кому на самом деле этого хочется?
Сильно понизив уровень вина в бутылке, Джеймс выпал из общего веселья и нескончаемой болтовни; впрочем, никто против этого и не возражал. Он заметно вспотел и уже собирался вновь наполнить свой бокал, когда Патрис вернулся из туалета, ведя за собой невысокого тучного старика деревенского вида. Джеймс предположил, что это сосед-фермер, но он был поражен крайней уродливостью старика. Спина незнакомца горбато сутулилась, а большая голова с бородавчатым лицом, напоминающая куриное яйцо в крапинку, с трудом удерживалась в равновесии на его плечах. Он нес еще одну оплетенную бутыль вина. Патрис не стал представлять нового гостя, а лишь проводил вновь прибывшего к столу и продолжил беседу с того места, на котором она была прервана. Пришелец приблизился к Джеймсу и вручил ему бутылку.
Джеймс попытался сделать гостю комплимент, какой это, мол, редкий дар – доставлять вино в нужные руки, но, путая слова, понял, насколько пьян.
– Прямо в яблочко.
Мужчина сидел около Джеймса, но явно прислушивался к разговору остальных.
– Угощайтесь, – сказал Джеймс, немного уязвленный. Он снова наполнил свой бокал, пролил вино на траву и прихлопнул воображаемого комара. – По-английски говорите? Vous parler anglais?
Старик слегка улыбнулся и покачал головой, поп . Его обветренное лицо походило цветом на полированный дуб, а над бровью рос большой полип. И снова он отвернулся от Джеймса, словно намереваясь слушать других. Пьяный, но соблюдающий привычную любезность Джеймс еще трижды попытался вовлечь старика в вежливый разговор. Он высказался о красоте здешних мест, о погоде, о качестве вина – и все это на изящном французском. Но старикан выказывал лишь нетерпение, как будто Джеймс отвлекал его от другой, гораздо более интересной беседы. Джеймс чувствовал себя обиженным. Он черпал эту обиду из своего бокала.
– Пари держу, не говорите вы по-английски, хе-хе. Спорим, черт меня подери, не говорите!
Словно в ответ, старик пригладил свои редкие седые волосы и повернулся к англичанину с обреченным видом, глядя на него грустными, слезящимися глазами.
– Могли бы и поразговорчивей быть, – пробормотал Джеймс, протягивая старику бутылку. Тот отмахнулся. – Ах так! Да идите вы… Sant? . – Он понизил голос, чтобы никто его не услышал. – Знаете кого-нибудь из этой публики? – В это время все рассказывали разные истории, время от времени разражаясь смехом. Никого не интересовало, что Джеймс собирался сообщить старику. – Нет? Тогда позвольте мне познакомить вас с балаганом. Comprenez? Начнем с этой. Ма femme . Лягушонок, comme vous , а? Худший день жизни – женитьба на ледышке. Видите типа рядом с ней? У которого не лицо, а карта дорожная? Les routes nationales ? Наверное, трахается с ним, дурочка, думает, я не знаю. Он-то спит и видит, как бы пролезть ко мне в штат. Выпендривается перед моими детьми, моими девочками, своими гребаными фейерверками. Запихал бы их ему в… А вот та – его женушка: ужасающие ноги, а? Мозги у нее не в порядке, вот в чем беда. Двенадцать франков, и она ваша. Ха-ха, просто шучу. Такая же, как и та, Рейчел. Раньше работала на меня. Музыкантша. Paysanne , немного грубовата, двенадцать франков. Эй вы, великий собеседник, вам кто-нибудь об этом говорил? Заядлый saloniste . Настоящий знаток жизни. А, идите вы на…
Потеряв надежду вовлечь молчуна в разговор, Джеймс налил себе еще один бокал вина, поставил его около стула, встал, забыл, зачем встал, снова сел и опрокинул бокал. Затем заснул.
Потом Сабина трясла его за локоть.
– Джеймс! Джеймс! Доминика и Патрис собираются уезжать. Они хотят попрощаться.
Слишком резко поднявшись со стула, Джеймс почувствовал, как к голове прилила кровь. Он оглянулся, облизывая губы. Доминика и Патрис действительно собирались уезжать. Старик уже ушел. Доминика коснулась плеча Джеймса.
– Спасибо за приятный вечер, – сказала она. Патрис пожал его руку.
Рот Джеймса, казалось, был набит стеклянной стружкой.
– Куда делся ваш друг? – Доминика и Патрис с недоумением посмотрели на него. – Ваш сосед. Надеюсь, я был не слишком под хмельком, когда говорил с ним?
– Какой сосед?
– Старик, который пришел вместе с Патрисом. Он просидел здесь целый час.
Теперь уже все – Крисси, Мэтт, Рейчел и Сабина – в полнейшем недоумении посмотрели сначала на Джеймса, а потом на стул, куда он показывал.
– Джеймс… – начала Сабина.
– Какой старик? – спросил Мэтт.
