– Взгляните-ка на симметричные линии слева – здесь и здесь. А теперь обратите внимание на эти изгибы, один под другим. Если что, я бы сказал, это поперечные арки.
Он бросил взгляд на Найдельмана.
– Вы знали, что на половинной глубине Колодец сужается?
Капитан кивнул.
– С двенадцати футов в поперечнике до, примерно, девяти – на глубине в семьдесят пять футов.
Историк принялся водить пальцем по изображению, пытаясь соединить между собой различные точки.
– Да, – прошептал он. – Это, должно быть, вершина перевёрнутой колонны. А это, скорее всего, основание внутренней подпорки. А вот на этой арке, здесь, должно быть, концентрируется центр масс. В отличие от обычной арки.
– Может быть, поведаете нам, о чём вы вообще говорите? – спросил Найдельман.
Его голос был спокоен, но Хатч безошибочно распознал в глазах неподдельный интерес.
Сен-Джон отступил от монитора на шаг, его голос был предельно задумчив.
– Да, это имеет смысл. Глубокий и узкий, вроде… И, в конце концов, Макаллан создавал религиозные сооружения…
Его голос умолк.
– Да в чём дело?! – прошипел Найдельман.
Сен-Джон уставился на Рэнкина большими грустными глазами.
– Поверни структуру вокруг оси Y на сто восемьдесят градусов.
Рэнкин подчинился, и диаграмма на экране перевернулась вверх ногами. Теперь очертания Водяного Колодца устремились ввысь и замерли светящимся красным скелетом из линий.
Внезапно капитан резко выдохнул.
– Господи Боже, – произнёс он. – Это же кафедрал!
Триумфально улыбнувшись, историк кивнул.
– Макаллан создал то, что знал назубок. Водяной Колодец – ни что иное, как шпиль. Чёртов перевёрнутый шпиль кафедрального собора.
33
Чердак оказался более-менее таким, каким Хатч его запомнил: забитый доверху всякой всячиной, десятилетия копившейся в семье. Через крохотное окошко сюда проник дневной свет и моментально потускнел среди кучи мрачной тёмной мебели, старых шкафов и остовов кроватей, вешалок и коробок для шляп, штабелей стульев. Когда Малин ступил на последнюю ступеньку, ведущую наверх, духота, пыль и запах нафталина вызвали к жизни острое, как бритва, воспоминание – как они с братом играли в прятки под крышей дома, а снаружи громко барабанил дождь.
Хатч глубоко вдохнул и осторожно продвинулся вперёд, не желая на что-нибудь наступить или издать громкий шум. По какой-то причине этот склад воспоминаний показался ему святым местом, и он едва ли не физически ощутил, что вторгается, вламывается в храм.
Теперь, когда предварительное исследование Колодца завершилось, а агент страховой компании должен был прибыть на остров лишь после полудня, Найдельману не оставалось ничего другого, кроме как остановить работы на весь остаток дня. Малин воспользовался удобным моментом, чтобы вернуться домой перекусить и, может быть, провести небольшое исследование. Он вспомнил огромное иллюстрирование издание «Величайших кафедралов Европы», что некогда принадлежало двоюродной бабушке. Если повезёт, оно может найтись среди коробок книг, которые его мать бережно сложила на чердаке. Малину хотелось лично разобраться, хоть чуть-чуть, что означает открытие Сен-Джона.
Хатч продвинулся среди беспорядка, едва не ободрав кожу о потрёпанный бильярдный стол и чуть ли не перевернув старинную «Виктролу», что ненадёжно балансировала на коробках с записями 70-х. Осторожно поставил проигрыватель вниз, а затем глянул на эти коробки, потёртые и выцветшие настолько, что еле можно было разобрать названия: «Puttin' On the Ritz», «The Varsity Drag», «Let's Misbehave», совместная работа Бинга Кросби и «Эндрюс Систерс» – «Is You Is Or Is You Ain't My Baby». Он вспомнил, как отец настаивал на том, чтобы эта древность играла летними вечерами, и сиплые звуки музыки диссонансом разносились по двору и улетали к усыпанному галькой пляжу.
В тусклом свете чердака ему бросилась в глаза большая изогнутая кленовая спинка семейной кровати, притулившаяся в дальнем углу, которую его пра-прадедушка в своё время подарил пра-прабабушке в день свадьбы. Забавный подарок, – подумал Хатч.
Ну, конечно же – рядом со спинкой кровати стоял старинный шкаф. А рядом виднеются коробки с книгами, аккуратно сложенные с тех самых пор, когда они с Джонни под присмотром матери там их и оставили.
Хатч шагнул к шкафу и попытался отодвинуть его в сторону. Тот передвинулся на дюйм или, может быть, чуточку дальше. Малин отступил на шаг, оценивая на вид этот отвратительный, тяжёлый, неповоротливый осколок викторианской эпохи, оставшийся от деда. Упёрся в него плечом и столкнул на несколько дюймов, да так, что тот зашатался. Учитывая, что за прошедшие годы дерево заметно подсохло, шкаф всё равно весил неимоверно много. Быть может, внутри что-то лежит? Хатч вздохнул и смахнул с брови пот.
