Ему еще не исполнилось и десяти, когда он дал себе клятву, что добьется, чтобы и про него сочинили ABC, и тогда о его подвигах будут петь и слушать с восхищением другие люди, на других холмах.
* * *
Жизнь на холме Капа-Негро была суровой и нелегкой. Люди с холма работали много и тяжело: кто в порту, на погрузке и разгрузке судов, кто носильщиком, кто на фабрике или в мастерской сапожника, портного, в парикмахерской. Женщины продавали на кривых улочках города сладкий рис, мунгунсу, сарапател, акараже, стирали белье или служили кухарками в богатых домах, расположенных в фешенебельных кварталах. И многие ребятишки тоже работали. Чистильщиками обуви, посыльными, разносчиками газет. Кое-кого брали на воспитание в зажиточные семьи. А остальные проводили дни на склонах холма в драках, беготне, играх. Они были еще малы, но они уже знали, что их ждет: они вырастут и пойдут работать в порт, где будут сгибаться в три погибели под тяжестью мешков с какао или им придется зарабатывать себе на жизнь на каком-нибудь гигантском заводе. И это не вызывало в них протеста — ведь так уж повелось спокон веков: дети с красивых и зеленых улиц становились врачами, адвокатами, инженерами, коммерсантами, преуспевающими людьми. А дети с холма становились слугами этих людей. Именно для того они и существовали — и сам холм, и его обитатели. Это еще с детства понял и запомнил Антонио Балдуино, наблюдая каждодневную жизнь взрослых. В богатых семьях дети наследовали профессию дяди, отца или деда, знаменитого инженера, удачливого адвоката, дальновидного политика, а на холме, где жили негры и мулаты, их дети наследовали рабство у богатого белого господина. Таков был обычай, единственный обычай. Потому что обычай вольной жизни в африканских джунглях был забыт, и редко кто вспоминал о нем, а тех, кто вспоминал, высылали и преследовали. На холме один Жубиаба был ему верен, но тогда еще Антонио этого не знал. Кто из живущих на холме мог назвать себя свободным: Жубиаба, Зе Кальмар? Но и тот и другой подвергались преследованиям: один за то, что был макумбейро, другой за то, что был жуликом. Антонио Балдуино запомнил героические истории, услышанные им от обитателей холма и забыл про обычай рабства. Он решил войти в число свободных, тех, о ком складывают ABC и поют песни, тех, кто рано или поздно становится примером для всех черных и белых, погрязших в безнадежном рабстве. Еще там, на холме, Антонио Балдуино выбрал борьбу. И на все, что он впоследствии делал, его толкали эти истории, коих немало он наслушался лунными ночами у дверей теткиного дома. Эти истории, эти песни открывали людям радость борьбы. Но люди этого не понимали, или уж слишком глубоко укоренился в них обычай, рабский обычай. И все же кое-кто слушал и понимал. Антонио Балдуино был из тех, кто понял.
* * *
На холме, неподалеку от дома старой Луизы, жила женщина по прозванью Аугуста Кружевница. Кружевницей прозвали ее потому, что целыми днями она плела кружева, а по субботам продавала их в городе. Но часто ее можно было застать сидящей неподвижно, с глазами, устремленными в небо: казалось, она хотела разглядеть там что-то, невидимое для других. Она всегда присутствовала на макумбах в доме Жубиабы и, не будучи негритянкой, пользовалась полным доверием макумбейро. Аугуста частенько одаривала Антонио Балдуино мелочью, которую тот, складываясь с другими мальчишками, тратил на леденцы и дешевые сигареты.
О Кружевнице рассказывали много всяких небылиц: никто не знал, откуда она пришла и куда держала путь. Она осталась на холме, но никому так и не удалось ничего от нее выведать. Однако ее рассеянный взгляд и грустная улыбка порождали среди обитателей холма слухи о несчастной любви и связанных с нею злоключениях. Сама Аугуста, когда кто-нибудь докучал ей расспросами, отвечала одно:
— О, моя жизнь — это готовый роман… Остается только записать…
Продавая кружева (отмеряла она их простейшим способом: намотав на правую руку, которую она держала у подбородка, отматывала левой, вытягивая ее во всю длину), Аугуста нередко сбивалась со счета.
— Один… два… три… — Она запиналась в досаде и волнении, — двадцать… как двадцать… Кто это сказал двадцать? Я еще только три насчитала… — Растерянно глядя на покупательницу, она объясняла: — Вы не можете себе представить, сеньора, как он меня путает… Я считаю правильно, а он мне на ухо начинает считать быстро-быстро, прямо ужас берет… Я еще только до трех дойду, а он уже двадцать насчитал… Никак мне от него не отвязаться. — И тут она принималась умолять кого-то невидимого: — Сгинь, сгинь, дай мне отмерить кружева как положено… Сгинь…
— Кто вам мешает, синья Аугуста?
