Достал бумажку какую-то и еще штучку наподобие пера. Только не очень похоже. Что за пытка? Хочет меня до смерти защекотать, что ли? А бумага зачем?
Ан нет, он этой штучкой писать собрался. Ишь какие у них тут палачи грамотные. Уважаемые люди, наверное.
– Ты говорить-то умеешь?
– Умею, – сказал я.
Чего отнекиваться? Еще пытать раньше времени начнет, чтоб проверить, могу ли я говорить. А я орать буду. Орать буду. Орать под пытками – самое милое дело. Помогает от боли отвлечься.
– Фамилия, имя, отчество? Год и место рождения?
– Смеагорл.
– Нерусский, что ли? Хотя какой ты русский? На таджика не похож, на кавказца тоже. Ты кто по национальности? Хохол?
– Хохол, – сказал я.
Почему бы и нет. Хохол – это, наверное, что-то типа хоббита. А я хоббитам, хоть их, козлов, и ненавижу, близкий родственник.
– Год рождения?
– Не помню. Давно это было.
– Знаешь, на глубокого старца ты не похож. Хоть выглядишь и… – этого слова я так и не понял. – Сколько лет-то тебе?
– На пятой сотне со счета сбился, – честно сказал я.
– Под психа косить собрался? Думаешь, в психушке тебе лучше будет, чем на зоне?
– Не знаю, – честно ответил я.
– Слушай, бомжара, давай лучше по-хорошему. А не хочешь – так сейчас сержанта Петренко кликну. Правда, потом пол от крови отмывать придется, ну так десятку уборщице накину, всех делов. Так сколько тебе лет?
– Четыреста пятьдесят три. С половиной.
– Не хочешь по-хорошему, – с деланым сожалением сказал он. – Сержант Петренко!
Ага, вот и помощник палача. Здоровенный, каббалистических знаков поменьше, рукава уже закатаны. Ненавижу.
– Да, товарищ капитан.
– Не хочет бомжара со мной по душам поговорить. Все врет и врет. Не помнит, сколько ему лет. Ты бы ему память освежил.
– Так точно, товарищ капитан. Это мы запросто.
Кулаком под ребра – разве ж это пытки? Ну, упал я со стула, ногами посучил для проформы, но даже орать не стал. Не от чего орать.
Помощник палача мне еще пару раз ботинком по ребрам съездил, потом схватил за плечи и обратно на стул посадил.
– Прояснилась память?
– Не, – сказал я, – все равно не помню.
– Крепковат для бомжа, – заметил палач.
– Повторить, товарищ капитан?
– Повтори, сержант.
Уроды. Дилетанты. Даже по почкам попасть не могут.
– Сколько лет?
– Не помню.
– Сержант!
Это уже солиднее. Дубинка. Может, дубинкой у этого Урода лучше получится? Нет, не получилось. Сунь свою дубинку себе в ухо, парень. Толку и то больше будет.
Ой, блин. Прямо в нерв угодил.
Рука сама и разжалась, Прелесть из пальцев выкатилась и прямо к ногам помощника палача. Может, не заметит? Ха, с моим-то везением…
– Товарищ капитан, вот.
– Ага, это уже интереснее! – Угол обзора из лежачего положения вообще никакой, но похоже, что палач Кольцо Всевластья рассматривает. – Золотое. Где рыжье взял, бомжара?
Рывок. Я опять на стуле.
– Пробы нет, – сказал палач. – На обручальное кольцо похоже. У кого ты его резанул, недомерок?
Молчу.
Мгновенный анализ ситуации. Камера на втором этаже, окно забрано решеткой. Строили некачественно, хорошего удара такая решетка не выдержит. Объектов двое. Один стоит за спиной, в полушаге справа. Другой напротив, за столом. Стул к полу привинчен, в качестве оружия его использовать невозможно. Руки скованы за спиной, но кандалы не очень серьезные. Цепь тонкая, замок простенький. Можно работать.
