"Не могу больше... Я устала... Устала... Оставьте меня, наконец, в покое...". Яков хотел было, чтобы она сказала "Видой", - умерла со словами на устах: "Шма Исраэль", но было уже поздно. Конечно, не верилось, что Ян Бжик находится здесь в ночь Иом Кипура, во кто может знать тайны неба и земли? Яков снова и снова смотрел в сторону двери, а вдруг и ему удастся уловить образ Яна Бжика...
Вот так, сидя на стуле, Яков задремал. Голова его сникла, и сам он куда-то спустился, предавшись сладостному забвению. Внезапно он вздрогнул и встрепенулся. Взглянув на Сарру, он понял, что она мертва. За эти короткие мгновения лицо ее изменилось до неузнаваемости. Рот был полуоткрыт, и опущено одно веко. Борьба прекратилась, и потрескавшиеся опухшие губы как бы говорили: "все уже позади...". Мир снизошел на ее мертвое лицо, какое-то неземное всепрощение. Это больше не была больная, гонимая и терзаемая Сарра, которая рассорилась с евреями и христианами, потеряла дом, язык. То был покойник, который всем все простил, которому никто больше не может сделать ни зла, ни добра. Душа достигла далей и высот, куда ничто живое добраться не может, но тело было здесь. От Сарры веяло Божьей милостью, которая превыше всех благ. Якову казалось, что он удостоен лицезреть Божий образ, явившийся с неба, с престола Творца и небесной Его колесницы. Яков не плакал, но лицо его было мокрым. Он начал с вожделения к плоти, со страсти к крестьянке-иноверке, а теперь, через девять лет, он стоял, склоненный над святыней.
Яков прекрасно понимал, что погребальное общество будет его мучить, наверное, откажется похоронить ее на еврейском кладбище. Со стороны христиан грозила ему еще большая опасность. Но все земное казалось ему ничтожным, когда он глядел на покой, который, подобно Божьей благодати, отражался на этом лице. Он чувствовал себя далеким от мирской суеты. Не полагалось этого делать, но он наклонился и поцеловал ее в лоб.
- Святая душа!
Дверь распахнулась, и вошло несколько мужчин и женщин из погребального общества. Высокий еврей, на котором были надеты штраймл и китл, воскликнул:
- Что он делает? Этого нельзя!...
- Он не в своем уме... - проговорил другой. Женщина из общины поднесла к ноздрям покойницы перышко. Оно не шевельнулось.
3.
Не полагается на исходе Иом Кипур созывать общину, но Гершон все же созвал ее представителей, а также членов погребального общества. Собрались у раввина, в помещении для судебных дел. Сначала целый час пререкались. Потом служка пошел звать Якова. Яков сидел возле покойницы. Служка сменил его. Жена раввина принесла Якову пирог и сладкую водку, но он ни к чему не притронулся.
- У меня сейчас второй Иом Кипур.
- Это нехорошо, - возразил раввин. - Достаточно одного Иом Кипура.
Его заставили, и он съел ложку риса и запил водой. В лице его не было ни кровинки, и, когда он взялся за блюдце, рука дрожала, как у дряхлого старика. От Якова потребовали, чтобы он рассказал всю правду. Раввин пояснил:
- Дело не только в тебе, оно касается всей общины. Если мы поступим против их законов, мы все в опасности. Ты знаешь, что сделали с нами эти злодеи. Так скажи нам всю правду. Если ты совершил грех, не бойся нас. Теперь конец Иом Кипура, теперь все евреи чисты...
Уговаривать Якова было излишне. Он еще раньше решил рассказать правду. Он заговорил, и все притихли. Он поведал все: кто он такой, чей сын, чей зять, как его взяли в плен и продали Яну Бжику, как он сблизился с его дочерью, как евреи Юзефова выкупили его, как он вернулся в деревню, тоскуя по возлюбленной, и как она притворилась глухонемой, потому: что не могла как следует научиться еврейскому языку.
В синагоге стояла такая тишина, что слышно было тикание стенных часов. Порою у кого-нибудь вырывался вздох. С тех пор, как начались погромы, наслышались о разных разностях. Евреи становились христианами, магометанами. Еврейские девушки повыходили замуж за казаков, татар, были проданы в гаремы в турецкие страны. Теряли в находили сокровища. Женщины, считавшие себя вдовами, вновь выходили замуж, после чего возвращались их прежние мужья. Набралось немало удивительных историй, достойных передачи из уст в уста и из поколения в поколение. Но такого, чтобы молодой человек, родовитый, знаток Талмуда, влюбился в деревенскую шиксу и обратил ее в еврейство наперекор еврейскому закону и общему положению - такого еще не слышали. Гершон вылупил свои желтые глаза, и они у него так и оставались все время на выкате. Временами у него начинали топорщиться усы. Он положил на стол кулак, который так и не разжимал до конца. Иные переглядывались, покачивали головой. Как только Яков умолк, Гершон закричал:
- Ты грязный отступник! Ты нечестивец!
