В кармане он нащупал два злотых. На Якова ниспосланы были с неба неслыханные беды и великие утешения. Там, наверху, небесные силы играли с ним...
Яков глотал слезы, то и дело вспоминая Сарру. Он не был даже при ее погребении, не сказал даже кадиш на ее могиле. Глаза его сделались влажными. Он, Яков - ее убийца! Страсть - это разбойник. Страсть убивает! кричало в нем. Он вернулся в каморку и сел на топчан. Ребенка мне нельзя потерять! - твердил он себе. - Я должен его вырастить! Он должен знать, кто была его мать и как она ушла из жизни...
Яков растянулся на рядне, накрылся рваным одеялом и задремал. Он лежал в забытьи словно больной. Боль от того, что с ним произошло не ослабевала, а усиливалась. Лишь теперь он в полной мере ощутил свое горе, почувствовал, как велика его любовь к этой женщине, которая была по натуре так чиста, так праведна. Она была добра, умна, уступчива, набожна, без единой капли горечи. Даже во времена самой страшной нужды и опасности она никогда его ни в чем не упрекала, всегда была терпелива и полна любви к нему. - За что это ей, за что?! - спрашивал себя Яков. Столько женщин рожают благополучно, а ей надо было умереть. Яков мысленно сравнивал ее с праматерью Рахилью, женой праотца Иакова, которая умерла по дороге в Евфрат. Самые любимые всегда умирают рано... Так оно, наверное, было испокон веков...
Он было уснул, но тут же встрепенулся. Горе разбудило его. - Я был к ней недостаточно добр! - упрекал он себя. - Я не должен был допустить, чтобы она притворялась глухонемой и была вынуждена выслушивать от баб ругань и насмешки. Мне следовало уйти с ней на Восток или куда-нибудь еще. Когда она была беременна, я слишком много времени уделял аренде. Не раз ночью она просила поговорить с ней еще немного, рассказать что-нибудь из Библии и Талмуда. Но я хотел спать... Случалось даже и повздорить. Однажды, в пылу гнева, он обозвал ее "Бжикихой". Она тогда залилась слезами... О, горе, мы не умеем щадить тех, кого любим! - рыдало внутри Якова. - До нас это доходит лишь тогда, когда уже слишком поздно... - Если бы я хотя бы мог быть у ее могилы!... Дикая мысль пронеслась в его голове: выкопать из ямы ее тело и взять с собой... Он хотел смотреть еще и еще на ее лицо - даже на мертвое... У него была потребность говорить с ней, рассказать ей как велика его тоска. Посланец в разговоре между прочим сказал о том, что Якову надо будет жениться хотя бы для того, чтобы у ребенка была мать. Но от одной этой мысли у Якова по спине прошел холод и к горлу подступила тошнота. Он звал, что больше никогда не сможет приблизиться, пусть даже к самой прекрасной женщине...
Да, наступил час расплаты! Якову не пришлось дожидаться ада. Он уже сейчас жарился на раскаленных углях, лежал на шипах, падал из снега в огонь и из огня в снег. Ангелы зла уже полосовали его тело жгучими розгами. Ох, больно! - стонал Яков. - Так и надо, пусть болит!... И его осенило, кем ему следует стать. Отшельником, который не ест мяса, не пьет вина, не спит на кровати. Он должен заплатить за свои грехи! Зимою окунаться в холодную воду, а летом валяться на жгучем и колючем, подстав-; лить свое тело жаркому солнцу, отдавая его на съедение мухам и комарам. Всю свою жизнь с этого Мгновения он посвятит покаянию. До последнего дыхания будет замаливать свои грехи и молить о прощении у Бога ну святой души, которую он замучил... Больше ему ничего не осталось делать... Быть может такой образ жизни сократит его срок на постылой земле и он сможет скорей вернуться к той, перед которой так бесконечно виноват...
2.
Когда наступили сумерки, Яков вышел на дорогу, ведущую в Пилицу. Поздним вечером он был там. Ставни повсюду были уже закрыты. Городок спал. В небе сторожила почти полная луна, а подле нее дневным светом далекого мира сияла звезда. Пилицкие евреи уже построили кущи, покрыли их зелеными ветками. Изредка попадалась куща еще не покрытая валежником, а то и недостроенная. Яков шел, и за ним сбоку следовала его тень. В руке у него была дубовая палка, в кармане - нож, который дал ему паромщик Вацлав. Яков не собирался отдавать себя в руки драгунам или другим насильникам. Он готов был расправиться с тем, кто посягнет на его жизнь.