Верхние дверцы шкафа оказались незапертыми и приоткрылись, обнажив заплесневелые пустые внутренности. Хатч проверил выдвижные ящики внизу и убедился, что там тоже пусто. Но не в самом нижнем: здесь нашлась чёрная, порванная и выцветшая футболка с эмблемой «Led Zeppelin». Её подарила Клэр, вспомнил он, на школьной экскурсии к Бар-Харбору. Хатч повертел футболку в руках, вспоминая тот далёкий день. Теперь это лишь старая тряпка двадцатилетней давности. Малин отложил её в сторону. Сейчас Клэр обрела своё счастье – или утратила, смотря кого спросить.
Ещё одна попытка. Он обхватил шкаф и принялся с ним бороться, раскачивая взад-вперёд. Неожиданно древний монстр подался и опасно накренился вперёд. Хатч отпрыгнул в сторону, освобождая шкафу путь, и тот с ужасающим грохотом рухнул на пол. Малин выпрямился, оказавшись в огромном облаке взлетевшей пыли.
Затем с любопытством наклонился, нетерпеливо от неё отмахиваясь.
Деревянная задняя стенка шкафа разломилась надвое по узкой щели. Внутри виднелись вырезки из газет и страницы, покрытые неровным узким почерком. Края листов показались ему тонкими и хрупкими на фоне старого красного дерева.
34
Длинная полоса земли цвета охры, под названием Бёрнт-Хэд, лежала к югу от города, выступая в море подобно скрюченному пальцу великана. На дальней оконечности мыса утёс, усыпанный деревьями и дикой травой, спускался к бухте, которую называли бухтой Сквикера. Этим названием пустынное местечко обязано неисчислимым миллионам устричных раковин, что трутся друг о дружку в полосе раздражённого прибоя. Лесистые тропинки и пустыри, лежащие в тени маяка, называют Голубиной ложбиной. Для старшеклассников школы Стормхавэна это название имеет двойное значение: она также служит аллеей для прогулок любовников – и девственность здесь теряли далеко не единожды.
Двадцать с лишним лет назад Малин Хатч и сам был одним из таких неуклюжих девственников. И теперь вдруг обнаружил, что снова идёт лесными тропками и сам до конца не понимает, какому побуждению обязан возвращением на то же место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Он бросил взгляд на Найдельмана.
– Вы знали, что на половинной глубине Колодец сужается?
Капитан кивнул.
– С двенадцати футов в поперечнике до, примерно, девяти – на глубине в семьдесят пять футов.
Историк принялся водить пальцем по изображению, пытаясь соединить между собой различные точки.
– Да, – прошептал он. – Это, должно быть, вершина перевёрнутой колонны. А это, скорее всего, основание внутренней подпорки. А вот на этой арке, здесь, должно быть, концентрируется центр масс. В отличие от обычной арки.
– Может быть, поведаете нам, о чём вы вообще говорите? – спросил Найдельман.
Его голос был спокоен, но Хатч безошибочно распознал в глазах неподдельный интерес.
Сен-Джон отступил от монитора на шаг, его голос был предельно задумчив.
– Да, это имеет смысл. Глубокий и узкий, вроде… И, в конце концов, Макаллан создавал религиозные сооружения…
Его голос умолк.
– Да в чём дело?! – прошипел Найдельман.
Сен-Джон уставился на Рэнкина большими грустными глазами.
– Поверни структуру вокруг оси Y на сто восемьдесят градусов.
Рэнкин подчинился, и диаграмма на экране перевернулась вверх ногами. Теперь очертания Водяного Колодца устремились ввысь и замерли светящимся красным скелетом из линий.
Внезапно капитан резко выдохнул.
– Господи Боже, – произнёс он. – Это же кафедрал!
Триумфально улыбнувшись, историк кивнул.
– Макаллан создал то, что знал назубок. Водяной Колодец – ни что иное, как шпиль. Чёртов перевёрнутый шпиль кафедрального собора.
33
Чердак оказался более-менее таким, каким Хатч его запомнил: забитый доверху всякой всячиной, десятилетия копившейся в семье. Через крохотное окошко сюда проник дневной свет и моментально потускнел среди кучи мрачной тёмной мебели, старых шкафов и остовов кроватей, вешалок и коробок для шляп, штабелей стульев. Когда Малин ступил на последнюю ступеньку, ведущую наверх, духота, пыль и запах нафталина вызвали к жизни острое, как бритва, воспоминание – как они с братом играли в прятки под крышей дома, а снаружи громко барабанил дождь.