- Евреи! Сейчас не время для нравоучений, - отозвался еврей с белой бородой.
- Если ты знаешь закон, то тебе должно быть ясно, что ребенок нееврейский, - обратился к Якову раввин с огорчением в голосе. - Поскольку мать перешла в еврейство без санкции общины, сын нееврей...
- Она соблюдала закон омовения и все другие еврейские законы.
- Этого недостаточно. Обращенного в еврейство надо еще принять. Кроме того, положение, существующее в государстве - это закон.
- Но ведь время чрезвычайное. Чем виноват младенец?
- Он выношен и рожден в греховности.
- Так быть ему неевреем?
- Возьми своего незаконнорожденного и уходи с ним куда хочешь! закричал Гершон. - Мы не хотим отвечать головой за твою похоть.
- Как быть с покойницей? - спросил еврей с белой бородой.
- На кладбище ее похоронить нельзя... Заспорили, поднялся шум. Яков немного посидел, потом поднялся и ушел. Он шел по улице медленным шагом с опущенной головой. Он знал кто он: отрезанная ветвь, еврей, оторвавшийся от своего древа. Его еще не предали анафеме, но он и без того был отвержен. Он хотел взглянуть на ребенка, но решил, что покойница важнее. За сутки, которые он возле нее провел, он многое передумал, подвел итог своей жизни и даже в некотором роде - жизни вообще... Нет, то, что выпало на его долю это не просто наказание. Яков верил всей душой, что так суждено. Да, существует свобода выбора, но существует также предначертание. В небесах было решено, чтобы свершилось именно так. Яков знал истину: его гнала и толкала могучая сила. Он вовсе не знал дороги назад, из Юзефова в деревню. Ноги сами вели его. Еще прежде, чем Сарра забеременела, она как-то обронила, что умрет во время родов. Она говорила многое такое, что лишь нынешней ночью воскресло в его памяти. Не иначе - в ней было нечто от святой... Но кому скажешь о подобных вещах? Кто этому поверит?
Что же касается сути еврейства, Якову становилось все яснее, что она в заповедях об отношении к ближнему. Но соблюдать законы о поведении в быту несравненно легче. У Гершона и ему подобных были две кухни, молочная и мясная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Вот так, сидя на стуле, Яков задремал. Голова его сникла, и сам он куда-то спустился, предавшись сладостному забвению. Внезапно он вздрогнул и встрепенулся. Взглянув на Сарру, он понял, что она мертва. За эти короткие мгновения лицо ее изменилось до неузнаваемости. Рот был полуоткрыт, и опущено одно веко. Борьба прекратилась, и потрескавшиеся опухшие губы как бы говорили: "все уже позади...". Мир снизошел на ее мертвое лицо, какое-то неземное всепрощение. Это больше не была больная, гонимая и терзаемая Сарра, которая рассорилась с евреями и христианами, потеряла дом, язык. То был покойник, который всем все простил, которому никто больше не может сделать ни зла, ни добра. Душа достигла далей и высот, куда ничто живое добраться не может, но тело было здесь. От Сарры веяло Божьей милостью, которая превыше всех благ. Якову казалось, что он удостоен лицезреть Божий образ, явившийся с неба, с престола Творца и небесной Его колесницы. Яков не плакал, но лицо его было мокрым. Он начал с вожделения к плоти, со страсти к крестьянке-иноверке, а теперь, через девять лет, он стоял, склоненный над святыней.
Яков прекрасно понимал, что погребальное общество будет его мучить, наверное, откажется похоронить ее на еврейском кладбище. Со стороны христиан грозила ему еще большая опасность. Но все земное казалось ему ничтожным, когда он глядел на покой, который, подобно Божьей благодати, отражался на этом лице. Он чувствовал себя далеким от мирской суеты. Не полагалось этого делать, но он наклонился и поцеловал ее в лоб.
- Святая душа!
Дверь распахнулась, и вошло несколько мужчин и женщин из погребального общества. Высокий еврей, на котором были надеты штраймл и китл, воскликнул:
- Что он делает? Этого нельзя!...
- Он не в своем уме... - проговорил другой. Женщина из общины поднесла к ноздрям покойницы перышко. Оно не шевельнулось.
3.
