Ее лицо выражало наивное восхищение и… желание.
– Я вижу, что ты не зеленый и не серебристый и что лицо у тебя ни капельки не похоже на шланг от пылесоса, но ты еще сказал, что только наполовину сарнианин и что у тебя, как и у твоей матери, абсолютно земное тело. Это значит?..
Краска залила ее щеки, и она умолкла.
– Ладно, не обращай внимания. – Совершенно сконфуженная, она отвернулась.
Ему вовсе не нужно было вторгаться в ее мысли, чтобы понять, о чем она подумала. Желание по-женски мягким блеском светилось в ее глазах.
Приблизившись к ней неспешным шагом, Старбак снова присел на край кровати.
– Ты хотела спросить, могу ли я заниматься любовью так же, как мужчины, с которыми ты спала?
– Да. – Она смотрела на него во все глаза. Молча. Вопросительно. Желая его больше, чем кого-либо на свете.
– Но я не знаю, насколько я похож на тех мужчин, – напомнил он. – И, полагаю, есть лишь один способ это выяснить.
Ее губы изогнулись в легкой усмешке.
– Я очень надеялась, что ты придешь именно к такому выводу.
Нет, это нечестно с его стороны. Он хочет ее, всеми фибрами своего существа. И что еще более удивительно: он любит Черити Прескотт куда больше, чем хочет ее физически.
Но он не может остаться. И ясно как день, что он не может взять ее с собой. Так что же им делать?
Неизвестно, мрачно решил Старбак. Абсолютно неизвестно.
– Черити. – В его голосе звучала мука. – Я не могу лгать тебе, любимая. Это ни к чему не приведет.
Ее била дрожь. Такого томления она никогда еще не испытывала. Каждая клеточка ее тела взывала к этому человеку.
– Слишком поздно, – сказала она, и ее нервный, прерывистый смех был под стать разве что ее пульсу.
Обхватив его за шею, она притянула его к себе и прижалась к нему губами. Очень крепко.
Старбак хотел, чтобы это происходило медленно. Осторожно. И не только ради нее, понял он. Но и ради себя самого. Он хотел насладиться этим мгновением, увековечить его, чтобы память о нем объединяла бы их сквозь века, сквозь многие и многие мили Вселенной, которые так скоро разлучат их.
Ее губы были мягкими и дрожащими, но одновременно горячими и требовательными. И сладкими. Ах, какими сладкими!
Аромат. Удивительно – у любви свой аромат. Он поднимался от ее теплой кожи, окружал его густым душистым облаком. Старбак вдохнул пьянящий запах ее волос и понял, что до конца жизни при взгляде на цветы будет вспоминать эту женщину.
Вкус. Поразительно – у любви свой вкус. Вкус меда на ее губах, вкус солнца и влаги на ее теплой коже. Они – и бесчисленное множество других соблазнительных приправ – обжигали ему язык, затуманивали сознание.
Чувства, ощущения хлынули на него таким потоком, что он едва не тонул в них.
– Мне все это снилось, – прошептала она, скользнув ладонями под его свитер, проводя пальцами по спине. – В распутных, грешных, восхитительных снах.
Это признание, сорвавшееся с ее губ, привело его в восторг. Он запутался пальцами в ее волосах и приник к ней долгим, жадным поцелуем. Желание щедрым потоком текло от него к ней. Любовь стремительной рекой впадала из нее в него.
Тело Черити под ним было мягким и гибким, но он угадывал в нем и силу. Черити Прескотт – это закаленная сталь в переливающихся складках шелка. Старбак понял, что ему не устоять.
Пятнадцать из своих тридцати лет Старбак считал освобождение от одежды всего лишь прелюдией к сексу. Но сейчас, принимаясь расстегивать ее синюю форменную рубашку – пуговичку за пуговичкой, – он осознал, что ритуал раздевания Черити нисколько не уступает в чувственности их поцелуям.
Дрожащими – чуть сильнее, чем ему хотелось бы, – пальцами он протолкнул каждую пуговицу в прорезь, а потом медленно, нежно распахнул рубашку. На его губах заиграла улыбка, когда он увидел на ней белье цвета персика, какое должно было быть на ней в ее эротическом сне.
– Не говори, что вот это положено по уставу для офицеров полиции Касл-Маунтин. – Совсем как в ее сне, он пробежал пальцами по кружевам лифчика.
– Нет. – Черити затаила дыхание, кожей впитывая жар от его прикосновения. – Вовсе нет.
– Это хорошо. – Он опустил голову и припал ртом к ее груди. – Мне приятно знать, что есть такая женственная, сексуальная часть твоей натуры, которую ты прячешь от других. – Зубы его сомкнулись на обтянутом шелком соске. Черити под ним шевельнулась и застонала. – Мне приятно быть тем мужчиной, кто открывает твои сокровенные тайны.
Огонь разгорался. Исчерпав до дна свой многолетний опыт самообладания, Старбак отключил его. На время.
Он расстегнул манжеты, и Черити выгнулась, помогая ему снять с нее рубашку. А потом его руки взялись за пояс. Мужской пояс, подумал Старбак. Он не сдержал улыбки при мысли о том, что она могла надеяться спрятать такую животрепещущую женственность под этой мужской амуницией.
Покончив с поясом, он расстегнул плотные брюки и медленно стянул их с живота, бедер, с ног; дюйм следовал за дюймом, и каждый сопровождался сводящим с ума поцелуем.
Настала очередь носков, и Старбак, приподняв по очереди обе ножки, обжег жаркими поцелуями узкие ступни.
Затем он сдернул с нее персиковое белье.
– Так я и знал, – пробормотал он ей прямо в губы, накрыв груди ладонями.
– Знал что? – выдохнула она.
– Что твоя кожа еще нежнее, чем этот шелк.
А еще через миг его рот был везде, жаром и пламенем зажигая все, к чему бы он ни прикоснулся. Грудь, бедра, впадинки под коленями, родинку на пояснице, плечи. Он бы должен был брать, а он лишь дарил.
Она мечтала об этом. Долгие годы. Но никогда, даже в самых сладостных грезах, она не могла вообразить такой жажды. Такой безумной страсти.
Пламя жгло невыносимо. Она извивалась на цветастых простынях, влажное тело блестело от пота. И словами, и отчаянными жестами она снова и снова умоляла Старбака прекратить эту пытку, но он все продолжал, вознося ее все выше одними лишь губами и ловкими, грешными руками.
Сны стали реальностью, мечты исполнились.
Она впивалась ногтями в простыни; она яростно мотала головой, веером разбрасывая по цветастой подушке медно-рыжие волосы.
Его имя криком рвалось из ее горла, но с полуоткрытых губ сорвался лишь шепот:
– Старбак.
Он стиснул зубами нежную кожу внутренней стороны бедер, но боли не было. Только желание.
– Еще нет. – Он прикоснулся языком к тому месту, где его зубы оставили едва заметный след. – Я хочу, чтобы ты запомнила это. – Его дыхание порывами жаркого сирокко пробегало по треугольному гнездышку шелковистых волос, за которым таились ее женственные тайны. – Я хочу, чтобы ты запомнила меня.
– Как я могу забыть? – выдохнула она в ответ на прикосновение его губ к средоточию сокровенных чувствований.
Она выгнулась под ним, напряглась как струна; из ее горла вырывались стоны, просьбы, мольбы, а ласки его губ поднимали ее к пределам наслаждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47