Вот почему земная жизнь есть наказание и единственный существующий ад! Словно в подтверждение эдакой нестерпимой на католический вкус ереси альбигойцев нещадно уничтожили, а абсолютизм стали приписывать не совершенству, а каждому ублюдку, которому посчастливилось удавить конкурентов по дороге нисхождения на трон. Именно нисхождения: ведь на троны как раз не восходят, а нисходят, ибо нет ничего более растлевающего душу, чем дурная, необузданная и, в общем, никому, кроме самого властителя, не нужная власть.
Некоторые философствующие недотепы пытались определять абсолютизм как всякую философскую систему или верование, утверждающие совершенную достоверность и непогрешимость познания или любой другой способности. Однако политики довольно скоро поправили расшалившихся мудрецов, или, точнее, мудрствующих шалопаев, и безвозвратно уволокли сей термин в политическую сферу, где абсолютизмом стали именовать абсолютную власть, то есть сей термин стал применим к правительствам, которые не признают никаких правовых, традиционных или моральных ограничений своей власти. В этом смысле понятие абсолютизма не всегда относится к какой-то конкретной форме правления, поскольку любая форма может располагать безграничной властью.
Снова мудрецы надули нас с определениями. Бывают монархи, которым вроде бы все позволено, но они и близко не пользуются своей неограниченной властью, а иной раз какой-нибудь гном-горемыка всех исподтишка укокошит, залезет по вертикали власти и так начнет управлять самым что ни на есть свободолюбивым государством, что можно уверенно гасить в этом государстве свет, закрывать ставни, завязывать глаза и затыкать рты, чтобы, не дай бог, в голову по-прежнему свободных жителей не просочилось ни полушки света, а наружу не вырвалось ни всхлипа, ни полвсхлипа…
Ах, как кружится голова у нашего гипотетического гнома! Оттуда, с самой верхушки этой пресловутой вертикали, видны даже самые отдаленные селения могучего народонаселения, а ему все дозволено, и вот он уже не чувствует себя гномом, вот уже ветры, которые ранее пугали нашего озлобленного малыша, угрожая его смести, наоборот, дуют только по его велению, облака играют друг с другом в прятки исключительно по его высочайшему соизволению, и даже звезды появляются на небе в строго предписанном тюремным уставом порядке. Обшмонать небесные светила! Что может быть завиднее и восхитительнее? Наш гном готов парить над нашими головами, и мы уже не видим иного абсолюта, чем эта многометровая фигура ГНОМА, взмывающая ввысь и в нашем сознании, и наяву. И вот уже рождаются поколения сопливых юннатов, которым и не мыслится иного мироустройства. Проходит целая эпоха, но природа берет свое, Великий Гном превращается в горстку праха, и когда все прозревают и хотят, наконец, насладиться настоящей свободой , государство снова скатывается в дебри междоусобиц, точно по теории Гоп-Стопса, а точнее, господина Гоббса: «война всех против всех». Томас Гоббс уверял, что единственный способ обеспечить мир в каждой стране – это ввести абсолютную верховную власть. Ведь в природном состоянии человек волен делать все что угодно, однако вряд ли может насладиться свободой, поскольку каждый из окружающих его людей располагает не меньшей степенью свободы. Единственный выход – чтобы люди договорились между собой и подчинились власти, которая заставила бы человека жить согласно договору и соблюдать мир. В результате этого гипотетического общественного договора возникает суверен, очередной Великий Гном, обладающий абсолютной властью, воля которого является единственным источником закона, поскольку справедливость определяется как соблюдение требований морального обязательства.