Не полагается на исходе Иом Кипур созывать общину, но Гершон все же созвал ее представителей, а также членов погребального общества. Собрались у раввина, в помещении для судебных дел. Сначала целый час пререкались. Потом служка пошел звать Якова. Яков сидел возле покойницы. Служка сменил его. Жена раввина принесла Якову пирог и сладкую водку, но он ни к чему не притронулся.
- У меня сейчас второй Иом Кипур.
- Это нехорошо, - возразил раввин. - Достаточно одного Иом Кипура.
Его заставили, и он съел ложку риса и запил водой. В лице его не было ни кровинки, и, когда он взялся за блюдце, рука дрожала, как у дряхлого старика. От Якова потребовали, чтобы он рассказал всю правду. Раввин пояснил:
- Дело не только в тебе, оно касается всей общины. Если мы поступим против их законов, мы все в опасности. Ты знаешь, что сделали с нами эти злодеи. Так скажи нам всю правду. Если ты совершил грех, не бойся нас. Теперь конец Иом Кипура, теперь все евреи чисты...
Уговаривать Якова было излишне. Он еще раньше решил рассказать правду. Он заговорил, и все притихли. Он поведал все: кто он такой, чей сын, чей зять, как его взяли в плен и продали Яну Бжику, как он сблизился с его дочерью, как евреи Юзефова выкупили его, как он вернулся в деревню, тоскуя по возлюбленной, и как она притворилась глухонемой, потому: что не могла как следует научиться еврейскому языку.
В синагоге стояла такая тишина, что слышно было тикание стенных часов. Порою у кого-нибудь вырывался вздох. С тех пор, как начались погромы, наслышались о разных разностях. Евреи становились христианами, магометанами. Еврейские девушки повыходили замуж за казаков, татар, были проданы в гаремы в турецкие страны. Теряли в находили сокровища. Женщины, считавшие себя вдовами, вновь выходили замуж, после чего возвращались их прежние мужья. Набралось немало удивительных историй, достойных передачи из уст в уста и из поколения в поколение. Но такого, чтобы молодой человек, родовитый, знаток Талмуда, влюбился в деревенскую шиксу и обратил ее в еврейство наперекор еврейскому закону и общему положению - такого еще не слышали. Гершон вылупил свои желтые глаза, и они у него так и оставались все время на выкате. Временами у него начинали топорщиться усы. Он положил на стол кулак, который так и не разжимал до конца. Иные переглядывались, покачивали головой. Как только Яков умолк, Гершон закричал:
- Ты грязный отступник! Ты нечестивец!
- Евреи! Сейчас не время для нравоучений, - отозвался еврей с белой бородой.
- Если ты знаешь закон, то тебе должно быть ясно, что ребенок нееврейский, - обратился к Якову раввин с огорчением в голосе. - Поскольку мать перешла в еврейство без санкции общины, сын нееврей...
- Она соблюдала закон омовения и все другие еврейские законы.
- Этого недостаточно. Обращенного в еврейство надо еще принять. Кроме того, положение, существующее в государстве - это закон.
- Но ведь время чрезвычайное. Чем виноват младенец?
- Он выношен и рожден в греховности.
- Так быть ему неевреем?
- Возьми своего незаконнорожденного и уходи с ним куда хочешь! закричал Гершон. - Мы не хотим отвечать головой за твою похоть.
- Как быть с покойницей? - спросил еврей с белой бородой.
- На кладбище ее похоронить нельзя... Заспорили, поднялся шум. Яков немного посидел, потом поднялся и ушел. Он шел по улице медленным шагом с опущенной головой. Он знал кто он: отрезанная ветвь, еврей, оторвавшийся от своего древа. Его еще не предали анафеме, но он и без того был отвержен. Он хотел взглянуть на ребенка, но решил, что покойница важнее. За сутки, которые он возле нее провел, он многое передумал, подвел итог своей жизни и даже в некотором роде - жизни вообще... Нет, то, что выпало на его долю это не просто наказание. Яков верил всей душой, что так суждено. Да, существует свобода выбора, но существует также предначертание. В небесах было решено, чтобы свершилось именно так. Яков знал истину: его гнала и толкала могучая сила. Он вовсе не знал дороги назад, из Юзефова в деревню. Ноги сами вели его. Еще прежде, чем Сарра забеременела, она как-то обронила, что умрет во время родов. Она говорила многое такое, что лишь нынешней ночью воскресло в его памяти. Не иначе - в ней было нечто от святой... Но кому скажешь о подобных вещах? Кто этому поверит?
Что же касается сути еврейства, Якову становилось все яснее, что она в заповедях об отношении к ближнему. Но соблюдать законы о поведении в быту несравненно легче. У Гершона и ему подобных были две кухни, молочная и мясная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67