– Откуда золотишко?
Молчать. Спровоцировать новый удар. На пол, на пол. Оттуда и начнем.
Вот оно. На этот раз ударил в ухо. Я на полу. Ботинок заносится для пинка.
Запястья сужаются, руки выскакивают из кандалов. Перехватить ногу. Повернуть. Короткий крик. Сержант на полу.
Ногой в солнечное сплетение. Человек – существо хрупкое. Хорошего удара не держит.
Группируюсь, прыжок на стол, прямо на его бумаги Удивленное лицо палача. Удивление сменяется страхом. Слева в челюсть, теперь справа. Голова мотается, как у эльфийского болванчика. Удар головой в лицо. Верхотура черепа – самая крепкая часть тела.
Палач обмякает на своем стуле и сползает на пол. Сержант корчится от боли. Шуму много. Сейчас сюда еще кто-нибудь прибежит.
Хватаю Кольцо, следующим прыжком вышибаю решетку, вместе с ней и стекло, лечу на улицу. Плечо порезано осколками. Группируюсь в воздухе, приземляюсь на обе ноги и ходу, ходу…
Все они козлы, голм.
Ненавижу.
Голм.
Глава десятая. ПЛОХИЕ НОВОСТИ ДЛЯ ГЕРМАНА
Гермес
Во владения моего дяди прямого Дромоса нет. И правильно, что нет. А то повадятся все кому не лень в царство мертвых шастать, порядок нарушать и безобразия всяческие устраивать.
Единственный вход Кербер охраняет. А рядом с ним две таблички, какими-то шутниками поставленные.
«Оставь надежду, всяк сюда входящий».
«Осторожно: злая собака».
Хорошо, что еще не додумались написать «Здесь был Вася». Хотя тут не один Вася был. Все Васи тут рано или поздно будут.
Дяде эти таблички не нравятся. Пару раз уже их выкидывали, но потом они появлялись вновь. Видать, стража нашего трехголового кто-то прикормил.
Кербер дрых под второй табличкой, которая про собаку. Я пнул его в бок для проформы – проснулась правая голова и посмотрела на меня одним глазом.
– А, это ты, – сказал доблестный страж и вознамерился вернуться к дреме.
– Спишь, кобелина немытая! Совсем мышей не ловишь, а у тебя под носом кто-то душу мертвую умыкнул.
– Эка невидаль, – пробормотал пес. – У твоего дяди этих душ – хоть бульдозером греби. Одной больше, одной меньше – какая разница?
– Выговор с занесением в личное дело, – пообещал я. – За халатность и манкирование служебными обязанностями.
– Хоть два, – сказал Кербер. – Осточертело мне все. Скучно.
– На пенсии повеселишься, – пообещал я.
Нет, надо его фотоэлементом заменить. Расходы меньше, а толку неизмеримо больше. И болтать не будет. Вы где-нибудь разглагольствующий фотоэлемент видели?
Дядю я нашел прогуливающимся по берегу Стикса в компании с супругой. В последнее время он стал уделять семье куда больше времени, чем раньше. Да и тетя Персефона пообвыкла: с несколько мрачным антуражем смирилась.
– А, племяш, – пророкотал дядя. – Каким ветром тебя ко мне занесло? Неужто дядьку проведать решил?
– Нет, – сказала тетя Персефона, – он слишком занят, чтобы визиты вежливости наносить. Он по делу пришел, правда, Гермесик?
– Тетя, – я поцеловал ей руку, – вы проницательны, как всегда. Могу я украсть у вас дядю на пару минут?
– А вы за пару минут точно управитесь? А то у нас званый ужин вечером. В честь героев Троянской войны.
– Управимся, тетя, – сказал я. – Как они? В смысле, герои. Хандрят?
– Здесь все хандрят. Климат такой.
