– Я бы покурила, – сказала ему Кэсси.
Табачник поднял на нее взгляд.
– Всю ночь на улицах? – бодро спросил он. – По тебе видно. Угощайся. За счет хренова заведения.
– Не свернете мне цигарку? У меня пальцы занемели.
– Отчего ж нет? Сверну одну тебе, одну себе. Сядем с тобой рядышком и покурим – слава богу, мы живы. Ну как?
– Неплохо.
– Вот и славно.
Табачник устроил целый спектакль, освобождая для Кэсси местечко на перекладине возле себя, протирая дерево от пыли.
– Прикурить у нас есть от чего, – сказал он. Кэсси улыбнулась. Он аккуратно свернул две
цигарки, прикурил обе и одну вручил ей. Они сидели и курили в честь друг друга, не отводя друг от дружки глаз. А Кэсси тем временем тихо-тихо напевала.
– «Серенада лунного света», – сказал торговец. – Интересно. У меня эта мелодия крутилась в голове, пока ты не села.
Кэсси усмехнулась, как будто знала какой-то секрет. Люди останавливались посмотреть на них, и никто не мог сдержать едва заметной улыбки, глядя на его объявление.
– Милая, тебе домой нужно, – сказал табачник. – Если у тебя есть дом.
– А я и позабыла совсем.
Кэсси побрела по улицам, теперь заполнившимся людьми. Как ни странно, почти все были на ногах, одетые и шли на работу, как будто думали, что утренний ритуал сборов мог изменить то, что произошло во время налета. Они ехали по развороченным камням на велосипедах, с ранцами, сумками, футлярами для противогазов. На окраине многие дома совсем исчезли, от других оставались одни развалины. Приближаясь к дому, Кэсси ускорила шаг.
Их дом не пострадал. Парадная дверь была приоткрыта. Марта и Бити встретили Кэсси стоя. Когда она вошла, с почерневшим лицом, в грязной одежде и каске, они лишь уставились на нее. Но вот Марта вскрикнула, подбежала к ней, обняла и завыла – и принялась колотить дочь кулаками по спине, по голове, да так сильно, что Бити пришлось оттащить ее. И уж потом мать снова сжала Кэсси в объятиях.
– Кэсси, – причитала Марта. – Что ты за человек, Кэсси? Что нам с тобой делать? Где тебя носило?
– Я мертвым помогала, – сказала Кэсси. – Бити, возьми себе мой граммофон.
И она села и заснула.
24
Рэвенскрейг зарастал грязью. Из раковины уже начинало дурно пахнуть от скопившихся немытых тарелок, мисок, чашек, блюдец, кружек и кастрюль. Мусор не выносился, пол не подметался. В комнатах там и сям валялись книги, газеты, тетради, ну и, конечно, пивные и винные бутылки, переполненные пепельницы. Провизию, как было принято раньше, не закупали, в туалетах не убирались.
И все молчали.
Дом был ввергнут в это жуткое состояние благодаря заговору Беатрис, Бернарда, Лилли и Кэсси, которые обязались ничего больше по дому не делать, сославшись на загруженность учебной и научной работой. С Фрэнка тоже взяли слово, что он не будет ничего прибирать или как-то препятствовать разрастанию беспорядка, поглощавшего коммуну. Фрэнк с радостью включился в кампанию ничегонеделания. Правда, на нее ответили кампанией молчания. Джордж, Робин, Тара, Фик и временные жильцы, часто останавливавшиеся в Рэвенскрейге в ту пору, вели себя так, словно дело их совершенно не касалось.
Естественно, уровень гигиены понизился. Однажды на кухне Бернард наткнулся на крысу. Он убил ее, но убирать не стал – пусть и другим будет на что посмотреть. Между тем участники заговора тайно допускались в кухоньку и туалет Лилли, и им удалось избежать лишений, связанных с посещением мест общего пользования. Перегрин Фик решил не опускаться до недостойной распри и удалился в свои апартаменты в Бэллиол-колледже, где по дому хлопотала многочисленная прислуга.
Ему это было не впервой, и он знал – все как-нибудь само собой решится.
Тем временем Фик сдержал слово и отвел Фрэнку отдельную комнату на той же стороне коридора, где жила Кэсси. Раньше комната была до потолка заставлена книгами – Фик распорядился вынести их, что и было исполнено двумя служителями в ливреях, вызванными из Бэллиола. Вместо книг в комнате поставили кровать и самую необходимую мебель, привезенную из колледжа. Фрэнк был не в восторге от комнаты, в которой было всего одно маленькое окно. Ничего хорошего в этой затее не видела и Кэсси, но Фик и другие убедили ее, что растущему мальчику вредно спать с матерью. Особенно убедительно говорил Робин, доказывавший, что от затянувшейся нездоровой привычки к материнской постели недалеко и до гомосексуализма. И вот Фрэнк приколол к стене новой комнаты карточку с Малышом Рутом, разложил свои нехитрые пожитки и сделал вид, что всем доволен. Но по ночам ему стали сниться кошмары, и время от времени он снова убегал к Кэсси, а она пускала его к себе в постель.
Вскоре после этого переселения к комнате Кэсси под покровом ночи подкрался Робин и, воркуя, как голубь, стал терзать дверную ручку. От такого удивительного способа ухаживания Кэсси захихикала, но тут же напустила на себя суровый вид и прогнала его. В другой раз ночью к ней пришел Джордж, но, опасаясь, что Фрэнк прибежит и прыгнет к ней в постель, она поцеловала Джорджа и отправила его восвояси, оставив ему больше надежд, чем Робину. Не прошло и часа, как подоспела Лилли. Она плакала, бормотала извинения, но с тем же успехом, что Робин и Джордж.
И как это они в темноте друг дружке головы не порасшибают, удивлялась Кэсси, и не без оснований. Ночью в коридоре было довольно оживленно. А однажды Фрэнк проснулся оттого, что кто-то сидел на краю кровати и гладил его по волосам. Кто это, в темноте было не рассмотреть. Гость приставил к губам палец, и Фрэнк снова забылся, решив, что это сон.
А мусор все копился, пахло все отвратительнее, и, хотя вслух не произносилось ни слова, взаимное раздражение усиливалось. На самом деле, пока рядом не было никого из враждебного лагеря, и в той и в другой группировке почти только об этом и говорили. Ничего не делающие были непреклонны в своей решимости и пальцем не пошевелить. Молчащие твердо держались своего: они не дадут собой манипулировать. Ни те ни другие не решались созвать собрание, чтобы обсудить ухудшающуюся обстановку, поскольку тогда другая группировка получила бы преимущество – на собрание не прийти. Это был тупик.
Фрэнк, формально в войне не участвовавший, заметил, что стоило только рядом показаться представителю противостоящего лагеря, как разговор сразу стихал, а потом вдруг возобновлялся с неестественной живостью и на какие-нибудь отвлеченные интеллектуальные темы.
– Гм, Бити, ты читала последний отзыв Шульмана на «Поворотный пункт истории»? – интересовался вдруг Робин.
– Нет, Робин. А что, стоит почитать?
– Думаю, да, и хотя он в свойственной ему манере только и делает, что с самолюбованием потчует вас громкими фразами, в нескольких местах он весьма уместно пишет о диалектическом консенсусе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77