Миновав базар, он очутился возле дома, в котором умерла Сарра. В окнах было темным-темно. Значит, покойницу уже вынесли. Некоторое время Яков стоял перед дверью, охваченный мальчишеской робостью. У него было такое чувство, будто покойница находится в доме, - не тело ее и даже не душа, а нечто страшное, бесформенное, способное вызвать ужас даже у близкого человека. Он толкнул дверь, и она распахнулась. Комната при лунном освещении походила на сарай. Она была опустошена, забросана соломой, тряпьем. Как видно, труп обмывали тут же на месте. Унесено было все: одежда, вещи, даже горшки из печи. На кроватях валялись пустые сенники без простыней. На Якова дохнуло запахом гнилья и еще чего-то неприютного и удушающего. Точно мертвец, которого отсюда вынесли, был при жизни суровым, враждебным и оставил после себя лишь страх, от которого кровь стынет в жилах. Даже холод был здесь не осенний, а уже зимний. Что со мною происходит? Почему я ее боюсь? Она ведь мне ближе всего на свете - упрекал себя Яков. Дверь он оставил открытой. Сердце его отчаянно колотилось, трудно было дышать.
Он стал шарить в сеннике, но было ясно, что деньги, которые он там спрятал, вытащили. - Воры! Тут же после Иом Кипур! Наверное это сделали погребальщики... Среди всех переживаний Якова охватил гнев. Очистили дом. Ограбленные сами становятся грабителями. Хватай, кто что может. Мир хапуг! - кипело внутри него, - завтра вечером все они будут сидеть в кущах и приглашать в гости предков... Даже те несколько книг, которые были у него, исчезли. - Нагим явился я из чрева матери, нагим и остался...
Он вышел и поцеловал мезузу.
- Будь свидетелем! - сказал он и зашагал по направлению к кладбищу. Еще издали он увидел могилу: свежий земляной холмик поодаль от остальных могил. Забора могильщики еще не успели поставить. В холм воткнута дощечка, на которой чернилами написано: "П.Н. Сарра, дочь праотца Авраама".
Слезы заволокли глаза Якова. Здесь, чуть глубже лежала она, Ванда, Сарра - женщина, которую он так любил. Он хотел сказать кадиш, но у него сдавило горло и не получилось ни слова. Больше он ничего не видел. Луна, казалось, погасла и он сгибался, окутанный мраком. Он повалился, втиснул лицо в песок, касаясь лбом дощечки.
- Сарра, Сарра, где ты? - кричало внутри него. - Я здесь, возле тебя! Он выждал, словно надеялся услышать из земли ее голос. - Ах, если бы лежал здесь я, а она пришла бы на мою могилу! - думал он. Его снова охватило желание откопать ее, погрузить свои руки в песок, искать ее тело, еще раз коснуться ее плеча, ее головы, ее шеи. Нельзя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Яков глотал слезы, то и дело вспоминая Сарру. Он не был даже при ее погребении, не сказал даже кадиш на ее могиле. Глаза его сделались влажными. Он, Яков - ее убийца! Страсть - это разбойник. Страсть убивает! кричало в нем. Он вернулся в каморку и сел на топчан. Ребенка мне нельзя потерять! - твердил он себе. - Я должен его вырастить! Он должен знать, кто была его мать и как она ушла из жизни...
Яков растянулся на рядне, накрылся рваным одеялом и задремал. Он лежал в забытьи словно больной. Боль от того, что с ним произошло не ослабевала, а усиливалась. Лишь теперь он в полной мере ощутил свое горе, почувствовал, как велика его любовь к этой женщине, которая была по натуре так чиста, так праведна. Она была добра, умна, уступчива, набожна, без единой капли горечи. Даже во времена самой страшной нужды и опасности она никогда его ни в чем не упрекала, всегда была терпелива и полна любви к нему. - За что это ей, за что?! - спрашивал себя Яков. Столько женщин рожают благополучно, а ей надо было умереть. Яков мысленно сравнивал ее с праматерью Рахилью, женой праотца Иакова, которая умерла по дороге в Евфрат. Самые любимые всегда умирают рано... Так оно, наверное, было испокон веков...
Он было уснул, но тут же встрепенулся. Горе разбудило его. - Я был к ней недостаточно добр! - упрекал он себя. - Я не должен был допустить, чтобы она притворялась глухонемой и была вынуждена выслушивать от баб ругань и насмешки. Мне следовало уйти с ней на Восток или куда-нибудь еще. Когда она была беременна, я слишком много времени уделял аренде. Не раз ночью она просила поговорить с ней еще немного, рассказать что-нибудь из Библии и Талмуда. Но я хотел спать... Случалось даже и повздорить. Однажды, в пылу гнева, он обозвал ее "Бжикихой". Она тогда залилась слезами... О, горе, мы не умеем щадить тех, кого любим! - рыдало внутри Якова. - До нас это доходит лишь тогда, когда уже слишком поздно... - Если бы я хотя бы мог быть у ее могилы!... Дикая мысль пронеслась в его голове: выкопать из ямы ее тело и взять с собой... Он хотел смотреть еще и еще на ее лицо - даже на мертвое... У него была потребность говорить с ней, рассказать ей как велика его тоска. Посланец в разговоре между прочим сказал о том, что Якову надо будет жениться хотя бы для того, чтобы у ребенка была мать. Но от одной этой мысли у Якова по спине прошел холод и к горлу подступила тошнота. Он звал, что больше никогда не сможет приблизиться, пусть даже к самой прекрасной женщине...
