О нет, ничего общего с Крюгером на английских карикатурах!
Достаточно взглянуть на него, увидеть его медлительные, почти вялые движения, его высохшее лицо, его словно высеченный резцом ваятеля корпус, его атлетическое телосложение, чтобы почувствовать огромную дремлющую в нем силу, железную, ничем несокрушимую и непреклонную волю.
Да, этот человек производил внушительное, даже величественное впечатление, несмотря на простоту, его нескладно скроенной одежды, несмотря на этот вышедший из моды, смешной, единственный в своем роде и неизменный, как и его трубка, шелковый цилиндр, без которого он нигде и никогда не появлялся.
А впрочем, эта шляпа действовала неотразимо. Ведь она, так сказать, была частью самого президента Крюгера, вернее, столь же неотъемлемой характерной чертой его внешности, как чепчик королевы Виктории, как монокль мистера Джозефа Чемберлена note 25 или треуголка Наполеона.
И впечатление, производимое ею, было настолько сильно, что у Фанфана, ошеломленного этим шедевром шляпного мастерства, невольно вырвалось по меньшей мере непочтительное восклицание:
— Боже! Ну и колпак!
К счастью, президент не очень-то разбирался в тонкостях парижского жаргона. Он не знал, точнее, уверял, что не знает и не понимает ни одного языка, кроме голландского.
Благоразумнее, конечно, было бы не очень доверять этому.
Президент медленно обернулся к Жану Грандье, легким кивком ответил на его приветствие и спросил через своего переводчика:
— Кто вы и что вам угодно?
— Француз, желающий драться с врагами вашей страны, — последовал лаконичный ответ.
— А эти мальчики?
— Завербованные мною волонтеры. Я на свой счет вооружаю, снаряжаю и одеваю их, покупаю им коней.
— Вы так богаты?
— Да. И я намерен завербовать сотню молодых людей, сформировать из них роту разведчиков и отдать ее в ваше распоряжение.
— А кто будет командовать ими?
— Я. Под начальством одного из ваших генералов.
— Но ведь они еще совсем молокососы.
— Молокососы? Неплохо! Отныне так и будем называться: отряд Молокососов. Могу вас заверить — вы не раз услышите о нас!
— Сколько же вам лет?
— Шестнадцать.
— Гм… молодо-зелено.
— В шестнадцать лет вы, кажется, уже убили вашего первого льва? — Верно! — улыбнулся Крюгер.
— И потом юность… Разве не в этом именно возрасте человек полон дерзновенных мечтаний, беззаветной преданности, жажды самопожертвования, презрения к опасностям и даже к самой смерти!
— Хорошо сказано, мой мальчик! Будьте же командиром ваших Молокососов, вербуйте сколько хотите волонтеров и превратите их в солдат. Бог свидетель — вы мне нравитесь, и я поверил в вас.
— Благодарю вас, господин президент! Вот увидите как славно мы у вас поработаем!
Но старик уже поднялся во весь свой рост, намекая на конец аудиенции. Он пожал капитану Молокососов руку, да так стиснул ее, что у другого бы она хрустнула, и при этом убедился, что рука Жана Грандье тоже не из слабых.
— Верю, что этот маленький француз совершит большие дела, — сказал он улыбаясь.
Старый президент, или, как его любовно называли буры, «дядя Поль», оказался хорошим пророком.
На другой день пятнадцать Молокососов шагали по улицам Претории в полном боевом снаряжении, с маузерами за плечами, с патронташами на поясных ремнях, в широкополых фетровых шляпах.
А еще через пятнадцать часов у них уже были свои пони, на которых они молодцевато гарцевали живописной кавалькадой.
О, этот юный капитан не в игрушки играл! Какое глубокое знание людей обнаружил он! Как верно рассчитал, что нет лучшей рекламы для набора волонтеров, чем появление на улицах этого маленького кавалерийского отряда.
Волонтеры так и стекались к нему со всех сторон. Не прошло и недели, как Жан Грандье набрал свою сотню Молокососов, самому младшему из которых было четырнадцать, а старшему — семнадцать лет. А так как весь этот народ изъяснялся на какой-то невообразимой тарабарщине, Жан стал искать переводчика, который знал бы английский, французский, голландский языки и хотя бы несколько слов по-португальски.
И он нашел. Это был тридцатилетний бур с длинной волнистой бородой. Мальчики прозвали его «Папашей» На седьмой день эскадрон Молокососов парадным маршем прошел перед домом президента. Президент, с трубкой во рту и в своем неизменном колпаке, произвел смотр.
Дядя Поль слегка улыбался. Эта улыбка, от которой давно уже отвыкли его губы, походила скорее на растроганную гримасу, на немую ласку, обращенную к юным храбрецам, готовым отдать свою жизнь благородному делу борьбы народа за независимость.
ГЛАВА 4

Война — не всегда сражение. — Разочарование. — Обозники и землекопы. — Боевое крещение. — Атака. — Победа. — Песенка Фанфана-Тюльпана становится походным маршем Молокососов. — Сорви голова и его генерал. — Конец рейда. — Появление Молокососов там, где их меньше всего ждали. — Послание английским судьям.
Осажденный бурами Ледисмит находился тогда почти в полном окружении. Сюда-то в распоряжение генерала Вильжуэна и был доставлен по железной дороге интернациональный эскадрон.
Начало кампании оказалось довольно тягостным для маленькой кавалерийской части и разрушило немало иллюзий молодых людей.
Как известно, всякий доброволец мечтает о подвигах, а в армию идет для того, чтобы драться. И вот первое и довольно жестокое разочарование: сражение на войне — редкость.
Война — это, прежде всего, нескончаемые походы и переходы, марши, контрмарши и маневры; прибавьте сюда караульную службу, ночные обходы при любой погоде, бессонные ночи, утомление, недоедание и всякого рода лишения; приказы, контрприказы; неизбежную при этом суматоху, — короче говоря, целую кучу вещей, ничего общего не имеющих с боевыми делами и угнетающе действующих на нервы солдата-добровольца.
Война, видите ли, нечто обратное параду, изнанка всего того, что увлекает вас своим блеском.
А в этой войне была и другая неприятная сторона. Известно, что в мирное время буры самый гостеприимный народ; они принимают путника с таким сердечным и щедрым радушием, которое зачастую граничит с расточительством.
Но вот что достойно удивления: во время войны с англичанами эти же самые буры холодно, почти с недоверием встречали иностранных добровольцев, стекавшихся к ним со всех концов света.
Ведь они же никого не звали себе на помощь, и потому их как будто удивляли все эти энтузиасты, которые несли им в дар свою жизнь и кровь. Замешательство, с каким они принимали бескорыстное самопожертвование добровольцев, граничило с неблагодарностью.
Что же произошло с Молокососами?
Бурский генерал, принявший Молокососов более чем холодно, не мог придумать для них ничего лучшего, как конвоирование и охрану обозов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75