– Здесь был старик, – настаивал Джеймс. – Фермер. Старик.
– Нам пора, – поспешно сказала Доминика. Она очень быстро переговорила о чем-то с Патрисом на диалекте, который не поняла даже Сабина. Все двинулись через сад, оставив в темноте растерянного и озадаченного Джеймса.
После отъезда гостей Мэтт обратился к Сабине:
– О чем, черт возьми, он сейчас говорил?
– Не знаю, – сказала она. – Ну его к дьяволу. Они вошли в дом, а Джеймс остался на улице.
36
– Поторопись! У нас мало времени. Надо их укрыть, пока не началось.
– Что началось?
События в зеркале ускоряются. Грегори бегает по квартире, стаскивает с постелей простыни и одеяла, приносит из ванной полотенца. Капли пота выступают на лбу, овальные пятна пота темнеют под мышками его белой футболки, когда он мечется из комнаты в комнату. Сведенные лицевые мускулы и маково-черные расширенные зрачки свидетельствуют (если она еще об этом не догадалась), что он принял дозу.
– Гроза! Гроза!
Она только что вернулась из булочной со свежими круассанами, намереваясь выпить кофе и провести спокойное утро. У Грегори, ясное дело, замыслы другие.
– Откуда ты знаешь, что будет гроза?
– А ты разве не чувствуешь? Да быть такого не может, неужели не чувствуешь?
– Ты чувствуешь приближение грозы до того, как она начинается? Ты что, животное какое-то?
Грегори встает на стул и накидывает белую простыню на угол одного из самых больших зеркал.
– А ты, если не чувствуешь, так сразу и человек, что ли? Нет у меня времени спорить. Или помоги мне, или не отвлекай меня.
Она поднимает простыню и начинает занавешивать зеркала в другой половине зала. Они работают, храня недружелюбное молчание.
– Будь так добр, объясни мне, зачем мы это делаем?
Ответа не последовало, но она уже знает (слышала раньше), как он описывает свой страх. Если приближается гроза, она наверняка принесет с собой молнии; и если случится так, что молнии будут сверкать в ночном небе прямо над их квартирой, скорее всего одна из них отразится в каком-нибудь большом или маленьком зеркале. Он боится отраженных в зеркале молний. Говорит, что они его погубят. Или, по крайней мере, принесут неудачу.
– Неудачу? Ха! Какое дело занюханному наркоману до каких-то неудач?
Стоя на стуле, Грегори замирает и буравит ее гневным взглядом, пока она снова не берется занавешивать зеркала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Сильно понизив уровень вина в бутылке, Джеймс выпал из общего веселья и нескончаемой болтовни; впрочем, никто против этого и не возражал. Он заметно вспотел и уже собирался вновь наполнить свой бокал, когда Патрис вернулся из туалета, ведя за собой невысокого тучного старика деревенского вида. Джеймс предположил, что это сосед-фермер, но он был поражен крайней уродливостью старика. Спина незнакомца горбато сутулилась, а большая голова с бородавчатым лицом, напоминающая куриное яйцо в крапинку, с трудом удерживалась в равновесии на его плечах. Он нес еще одну оплетенную бутыль вина. Патрис не стал представлять нового гостя, а лишь проводил вновь прибывшего к столу и продолжил беседу с того места, на котором она была прервана. Пришелец приблизился к Джеймсу и вручил ему бутылку.
Джеймс попытался сделать гостю комплимент, какой это, мол, редкий дар – доставлять вино в нужные руки, но, путая слова, понял, насколько пьян.
– Прямо в яблочко.
Мужчина сидел около Джеймса, но явно прислушивался к разговору остальных.
– Угощайтесь, – сказал Джеймс, немного уязвленный. Он снова наполнил свой бокал, пролил вино на траву и прихлопнул воображаемого комара. – По-английски говорите? Vous parler anglais?
Старик слегка улыбнулся и покачал головой, поп . Его обветренное лицо походило цветом на полированный дуб, а над бровью рос большой полип. И снова он отвернулся от Джеймса, словно намереваясь слушать других. Пьяный, но соблюдающий привычную любезность Джеймс еще трижды попытался вовлечь старика в вежливый разговор. Он высказался о красоте здешних мест, о погоде, о качестве вина – и все это на изящном французском. Но старикан выказывал лишь нетерпение, как будто Джеймс отвлекал его от другой, гораздо более интересной беседы. Джеймс чувствовал себя обиженным. Он черпал эту обиду из своего бокала.
– Пари держу, не говорите вы по-английски, хе-хе. Спорим, черт меня подери, не говорите!
Словно в ответ, старик пригладил свои редкие седые волосы и повернулся к англичанину с обреченным видом, глядя на него грустными, слезящимися глазами.