Да, наступил час расплаты! Якову не пришлось дожидаться ада. Он уже сейчас жарился на раскаленных углях, лежал на шипах, падал из снега в огонь и из огня в снег. Ангелы зла уже полосовали его тело жгучими розгами. Ох, больно! - стонал Яков. - Так и надо, пусть болит!... И его осенило, кем ему следует стать. Отшельником, который не ест мяса, не пьет вина, не спит на кровати. Он должен заплатить за свои грехи! Зимою окунаться в холодную воду, а летом валяться на жгучем и колючем, подстав-; лить свое тело жаркому солнцу, отдавая его на съедение мухам и комарам. Всю свою жизнь с этого Мгновения он посвятит покаянию. До последнего дыхания будет замаливать свои грехи и молить о прощении у Бога ну святой души, которую он замучил... Больше ему ничего не осталось делать... Быть может такой образ жизни сократит его срок на постылой земле и он сможет скорей вернуться к той, перед которой так бесконечно виноват...
2.
Когда наступили сумерки, Яков вышел на дорогу, ведущую в Пилицу. Поздним вечером он был там. Ставни повсюду были уже закрыты. Городок спал. В небе сторожила почти полная луна, а подле нее дневным светом далекого мира сияла звезда. Пилицкие евреи уже построили кущи, покрыли их зелеными ветками. Изредка попадалась куща еще не покрытая валежником, а то и недостроенная. Яков шел, и за ним сбоку следовала его тень. В руке у него была дубовая палка, в кармане - нож, который дал ему паромщик Вацлав. Яков не собирался отдавать себя в руки драгунам или другим насильникам. Он готов был расправиться с тем, кто посягнет на его жизнь.
Миновав базар, он очутился возле дома, в котором умерла Сарра. В окнах было темным-темно. Значит, покойницу уже вынесли. Некоторое время Яков стоял перед дверью, охваченный мальчишеской робостью. У него было такое чувство, будто покойница находится в доме, - не тело ее и даже не душа, а нечто страшное, бесформенное, способное вызвать ужас даже у близкого человека. Он толкнул дверь, и она распахнулась. Комната при лунном освещении походила на сарай. Она была опустошена, забросана соломой, тряпьем. Как видно, труп обмывали тут же на месте. Унесено было все: одежда, вещи, даже горшки из печи. На кроватях валялись пустые сенники без простыней. На Якова дохнуло запахом гнилья и еще чего-то неприютного и удушающего. Точно мертвец, которого отсюда вынесли, был при жизни суровым, враждебным и оставил после себя лишь страх, от которого кровь стынет в жилах. Даже холод был здесь не осенний, а уже зимний. Что со мною происходит? Почему я ее боюсь? Она ведь мне ближе всего на свете - упрекал себя Яков. Дверь он оставил открытой. Сердце его отчаянно колотилось, трудно было дышать.
Он стал шарить в сеннике, но было ясно, что деньги, которые он там спрятал, вытащили. - Воры! Тут же после Иом Кипур! Наверное это сделали погребальщики... Среди всех переживаний Якова охватил гнев. Очистили дом. Ограбленные сами становятся грабителями. Хватай, кто что может. Мир хапуг! - кипело внутри него, - завтра вечером все они будут сидеть в кущах и приглашать в гости предков... Даже те несколько книг, которые были у него, исчезли. - Нагим явился я из чрева матери, нагим и остался...
Он вышел и поцеловал мезузу.
- Будь свидетелем! - сказал он и зашагал по направлению к кладбищу. Еще издали он увидел могилу: свежий земляной холмик поодаль от остальных могил. Забора могильщики еще не успели поставить. В холм воткнута дощечка, на которой чернилами написано: "П.Н. Сарра, дочь праотца Авраама".
Слезы заволокли глаза Якова. Здесь, чуть глубже лежала она, Ванда, Сарра - женщина, которую он так любил. Он хотел сказать кадиш, но у него сдавило горло и не получилось ни слова. Больше он ничего не видел. Луна, казалось, погасла и он сгибался, окутанный мраком. Он повалился, втиснул лицо в песок, касаясь лбом дощечки.
- Сарра, Сарра, где ты? - кричало внутри него. - Я здесь, возле тебя! Он выждал, словно надеялся услышать из земли ее голос. - Ах, если бы лежал здесь я, а она пришла бы на мою могилу! - думал он. Его снова охватило желание откопать ее, погрузить свои руки в песок, искать ее тело, еще раз коснуться ее плеча, ее головы, ее шеи. Нельзя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67