Вот типичный пример, породивший невероятные ужасы в прошлом столетии: если «думающий» думает, что все евреи богаты, «доказывающий» это докажет. Он найдет свидетельства в пользу того, что самый бедный еврей в самом захудалом гетто где-то прячет деньги. Подобным образом, феминистки способны верить, что все мужчины (включая голодных бродяг, которые живут на улицах) эксплуатируют всех женщин (включая английскую королеву).
Если «думающий» думает, что Солнце вращается вокруг Земли, «доказывающий» услужливо организует восприятие так, чтобы оно соответствовало этой идее; если «думающий» передумает и решит, что Земля вращается вокруг Солнца, «доказывающий» организует свидетельства по-новому.
Если «думающий» думает, что «святая вода» излечит его люмбаго, «доказывающий» будет искусно дирижировать сигналами от желез, мышц, органов и так далее до тех пор, пока организм вновь не станет здоровым.
Врача в своих болезнях мне убедить не удалось. Врачи ведь – совсем другое дело. Им бы до обеденного перерыва дотянуть, а там и до конца рабочего дня рукой подать. Одним пациентом больше, одним меньше –какая разница? «У вас, голубчик, рак… Ой, нет, извините, не у вас. Это у другого больного. А у вас СПИД. Ой, нет, не у вас. Вы – здоровы. Больной, чего это вы набок заваливаетесь?»
Помнится, как-то я сидел в очереди к своему семейному терапевту, собираясь опять настойчиво пожаловаться на какой-то чрезвычайно волнующий меня симптом – либо уколы в груди, либо онемение рук… Так ли важно, как себя проявляла приближающаяся неизбежная смерть?
Врач мой обладал здоровой толикой опыта и с такими неврастениками, как я, не связывался, ибо знал, что они, прежде чем отбудут в мир иной, сведут в могилу не одно поколение врачей. Поэтому доктор не возражал и послушно назначал мне анализ за анализом, которые, разумеется, так ничего серьезного и не обнаруживали.
Я подозревал, что все это плод моего воображения и усугубившегося невроза. Поскольку я некогда довольно глубоко изучал психологию и тесно дружил с Фрейдом, я понимал, что мои симптомы на фоне более или менее нормальных анализов являются скорее проблемой психологической, чем соматической, но посещение психолога в течение года не дало практически никаких результатов.
Именно поэтому я живо интересовался другими пациентами, пытаясь обнаружить схожую симптоматику.
Рядом со мной в очереди сидел довольно странный индивидуум с огромными усами. Усы его были настолько велики, что кустистые брови практически не производили на этом лице впечатления, хотя на любой другой физиономии они бы повергали наблюдателя в смущенное удивление. Глубокие складки вокруг рта рисовали волевую и страдающую личность.
Как водится, беседа началась обычно. Слово за слово. Незнакомец говорил с тяжелым немецким акцентом. И я подумал, что где-то его встречал раньше. Мой товарищ по очереди заметил мое замешательство.
– Фридрих, – скромно представился он, – Фридрих Ницше.
Далее он поведал о своих недугах, однако даже меня не могла не удивить многочисленность жалоб Ницше и точность его самостоятельных наблюдений. Я уже начал уставать слушать, как Ницше описывал все свои ужасающие симптомы: высасывающие все силы головные боли; морская болезнь на твердой почве –головокружение, потеря равновесия, тошнота, рвота, анорексия, отвращение к еде; приступы лихорадки, ночная потливость, вынуждающая два-три раза за ночь менять пижаму и постельное белье; страшные приступы утомления, иногда близкие к полному мышечному параличу; боль в желудке; кровавая рвота; кишечные спазмы; сильнейшие запоры; геморрой; а также лишающие его дееспособности проблемы со зрением – утомляемость глаз, постоянное ухудшение зрения, слезливость и боль в глазах, нечеткое видение, сильная светочувствительность, особенно по утрам.
Ницше сообщил также, что приступам головной боли предшествовали мерцание перед глазами и частичная слепота; он рассказал и о не проходящей бессоннице, жестоких ночных мышечных судорогах, общей напряженности и резких, непредсказуемых сменах настроения.
Смены настроения! Именно этих слов я и ждал! Как я и говорил как-то Фрейду, я всегда выискиваю благоприятный момент, чтобы вывести беседу на обсуждение психологического состояния собеседника.
Эти «смены настроения» могут быть тем самым ключом, который поможет добраться до отчаяния и суицидальных наклонностей Ницше! Эти смены настроения, видимо, и ключ к разгадке моих недугов.
Я сделал осторожный шажок вперед, попросив его поподробней остановиться на сменах настроения.
– Не замечали ли вы изменений в своем настрое нии, которые могли бы относиться к болезни?
Поведение Ницше не изменилось. Судя по всему, ему и в голову не приходило, что этот вопрос выводит беседу на значительно более личный уровень.
– Иногда бывало, что за день до приступа я чувствовал себя особенно хорошо, – и я начинал думать, что чувствую себя подозрительно хорошо.
– А после приступа?
– Обычно приступ продолжается от двенадцати часов до двух дней. После такого приступа я утомлен и инертен. День-двая даже думаю медленно. Но иногда, особенно после долгого приступа, продолжающегося несколько дней, все иначе. Я чувствую себя посвежевшим, очистившимся. Меня переполняет энергия. Я обожаю эти моменты: в моей голове просто кишат самые драгоценные идеи.
Я был настойчив. Если уж я напал на след, то не собирался так просто отказываться от преследования.
– Ваша усталость и инертность – как долго со храняется это состояние?
– Недолго. Как только приступ утихает и мое тело вновь принадлежит мне, я снова начинаю контролиро вать себя. Так что я могу сам преодолеть слабость.
Возможно, подумал я, этот человек не так прост, как могло показаться на первый взгляд. Придется перейти к более конкретным вопросам. Как стало ясно, Ницше не собирался добровольно выдавать какую бы то ни было информацию о своем отчаянии.
– А меланхолия? Сопутствует ли она вашим приступам или, может, начинается после?
– У меня бывают мрачные периоды. А у кого их не бывает? Но они не властны надо мной. Это не моя болезнь, это моя жизнь. Можно сказать, что я осмеливаюсь их иметь.
Я не мог не заметить легкую усмешку Ницше и его дерзкий тон. Только сейчас я впервые узнал голос человека, написавшего те смелые, загадочные книги, которые пустили под откос двадцатый век. У многих его имя ассоциируется с идеологией фашизма, сатанизма или с иными радикальными учениями. Его образ и правда является выражением неистребимого романтизма, полного противоречий и утопических идеалов, а подчас бреда сумасшедшего. «В предвидении, что недалек тот день, когда я должен буду подвергнуть человечество испытанию более тяжкому, чем все те, каким оно подвергалось когда-либо, я считаю необходимым сказать, кто я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95