Мы с дядей отошли на пару шагов. Он мало изменился за пролетевшие века. Все такой же большой, грузный. серьезный. Тяжелая ему работенка досталась, и выбора у него не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Ан нет, он этой штучкой писать собрался. Ишь какие у них тут палачи грамотные. Уважаемые люди, наверное.
– Ты говорить-то умеешь?
– Умею, – сказал я.
Чего отнекиваться? Еще пытать раньше времени начнет, чтоб проверить, могу ли я говорить. А я орать буду. Орать буду. Орать под пытками – самое милое дело. Помогает от боли отвлечься.
– Фамилия, имя, отчество? Год и место рождения?
– Смеагорл.
– Нерусский, что ли? Хотя какой ты русский? На таджика не похож, на кавказца тоже. Ты кто по национальности? Хохол?
– Хохол, – сказал я.
Почему бы и нет. Хохол – это, наверное, что-то типа хоббита. А я хоббитам, хоть их, козлов, и ненавижу, близкий родственник.
– Год рождения?
– Не помню. Давно это было.
– Знаешь, на глубокого старца ты не похож. Хоть выглядишь и… – этого слова я так и не понял. – Сколько лет-то тебе?
– На пятой сотне со счета сбился, – честно сказал я.
– Под психа косить собрался? Думаешь, в психушке тебе лучше будет, чем на зоне?
– Не знаю, – честно ответил я.
– Слушай, бомжара, давай лучше по-хорошему. А не хочешь – так сейчас сержанта Петренко кликну. Правда, потом пол от крови отмывать придется, ну так десятку уборщице накину, всех делов. Так сколько тебе лет?
– Четыреста пятьдесят три. С половиной.
– Не хочешь по-хорошему, – с деланым сожалением сказал он. – Сержант Петренко!
Ага, вот и помощник палача. Здоровенный, каббалистических знаков поменьше, рукава уже закатаны. Ненавижу.
– Да, товарищ капитан.
– Не хочет бомжара со мной по душам поговорить. Все врет и врет. Не помнит, сколько ему лет. Ты бы ему память освежил.
– Так точно, товарищ капитан. Это мы запросто.
Кулаком под ребра – разве ж это пытки? Ну, упал я со стула, ногами посучил для проформы, но даже орать не стал. Не от чего орать.
Помощник палача мне еще пару раз ботинком по ребрам съездил, потом схватил за плечи и обратно на стул посадил.
– Прояснилась память?
– Не, – сказал я, – все равно не помню.
– Крепковат для бомжа, – заметил палач.
– Повторить, товарищ капитан?
– Повтори, сержант.
Уроды. Дилетанты. Даже по почкам попасть не могут.
– Сколько лет?
– Не помню.
– Сержант!
Это уже солиднее. Дубинка. Может, дубинкой у этого Урода лучше получится? Нет, не получилось. Сунь свою дубинку себе в ухо, парень. Толку и то больше будет.
Ой, блин. Прямо в нерв угодил.
Рука сама и разжалась, Прелесть из пальцев выкатилась и прямо к ногам помощника палача. Может, не заметит? Ха, с моим-то везением…
– Товарищ капитан, вот.
– Ага, это уже интереснее! – Угол обзора из лежачего положения вообще никакой, но похоже, что палач Кольцо Всевластья рассматривает. – Золотое. Где рыжье взял, бомжара?
Рывок. Я опять на стуле.
– Пробы нет, – сказал палач. – На обручальное кольцо похоже. У кого ты его резанул, недомерок?
Молчу.
Мгновенный анализ ситуации. Камера на втором этаже, окно забрано решеткой. Строили некачественно, хорошего удара такая решетка не выдержит. Объектов двое. Один стоит за спиной, в полушаге справа. Другой напротив, за столом. Стул к полу привинчен, в качестве оружия его использовать невозможно. Руки скованы за спиной, но кандалы не очень серьезные. Цепь тонкая, замок простенький. Можно работать.
– Откуда золотишко?