Авантюризм
Хвала авантюризму! Не слушайте тех, кто, брызжа слюной и прочей жидкостью, поносит инициативных нахрапистых мечтателей! Именно благодаря им мы стали людьми. Хорошо это или плохо – вопрос уже другого плана, но так или иначе без здоровой толики авантюризма не движется ни одна шестеренка истории… Пускай в этой истории авантюристы не всегда будут на первых ролях. Им на смену придут благомысленно шмыгающие носами бюрократы, но авантюристам всегда останется кусочек белесой целины, неосвоенного края, влекущего головные отряды искателей пленящего мельтешения. А что, если попробовать иначе? А что, если осмелиться и сделать так, как здравый смысл поступать не велит? Сколько счастливых открытий и прозрений принесли эти устремления… Сколько горьких жертв и похоронных процессий вместе с тем они накликали на голову несчастных Икаров…
Нынешняя эпоха, как и всякая другая купель времени, не празднует авантюристов, хотя, впрочем, им на это наплевать. Крохоборческая медлительность им не по духу. Если нам следует быть во всем своем образе подобными Творцу, то на роду нам словно написано «Будьте авантюристами», ибо невозможно сотворить мир, не уповая на собственную значимость и способность делать то, чего не делали ни до тебя, ни после, что требует непомерной наглости и выразительности, светлой памяти и сосредоточенного ума, чувства меры и неумеренного оптимизма, футуристических вожделений и праздничной игры воображения – короче, всего того, чем и обладает наш изящный в своей простоте и неприхотливости Создатель. А то как же? Давайте посмотрим на себя в зеркало, и сразу станет ясно, что такие рожи мог создать только очень неприхотливый в своих эстетических притязаниях Бог.
Люди учатся не замечать авантюризма своих собратьев, ибо, как выражались (тоже по-своему очень древние) римляне: «То, что позволено быку, не позволено бифштексу», – хотя и то, и другое имеет в своей основе близкую по духу субстанцию. Это плохо поддающееся толкованию древнеримское высказывание может означать следующее: «Поздно бодаться, когда из тебя сделали котлету»…
Несчастные пророки христы да заратустры. Им вкладывают в уста всяческие бренности о благе или вреде власти, и всегда – о безбрежности человеческого естества. Слабо соотносящийся со своим, да и с любым веком Ницше шептал сухими губами великих и, как и всякий умалишенный, свято верил в подкрадывающееся к нему чувство прозрения, пробуждения, отчужденности и в то же время всеобщей причастности. «Но наконец изменилось сердце его – и в одно утро поднялся он с зарею, стал перед солнцем и так говорил к нему: “Великое светило!”…» А кто из нас хотя бы однажды не разговаривал с Солнцем поутру? Кто из нас вечером, впотьмах, не рассуждал, что это «Великое светило» – лишь ничтожная, заурядная звездочка в супергалактическом выводке звезд? Кто из нас подспудно не ощущал нестерпимого позыва авантюризма, заставляющего предполагать, что мир – лишь неудавшаяся игра нашего больного воображения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Некоторые философствующие недотепы пытались определять абсолютизм как всякую философскую систему или верование, утверждающие совершенную достоверность и непогрешимость познания или любой другой способности. Однако политики довольно скоро поправили расшалившихся мудрецов, или, точнее, мудрствующих шалопаев, и безвозвратно уволокли сей термин в политическую сферу, где абсолютизмом стали именовать абсолютную власть, то есть сей термин стал применим к правительствам, которые не признают никаких правовых, традиционных или моральных ограничений своей власти. В этом смысле понятие абсолютизма не всегда относится к какой-то конкретной форме правления, поскольку любая форма может располагать безграничной властью.
Снова мудрецы надули нас с определениями. Бывают монархи, которым вроде бы все позволено, но они и близко не пользуются своей неограниченной властью, а иной раз какой-нибудь гном-горемыка всех исподтишка укокошит, залезет по вертикали власти и так начнет управлять самым что ни на есть свободолюбивым государством, что можно уверенно гасить в этом государстве свет, закрывать ставни, завязывать глаза и затыкать рты, чтобы, не дай бог, в голову по-прежнему свободных жителей не просочилось ни полушки света, а наружу не вырвалось ни всхлипа, ни полвсхлипа…
Ах, как кружится голова у нашего гипотетического гнома! Оттуда, с самой верхушки этой пресловутой вертикали, видны даже самые отдаленные селения могучего народонаселения, а ему все дозволено, и вот он уже не чувствует себя гномом, вот уже ветры, которые ранее пугали нашего озлобленного малыша, угрожая его смести, наоборот, дуют только по его велению, облака играют друг с другом в прятки исключительно по его высочайшему соизволению, и даже звезды появляются на небе в строго предписанном тюремным уставом порядке. Обшмонать небесные светила! Что может быть завиднее и восхитительнее? Наш гном готов парить над нашими головами, и мы уже не видим иного абсолюта, чем эта многометровая фигура ГНОМА, взмывающая ввысь и в нашем сознании, и наяву. И вот уже рождаются поколения сопливых юннатов, которым и не мыслится иного мироустройства. Проходит целая эпоха, но природа берет свое, Великий Гном превращается в горстку праха, и когда все прозревают и хотят, наконец, насладиться настоящей свободой , государство снова скатывается в дебри междоусобиц, точно по теории Гоп-Стопса, а точнее, господина Гоббса: «война всех против всех». Томас Гоббс уверял, что единственный способ обеспечить мир в каждой стране – это ввести абсолютную верховную власть. Ведь в природном состоянии человек волен делать все что угодно, однако вряд ли может насладиться свободой, поскольку каждый из окружающих его людей располагает не меньшей степенью свободы. Единственный выход – чтобы люди договорились между собой и подчинились власти, которая заставила бы человека жить согласно договору и соблюдать мир. В результате этого гипотетического общественного договора возникает суверен, очередной Великий Гном, обладающий абсолютной властью, воля которого является единственным источником закона, поскольку справедливость определяется как соблюдение требований морального обязательства.