– Могли бы и поразговорчивей быть, – пробормотал Джеймс, протягивая старику бутылку. Тот отмахнулся. – Ах так! Да идите вы… Sant? . – Он понизил голос, чтобы никто его не услышал. – Знаете кого-нибудь из этой публики? – В это время все рассказывали разные истории, время от времени разражаясь смехом. Никого не интересовало, что Джеймс собирался сообщить старику. – Нет? Тогда позвольте мне познакомить вас с балаганом. Comprenez? Начнем с этой. Ма femme . Лягушонок, comme vous , а? Худший день жизни – женитьба на ледышке. Видите типа рядом с ней? У которого не лицо, а карта дорожная? Les routes nationales ? Наверное, трахается с ним, дурочка, думает, я не знаю. Он-то спит и видит, как бы пролезть ко мне в штат. Выпендривается перед моими детьми, моими девочками, своими гребаными фейерверками. Запихал бы их ему в… А вот та – его женушка: ужасающие ноги, а? Мозги у нее не в порядке, вот в чем беда. Двенадцать франков, и она ваша. Ха-ха, просто шучу. Такая же, как и та, Рейчел. Раньше работала на меня. Музыкантша. Paysanne , немного грубовата, двенадцать франков. Эй вы, великий собеседник, вам кто-нибудь об этом говорил? Заядлый saloniste . Настоящий знаток жизни. А, идите вы на…
Потеряв надежду вовлечь молчуна в разговор, Джеймс налил себе еще один бокал вина, поставил его около стула, встал, забыл, зачем встал, снова сел и опрокинул бокал. Затем заснул.
Потом Сабина трясла его за локоть.
– Джеймс! Джеймс! Доминика и Патрис собираются уезжать. Они хотят попрощаться.
Слишком резко поднявшись со стула, Джеймс почувствовал, как к голове прилила кровь. Он оглянулся, облизывая губы. Доминика и Патрис действительно собирались уезжать. Старик уже ушел. Доминика коснулась плеча Джеймса.
– Спасибо за приятный вечер, – сказала она. Патрис пожал его руку.
Рот Джеймса, казалось, был набит стеклянной стружкой.
– Куда делся ваш друг? – Доминика и Патрис с недоумением посмотрели на него. – Ваш сосед. Надеюсь, я был не слишком под хмельком, когда говорил с ним?
– Какой сосед?
– Старик, который пришел вместе с Патрисом. Он просидел здесь целый час.
Теперь уже все – Крисси, Мэтт, Рейчел и Сабина – в полнейшем недоумении посмотрели сначала на Джеймса, а потом на стул, куда он показывал.
– Джеймс… – начала Сабина.
– Какой старик? – спросил Мэтт.
– Здесь был старик, – настаивал Джеймс. – Фермер. Старик.
– Нам пора, – поспешно сказала Доминика. Она очень быстро переговорила о чем-то с Патрисом на диалекте, который не поняла даже Сабина. Все двинулись через сад, оставив в темноте растерянного и озадаченного Джеймса.
После отъезда гостей Мэтт обратился к Сабине:
– О чем, черт возьми, он сейчас говорил?
– Не знаю, – сказала она. – Ну его к дьяволу. Они вошли в дом, а Джеймс остался на улице.
36
– Поторопись! У нас мало времени. Надо их укрыть, пока не началось.
– Что началось?
События в зеркале ускоряются. Грегори бегает по квартире, стаскивает с постелей простыни и одеяла, приносит из ванной полотенца. Капли пота выступают на лбу, овальные пятна пота темнеют под мышками его белой футболки, когда он мечется из комнаты в комнату. Сведенные лицевые мускулы и маково-черные расширенные зрачки свидетельствуют (если она еще об этом не догадалась), что он принял дозу.
– Гроза! Гроза!
Она только что вернулась из булочной со свежими круассанами, намереваясь выпить кофе и провести спокойное утро. У Грегори, ясное дело, замыслы другие.
– Откуда ты знаешь, что будет гроза?
– А ты разве не чувствуешь? Да быть такого не может, неужели не чувствуешь?
– Ты чувствуешь приближение грозы до того, как она начинается? Ты что, животное какое-то?
Грегори встает на стул и накидывает белую простыню на угол одного из самых больших зеркал.
– А ты, если не чувствуешь, так сразу и человек, что ли? Нет у меня времени спорить. Или помоги мне, или не отвлекай меня.
Она поднимает простыню и начинает занавешивать зеркала в другой половине зала. Они работают, храня недружелюбное молчание.
– Будь так добр, объясни мне, зачем мы это делаем?
Ответа не последовало, но она уже знает (слышала раньше), как он описывает свой страх. Если приближается гроза, она наверняка принесет с собой молнии; и если случится так, что молнии будут сверкать в ночном небе прямо над их квартирой, скорее всего одна из них отразится в каком-нибудь большом или маленьком зеркале. Он боится отраженных в зеркале молний. Говорит, что они его погубят. Или, по крайней мере, принесут неудачу.
– Неудачу? Ха! Какое дело занюханному наркоману до каких-то неудач?
Стоя на стуле, Грегори замирает и буравит ее гневным взглядом, пока она снова не берется занавешивать зеркала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76