Хатч глубоко вдохнул и осторожно продвинулся вперёд, не желая на что-нибудь наступить или издать громкий шум. По какой-то причине этот склад воспоминаний показался ему святым местом, и он едва ли не физически ощутил, что вторгается, вламывается в храм.
Теперь, когда предварительное исследование Колодца завершилось, а агент страховой компании должен был прибыть на остров лишь после полудня, Найдельману не оставалось ничего другого, кроме как остановить работы на весь остаток дня. Малин воспользовался удобным моментом, чтобы вернуться домой перекусить и, может быть, провести небольшое исследование. Он вспомнил огромное иллюстрирование издание «Величайших кафедралов Европы», что некогда принадлежало двоюродной бабушке. Если повезёт, оно может найтись среди коробок книг, которые его мать бережно сложила на чердаке. Малину хотелось лично разобраться, хоть чуть-чуть, что означает открытие Сен-Джона.
Хатч продвинулся среди беспорядка, едва не ободрав кожу о потрёпанный бильярдный стол и чуть ли не перевернув старинную «Виктролу», что ненадёжно балансировала на коробках с записями 70-х. Осторожно поставил проигрыватель вниз, а затем глянул на эти коробки, потёртые и выцветшие настолько, что еле можно было разобрать названия: «Puttin' On the Ritz», «The Varsity Drag», «Let's Misbehave», совместная работа Бинга Кросби и «Эндрюс Систерс» – «Is You Is Or Is You Ain't My Baby». Он вспомнил, как отец настаивал на том, чтобы эта древность играла летними вечерами, и сиплые звуки музыки диссонансом разносились по двору и улетали к усыпанному галькой пляжу.
В тусклом свете чердака ему бросилась в глаза большая изогнутая кленовая спинка семейной кровати, притулившаяся в дальнем углу, которую его пра-прадедушка в своё время подарил пра-прабабушке в день свадьбы. Забавный подарок, – подумал Хатч.
Ну, конечно же – рядом со спинкой кровати стоял старинный шкаф. А рядом виднеются коробки с книгами, аккуратно сложенные с тех самых пор, когда они с Джонни под присмотром матери там их и оставили.
Хатч шагнул к шкафу и попытался отодвинуть его в сторону. Тот передвинулся на дюйм или, может быть, чуточку дальше. Малин отступил на шаг, оценивая на вид этот отвратительный, тяжёлый, неповоротливый осколок викторианской эпохи, оставшийся от деда. Упёрся в него плечом и столкнул на несколько дюймов, да так, что тот зашатался. Учитывая, что за прошедшие годы дерево заметно подсохло, шкаф всё равно весил неимоверно много. Быть может, внутри что-то лежит? Хатч вздохнул и смахнул с брови пот.
Верхние дверцы шкафа оказались незапертыми и приоткрылись, обнажив заплесневелые пустые внутренности. Хатч проверил выдвижные ящики внизу и убедился, что там тоже пусто. Но не в самом нижнем: здесь нашлась чёрная, порванная и выцветшая футболка с эмблемой «Led Zeppelin». Её подарила Клэр, вспомнил он, на школьной экскурсии к Бар-Харбору. Хатч повертел футболку в руках, вспоминая тот далёкий день. Теперь это лишь старая тряпка двадцатилетней давности. Малин отложил её в сторону. Сейчас Клэр обрела своё счастье – или утратила, смотря кого спросить.
Ещё одна попытка. Он обхватил шкаф и принялся с ним бороться, раскачивая взад-вперёд. Неожиданно древний монстр подался и опасно накренился вперёд. Хатч отпрыгнул в сторону, освобождая шкафу путь, и тот с ужасающим грохотом рухнул на пол. Малин выпрямился, оказавшись в огромном облаке взлетевшей пыли.
Затем с любопытством наклонился, нетерпеливо от неё отмахиваясь.
Деревянная задняя стенка шкафа разломилась надвое по узкой щели. Внутри виднелись вырезки из газет и страницы, покрытые неровным узким почерком. Края листов показались ему тонкими и хрупкими на фоне старого красного дерева.
34
Длинная полоса земли цвета охры, под названием Бёрнт-Хэд, лежала к югу от города, выступая в море подобно скрюченному пальцу великана. На дальней оконечности мыса утёс, усыпанный деревьями и дикой травой, спускался к бухте, которую называли бухтой Сквикера. Этим названием пустынное местечко обязано неисчислимым миллионам устричных раковин, что трутся друг о дружку в полосе раздражённого прибоя. Лесистые тропинки и пустыри, лежащие в тени маяка, называют Голубиной ложбиной. Для старшеклассников школы Стормхавэна это название имеет двойное значение: она также служит аллеей для прогулок любовников – и девственность здесь теряли далеко не единожды.
Двадцать с лишним лет назад Малин Хатч и сам был одним из таких неуклюжих девственников. И теперь вдруг обнаружил, что снова идёт лесными тропками и сам до конца не понимает, какому побуждению обязан возвращением на то же место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111