Авантюризм
Хвала авантюризму! Не слушайте тех, кто, брызжа слюной и прочей жидкостью, поносит инициативных нахрапистых мечтателей! Именно благодаря им мы стали людьми. Хорошо это или плохо – вопрос уже другого плана, но так или иначе без здоровой толики авантюризма не движется ни одна шестеренка истории… Пускай в этой истории авантюристы не всегда будут на первых ролях. Им на смену придут благомысленно шмыгающие носами бюрократы, но авантюристам всегда останется кусочек белесой целины, неосвоенного края, влекущего головные отряды искателей пленящего мельтешения. А что, если попробовать иначе? А что, если осмелиться и сделать так, как здравый смысл поступать не велит? Сколько счастливых открытий и прозрений принесли эти устремления… Сколько горьких жертв и похоронных процессий вместе с тем они накликали на голову несчастных Икаров…
Нынешняя эпоха, как и всякая другая купель времени, не празднует авантюристов, хотя, впрочем, им на это наплевать. Крохоборческая медлительность им не по духу. Если нам следует быть во всем своем образе подобными Творцу, то на роду нам словно написано «Будьте авантюристами», ибо невозможно сотворить мир, не уповая на собственную значимость и способность делать то, чего не делали ни до тебя, ни после, что требует непомерной наглости и выразительности, светлой памяти и сосредоточенного ума, чувства меры и неумеренного оптимизма, футуристических вожделений и праздничной игры воображения – короче, всего того, чем и обладает наш изящный в своей простоте и неприхотливости Создатель. А то как же? Давайте посмотрим на себя в зеркало, и сразу станет ясно, что такие рожи мог создать только очень неприхотливый в своих эстетических притязаниях Бог.
Люди учатся не замечать авантюризма своих собратьев, ибо, как выражались (тоже по-своему очень древние) римляне: «То, что позволено быку, не позволено бифштексу», – хотя и то, и другое имеет в своей основе близкую по духу субстанцию. Это плохо поддающееся толкованию древнеримское высказывание может означать следующее: «Поздно бодаться, когда из тебя сделали котлету»…
Несчастные пророки христы да заратустры. Им вкладывают в уста всяческие бренности о благе или вреде власти, и всегда – о безбрежности человеческого естества. Слабо соотносящийся со своим, да и с любым веком Ницше шептал сухими губами великих и, как и всякий умалишенный, свято верил в подкрадывающееся к нему чувство прозрения, пробуждения, отчужденности и в то же время всеобщей причастности. «Но наконец изменилось сердце его – и в одно утро поднялся он с зарею, стал перед солнцем и так говорил к нему: “Великое светило!”…» А кто из нас хотя бы однажды не разговаривал с Солнцем поутру? Кто из нас вечером, впотьмах, не рассуждал, что это «Великое светило» – лишь ничтожная, заурядная звездочка в супергалактическом выводке звезд? Кто из нас подспудно не ощущал нестерпимого позыва авантюризма, заставляющего предполагать, что мир – лишь неудавшаяся игра нашего больного воображения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49