— Кто, кто… Кто же еще может быть? Все он, злодей, ни на шаг от меня не отходит. И после смерти своей в покое меня не оставляет.
В другой раз дух забавлялся тем, что связывал Аугусте ноги. Она останавливалась посредине улицы и начинала со стоическим терпением распутывать веревки, которыми якобы были связаны ее ноги.
— Вы что это делаете, синья Аугуста? — спрашивали ее прохожие.
— А вы что, не видите? Веревки распутываю, негодяй-то мой ноги мне связал, чтобы я не могла ходить продавать кружева… Он, видно, хочет, чтобы я с голоду умерла…
И она продолжала развязывать невидимые веревки. Но когда у нее начинали выпытывать, кто же все-таки такой этот дух, Аугуста замолкала. Взгляд ее устремлялся вдаль, на губах застывала печальная улыбка.
— Бедная Аугуста не в своем уме, — еще бы, она столько перенесла…
— Но что такое с нею приключилось?
— Молчи. Все знают, какая у нее была жизнь…
* * *
Аугуста Кружевница была первой, кто повстречался на холме с оборотнем. Случилось это безлунной ночью, когда в грязных переулках холма царил густой мрак и только кое-где тускло светились окошки домов. В такие ночи выходят привидения, в такие ночи раздолье ворам и убийцам. Аугуста поднималась по склону холма, и вдруг из зарослей до нее донесся леденящий душу вой. Она взглянула в ту сторону и увидела метавшие огонь глаза оборотня. До сих пор Аугуста не очень-то верила в эти россказни про оборотня и безголовую ослицу. И вот она увидела оборотня собственными глазами. Бросив корзину с кружевами, Аугуста обратилась в бегство. Добежав до Луизиного дома, она, трясясь от ужаса, прерывающимся голосом поведала о своей встрече с оборотнем; от пережитого испуга у бедняжки глаза чуть на лоб не вылезли, а ноги подкашивались от непосильного бега.
— Глотни водички, — успокаивала ее Луиза.
— Спасибо, хоть немного страх меня отпустил, — благодарила Кружевница.
Антонио Балдуино, который все это слышал, обежал с этой новостью весь холм. Теперь только и разговоров было, что про оборотня, а на следующую ночь уже трое видели чудовище:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
* * *
Жизнь на холме Капа-Негро была суровой и нелегкой. Люди с холма работали много и тяжело: кто в порту, на погрузке и разгрузке судов, кто носильщиком, кто на фабрике или в мастерской сапожника, портного, в парикмахерской. Женщины продавали на кривых улочках города сладкий рис, мунгунсу, сарапател, акараже, стирали белье или служили кухарками в богатых домах, расположенных в фешенебельных кварталах. И многие ребятишки тоже работали. Чистильщиками обуви, посыльными, разносчиками газет. Кое-кого брали на воспитание в зажиточные семьи. А остальные проводили дни на склонах холма в драках, беготне, играх. Они были еще малы, но они уже знали, что их ждет: они вырастут и пойдут работать в порт, где будут сгибаться в три погибели под тяжестью мешков с какао или им придется зарабатывать себе на жизнь на каком-нибудь гигантском заводе. И это не вызывало в них протеста — ведь так уж повелось спокон веков: дети с красивых и зеленых улиц становились врачами, адвокатами, инженерами, коммерсантами, преуспевающими людьми. А дети с холма становились слугами этих людей. Именно для того они и существовали — и сам холм, и его обитатели. Это еще с детства понял и запомнил Антонио Балдуино, наблюдая каждодневную жизнь взрослых. В богатых семьях дети наследовали профессию дяди, отца или деда, знаменитого инженера, удачливого адвоката, дальновидного политика, а на холме, где жили негры и мулаты, их дети наследовали рабство у богатого белого господина. Таков был обычай, единственный обычай. Потому что обычай вольной жизни в африканских джунглях был забыт, и редко кто вспоминал о нем, а тех, кто вспоминал, высылали и преследовали. На холме один Жубиаба был ему верен, но тогда еще Антонио этого не знал. Кто из живущих на холме мог назвать себя свободным: Жубиаба, Зе Кальмар? Но и тот и другой подвергались преследованиям: один за то, что был макумбейро, другой за то, что был жуликом. Антонио Балдуино запомнил героические истории, услышанные им от обитателей холма и забыл про обычай рабства. Он решил войти в число свободных, тех, о ком складывают ABC и поют песни, тех, кто рано или поздно становится примером для всех черных и белых, погрязших в безнадежном рабстве. Еще там, на холме, Антонио Балдуино выбрал борьбу. И на все, что он впоследствии делал, его толкали эти истории, коих немало он наслушался лунными ночами у дверей теткиного дома. Эти истории, эти песни открывали людям радость борьбы. Но люди этого не понимали, или уж слишком глубоко укоренился в них обычай, рабский обычай. И все же кое-кто слушал и понимал. Антонио Балдуино был из тех, кто понял.
