что-то такое...
— Какое?
Симамото провела рукой по волосам, собирая их на затылке.
— Не знаю. Что-то очень красивое, большое, мягкое.
— Что-то очень красивое, большое, мягкое, — повторил я. — Съедобное?
Она расхохоталась, блеснув белыми зубками:
— Вряд ли.
— Ну, а потрогать-то можно хотя бы?
— Может быть.
— Опять может быть!
— Что ж поделаешь, раз в мире так много неопределенности, — ответила Симамото.
Я протянул руку к спинке дивана и дотронулся до ее пальцев. Я так давно не прикасался к ней — с того самого дня, когда мы улетали в Ханэду из аэропорта Комацу. Ощутив мое прикосновение, она подняла на меня глаза и тут же опустила.
— К югу от границы, на запад от солнца, — проговорила Симамото.
— А на запад от солнца — там что?
— Есть места. Ты слыхал о такой болезни — сибирская горячка?
— Не приходилось.
— Я когда-то о ней читала. Давно. Еще в школе, классе в восьмом-девятом. Не помню только, что за книжка... В общем, ею болеют в Сибири крестьяне. Представь: вот ты крестьянин, живешь один-одинешенек в этой дикой Сибири и каждый день на своем поле горбатишься. Вокруг — никого, насколько глаз хватает. Куда ни глянь, везде горизонт — на севере, на востоке, на юге, на западе. И больше ничего. Утром солнце на востоке взойдет — отправляешься в поле; подойдет к зениту — значит, перерыв, время обедать; сядет на западе — возвращаешься домой и спать ложишься.
— Да, не то что бар держать на Аояма.
— Да уж, — улыбнулась Симамото и чуть наклонила голову. — Совсем не то. И так каждый день, из года в год, из года в год.
— Но зимой в Сибири на полях не работают.
— Зимой, конечно, отдыхают, — согласилась она. — Зимой дома сидят, там тоже работы хватает. А приходит весна — опять в поле. Вот и представь, что ты такой крестьянин.
— Представил.
— И приходит день, и что-то в тебе умирает.
— Умирает? Что ты имеешь в виду?
— Не знаю, — покачала головой Симамото. — Что-то такое... Каждый день ты видишь, как на востоке поднимается солнце, как проходит свой путь по небу и уходит на западе за горизонт, и что-то в тебе рвется. Умирает. Ты бросаешь плуг и тупо устремляешься на запад. На запад от солнца. Бредешь день за днем как одержимый — не ешь, не пьешь, пока не упадешь замертво. Это и есть сибирская горячка — hysteria siberiana.
Я вообразил лежащего на земле мертвого сибирского крестьянина и поинтересовался:
— Но что там, к западу от солнца? Симамото опять покачала головой.
— Я не знаю. Может, ничего. А может, и есть что-то. Во всяком случае — не то, что к югу от границы.
Нат Кинг Коул запел «Вообрази», и Симамото, как раньше, стала тихонько напевать:
Пуритэн ню'а хапи бэн ню'а бру
Итизн бэри ха'то ду
— Знаешь, — заговорил я, — когда ты куда-то пропала в последний раз, я столько о тебе думал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44