- Сейчас я приехал из Эрец Исраэль, но когда-то я жил здесь в Пилице.
- Как вас зовут?
- Яков. Меня называли Яковом меламедом или Яковом немой Сарры...
Молодежь и пришлые не знали, но некоторые старые, давно осевшие здесь евреи помнили. В молельном доме стало шумно. Муж женщины, которая
кормила младенца грудью первые несколько дней, также был здесь. Он обхватил голову руками в стал раскачиваться. Затем он побежал сообщить жене. Она вошла в молельный дом к мужчинам, накрыв голову платком, и разразилась плачем, перемежая его восклицаниями:
- Дорогой человек, я думала о вас каждый день! Как поживает дитя? Как поживает ребенок?
- Ребенок стал главой ешибота в Иерусалиме. Он - отец троих детей!...
- Если я до этого дожила, есть Бог на земле!
Женщина снова зарыдала.
Кантор еле унял народ на время вечерней молитвы, но потом снова поднялся шум. Якова помнила немногие. Но многие слыхали про него и про его немую жену. Историю о том, как он вырвался из рук драгун и явился среди ночи, чтобы забрать своего ребенка, в окружающих местечках передавали из ум в уста. Во времена, когда приверженцы Саббатая Цеви верховодили в Пилице, вновь вспомнили о Якове и с немой Сарре. Поскольку эти евреи большое значение придавали мужеству, они утверждали, что Яков будет тем, кто отберет меч у Исава, а может даже объединится с ним и с Исмаилом, и, таким образом, все отпрыски Авраама станут единым народом. И вот заговорили о Якове я о его немой жене, как о предвестниках конца галута. Холмик, под которым покоилась Сарра, тогда еще не полностью сравнялся с землей. Дощечка еще торчала, хотя имя уже стерлось. Жены и дочери приверженцев Саббатая Цеви, навещавшие на кладбище могилы своих близких, наведывались также на могилу по ту сторону ограды и заказывали поминальную молитву или молились за нее сами. Сторонники Саббатая Цеви убедили присоединиться к ним даже помещика, того самого, который выиграл процесс против Пилицкого и отобрал у него все состояние.
После того, как Саббатай Цеви перешел в магометанство и евреи во всем свете предали анафеме лжемессию и верующих в него, староста нового погребального общества в Пилице велел холмик, под которым лежала Сарра, сравнять с землей. Со временем кладбище пришлось расширить, так что могила Сарры совсем затерялась. Теперь, когда тайные последователи Саббатая Цеви услышали, что Яков вернулся и к тому еще из Земли обетованной, они окружили его, радостно приветствуя. Один из них тут же пригласил его остановиться у него в доме. Но Яков не хотел идти ни к кому. Он сказал, что будет ночевать в богадельне. Когда кто-то вспомнил имя Саббатая Цеви, Яков воскликнул: Да будет имя его и память о нем стерты навеки! - И он трижды плюнул.
Его расспрашивали, и он рассказал о Земле Израильской, о евреях, живущих там, о ешиботах, святых могилах, развалинах и о том, как мистики, настоящие каббалисты, а не поддельные, пытаются приблизить конец галута. Он рассказал о Стене плача, о могиле библейских патриархов, о гробнице Рахили. Яков показал собравшимся несколько турецких монет. Некоторые расспрашивали Якова о его путешествии по морю, видал ли он русалок, пение которых так сладостно, что надо заткнуть уши, чтобы от упоения не испустить дух. Яков отвечал, что русалок не видел и не слышал их пения.
Давно уже приспело время молиться, но беседа не прекращалась. После вечерней молитвы Маарив евреи не разошлись ужинать, а снова обступили Якова. Когда его спросили, зачем он приехал, и он ответил, что затем, чтобы перевезти останки Сарры в Эрец Исраэль, на время наступила тишина. Староста погребального общества, который тоже был тут, заметил:
- Попробуй в стоге сена найти иголку...
- Как видно, не суждено, - сказал, сам себе, Яков.
Народ понемногу стал расходиться. Евреи слышали о том, что на израильскую землю переносят останки праведников, знаменитых людей. Но чтобы мужчина, через двадцать лет приехал искать прах какой-то женщины, которую похоронили за забором, - это было странно. Некоторые стали друг с другом перешептываться о том, что приезжий должно быть не в собе. Другие заподозрили, что он - из людей Саббатая Цеви. Нашлись и такие, которые решили, что он приехал вовсе не из Эрец-Исраэль, а все это выдумал. С другой стороны, приверженцы Саббатая Цеви, поначалу, хотели втянуть его в свою компанию, во его высказывания оттолкнули их.
Еще немного, и Якова оставили одного. Он помолился и сел учить Тору при свете поминальной свечи. Женщина, которая двадцать лет тому назад взяла к себе младенца Якова, принесла ему кашу и бульон. Яков поблагодарил, но сказал, что не ест ни рыбы, ни мяса - ничего того, что получено из живого существа. Даже творог и яйца. Женщина спросила:
- Что же вы кушаете, милый человек, горящие угли?
- Хлеб и маслины.
- У нас нет маслин.
- Хлеб с редькой, хлеб с луком, хлеб с чесноком.
- От этого сил не прибудет.
- Бог дает силы.
- Ну, ешьте хлеб.
Яков умылся под рукомойником, сел и стал есть сухой хлеб. Несколько парней, учивших Тору в ночные часы, стали подтрунивать над чужаком.
- Почему вы боитесь мяса?
- Сами мы тоже из мяса.
- Что вы едите в субботу?
- То, что в будни.
- Ведь в субботу нельзя изводить себя!
- Нельзя также изводить и других.
- Чем у вас сдабривают чолнд?
- Растительным маслом.
- Если бы все поступали как вы, чем бы жил резник?
Один из юнцов пытался доказать Якову, что тот нарушает закон, остальные тихонько хихикали и перешептывались. Яков понимал, что над ним смеются, но отвечал каждому серьезно и вразумительно. У него были свои убеждения. Он толковал Тору на свой собственный лад и уже привык к издевкам и всякого рода подозрениям. С самого детства он был не как все и остался таким в старости. Кроме того недолгого времени, когда он увлекался Саббатаем Цеви, он всегда был сам по себе. И даже среди людей Саббатая Цеви он был исключением. Даже родной сын, Бениамин-Элиэзер упрекал его за странные выходки. В Эрец Исраэль его хотели взять на общественное содержание, но он не пожелал пользоваться благотворительностью и зарабатывал тяжелым трудом - копал ямы, чистил отхожие места, таскал тяжести, которые были под силу ослу, а не человеку. Ежегодно приходили к нему свататься, но он продолжал жить один. Хотели дать ему такую работу, чтобы он всегда имел заработок, но ему не сиделось на месте. То он был в Цфате, то в Шхеме, то в Яффе, то вовсе пускался в путь через пустыню к Мертвому морю. Когда его одолевал сон, он ложился под деревом или опирался о камень. О нем даже распустили слух, будто он не еврей, а обращенный в еврейство. Прошли долгие годы, и никто уже не знал, что он знаток Талмуда его считали невеждой.
Он оставался все тем же - и в Замосцье, и в Юзефове, и в селе среди гор, и в Пилице, и в Иерусалиме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67