* * *
На холме, неподалеку от дома старой Луизы, жила женщина по прозванью Аугуста Кружевница. Кружевницей прозвали ее потому, что целыми днями она плела кружева, а по субботам продавала их в городе. Но часто ее можно было застать сидящей неподвижно, с глазами, устремленными в небо: казалось, она хотела разглядеть там что-то, невидимое для других. Она всегда присутствовала на макумбах в доме Жубиабы и, не будучи негритянкой, пользовалась полным доверием макумбейро. Аугуста частенько одаривала Антонио Балдуино мелочью, которую тот, складываясь с другими мальчишками, тратил на леденцы и дешевые сигареты.
О Кружевнице рассказывали много всяких небылиц: никто не знал, откуда она пришла и куда держала путь. Она осталась на холме, но никому так и не удалось ничего от нее выведать. Однако ее рассеянный взгляд и грустная улыбка порождали среди обитателей холма слухи о несчастной любви и связанных с нею злоключениях. Сама Аугуста, когда кто-нибудь докучал ей расспросами, отвечала одно:
— О, моя жизнь — это готовый роман… Остается только записать…
Продавая кружева (отмеряла она их простейшим способом: намотав на правую руку, которую она держала у подбородка, отматывала левой, вытягивая ее во всю длину), Аугуста нередко сбивалась со счета.
— Один… два… три… — Она запиналась в досаде и волнении, — двадцать… как двадцать… Кто это сказал двадцать? Я еще только три насчитала… — Растерянно глядя на покупательницу, она объясняла: — Вы не можете себе представить, сеньора, как он меня путает… Я считаю правильно, а он мне на ухо начинает считать быстро-быстро, прямо ужас берет… Я еще только до трех дойду, а он уже двадцать насчитал… Никак мне от него не отвязаться. — И тут она принималась умолять кого-то невидимого: — Сгинь, сгинь, дай мне отмерить кружева как положено… Сгинь…
— Кто вам мешает, синья Аугуста?
— Кто, кто… Кто же еще может быть? Все он, злодей, ни на шаг от меня не отходит. И после смерти своей в покое меня не оставляет.
В другой раз дух забавлялся тем, что связывал Аугусте ноги. Она останавливалась посредине улицы и начинала со стоическим терпением распутывать веревки, которыми якобы были связаны ее ноги.
— Вы что это делаете, синья Аугуста? — спрашивали ее прохожие.
— А вы что, не видите? Веревки распутываю, негодяй-то мой ноги мне связал, чтобы я не могла ходить продавать кружева… Он, видно, хочет, чтобы я с голоду умерла…
И она продолжала развязывать невидимые веревки. Но когда у нее начинали выпытывать, кто же все-таки такой этот дух, Аугуста замолкала. Взгляд ее устремлялся вдаль, на губах застывала печальная улыбка.
— Бедная Аугуста не в своем уме, — еще бы, она столько перенесла…
— Но что такое с нею приключилось?
— Молчи. Все знают, какая у нее была жизнь…
* * *
Аугуста Кружевница была первой, кто повстречался на холме с оборотнем. Случилось это безлунной ночью, когда в грязных переулках холма царил густой мрак и только кое-где тускло светились окошки домов. В такие ночи выходят привидения, в такие ночи раздолье ворам и убийцам. Аугуста поднималась по склону холма, и вдруг из зарослей до нее донесся леденящий душу вой. Она взглянула в ту сторону и увидела метавшие огонь глаза оборотня. До сих пор Аугуста не очень-то верила в эти россказни про оборотня и безголовую ослицу. И вот она увидела оборотня собственными глазами. Бросив корзину с кружевами, Аугуста обратилась в бегство. Добежав до Луизиного дома, она, трясясь от ужаса, прерывающимся голосом поведала о своей встрече с оборотнем; от пережитого испуга у бедняжки глаза чуть на лоб не вылезли, а ноги подкашивались от непосильного бега.
— Глотни водички, — успокаивала ее Луиза.
— Спасибо, хоть немного страх меня отпустил, — благодарила Кружевница.
Антонио Балдуино, который все это слышал, обежал с этой новостью весь холм. Теперь только и разговоров было, что про оборотня, а на следующую ночь уже трое видели чудовище:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76