Молчать. Спровоцировать новый удар. На пол, на пол. Оттуда и начнем.
Вот оно. На этот раз ударил в ухо. Я на полу. Ботинок заносится для пинка.
Запястья сужаются, руки выскакивают из кандалов. Перехватить ногу. Повернуть. Короткий крик. Сержант на полу.
Ногой в солнечное сплетение. Человек – существо хрупкое. Хорошего удара не держит.
Группируюсь, прыжок на стол, прямо на его бумаги Удивленное лицо палача. Удивление сменяется страхом. Слева в челюсть, теперь справа. Голова мотается, как у эльфийского болванчика. Удар головой в лицо. Верхотура черепа – самая крепкая часть тела.
Палач обмякает на своем стуле и сползает на пол. Сержант корчится от боли. Шуму много. Сейчас сюда еще кто-нибудь прибежит.
Хватаю Кольцо, следующим прыжком вышибаю решетку, вместе с ней и стекло, лечу на улицу. Плечо порезано осколками. Группируюсь в воздухе, приземляюсь на обе ноги и ходу, ходу…
Все они козлы, голм.
Ненавижу.
Голм.
Глава десятая. ПЛОХИЕ НОВОСТИ ДЛЯ ГЕРМАНА
Гермес
Во владения моего дяди прямого Дромоса нет. И правильно, что нет. А то повадятся все кому не лень в царство мертвых шастать, порядок нарушать и безобразия всяческие устраивать.
Единственный вход Кербер охраняет. А рядом с ним две таблички, какими-то шутниками поставленные.
«Оставь надежду, всяк сюда входящий».
«Осторожно: злая собака».
Хорошо, что еще не додумались написать «Здесь был Вася». Хотя тут не один Вася был. Все Васи тут рано или поздно будут.
Дяде эти таблички не нравятся. Пару раз уже их выкидывали, но потом они появлялись вновь. Видать, стража нашего трехголового кто-то прикормил.
Кербер дрых под второй табличкой, которая про собаку. Я пнул его в бок для проформы – проснулась правая голова и посмотрела на меня одним глазом.
– А, это ты, – сказал доблестный страж и вознамерился вернуться к дреме.
– Спишь, кобелина немытая! Совсем мышей не ловишь, а у тебя под носом кто-то душу мертвую умыкнул.
– Эка невидаль, – пробормотал пес. – У твоего дяди этих душ – хоть бульдозером греби. Одной больше, одной меньше – какая разница?
– Выговор с занесением в личное дело, – пообещал я. – За халатность и манкирование служебными обязанностями.
– Хоть два, – сказал Кербер. – Осточертело мне все. Скучно.
– На пенсии повеселишься, – пообещал я.
Нет, надо его фотоэлементом заменить. Расходы меньше, а толку неизмеримо больше. И болтать не будет. Вы где-нибудь разглагольствующий фотоэлемент видели?
Дядю я нашел прогуливающимся по берегу Стикса в компании с супругой. В последнее время он стал уделять семье куда больше времени, чем раньше. Да и тетя Персефона пообвыкла: с несколько мрачным антуражем смирилась.
– А, племяш, – пророкотал дядя. – Каким ветром тебя ко мне занесло? Неужто дядьку проведать решил?
– Нет, – сказала тетя Персефона, – он слишком занят, чтобы визиты вежливости наносить. Он по делу пришел, правда, Гермесик?
– Тетя, – я поцеловал ей руку, – вы проницательны, как всегда. Могу я украсть у вас дядю на пару минут?
– А вы за пару минут точно управитесь? А то у нас званый ужин вечером. В честь героев Троянской войны.
– Управимся, тетя, – сказал я. – Как они? В смысле, герои. Хандрят?
– Здесь все хандрят. Климат такой.
Мы с дядей отошли на пару шагов. Он мало изменился за пролетевшие века. Все такой же большой, грузный. серьезный. Тяжелая ему работенка досталась, и выбора у него не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95