Или, например, Бернард, которому невмоготу было враждовать, пытался нащупать почву для взаимопонимания:
– Тара, я смотрю, твои приятели из ППР наконец сливаются с синдикалистским охвостьем, что довольно остроумно. Вот если бы они объединились с широким левым альянсом ИТА, это был бы настоящий прогресс.
– Ведь правда же, это было бы неплохо? Но вряд ли у них получится, пока заправляют там в основном члены АМГ.
– Точно подмечено.
Фрэнк недоумевал, отчего это они до ушей улыбаются, говоря о такой скучище. Может быть, они разговаривают на тайном языке, думал он. Но даже если это так, почему же тогда во время обмена этими репликами комната как будто наполняется зловонием, сравнимым с тухлятиной, которой несло с кухни? Пропитавший весь дом кислый запашок стал проникать в сны Фрэнка. Ему снились трупы, валявшиеся на кухне, и крысы, забравшиеся к нему в постель. Однажды крыса с человеческими руками уселась на его кровать, отчего Фрэнк закричал и проснулся. Сон этот снился ему не раз.
Как-то ночью, когда все в доме спали, Кэсси услышала, как открывается ее дверь, через две двери от Фрэнка.
– Кто там опять? – прошептала она.
– Это я. Джордж. Кэсси, можно?
– Чего тебе?
– Я следую кодексу рыцарской любви.
– Чего-чего?
Джордж вошел и тихонько прикрыл за собой дверь. Кэсси выбралась из-под одеяла и набросила халат. Джордж, одетый в полосатую пижаму, упал к ее ногам и стал их целовать.
– Отстань, клоун! – прыснула Кэсси. – Чего это с тобой?
Джордж посмотрел на нее снизу:
– Это кодекс рыцарской любви, Кэсси. Из-за этой дурацкой войны теперь только так можно. Я твой – что хочешь, то со мной и делай. Я – твой раб. Приказывай мне. Но взамен отдай мне себя. Ты должна меня пожалеть. Это и есть кодекс рыцарской любви.
– Ты что, сбрендил?
– Я буду доказывать тебе свою безграничную преданность, пока ты надо мной не сжалишься и не отдашь мне себя. Так положено. Ты не можешь мне отказать.
Кэсси показалось, что в коридоре скрипнула половица. Ей не хотелось, чтобы Фрэнк застал ее с Джорджем.
– Пойдем к тебе, – сказала она. – Там поговорим.
Но Фрэнк уже проснулся. Ему снова приснился жуткий кошмар с крысами, у которых были человеческие руки. Часто дыша, весь в липком поту, он сел на кровати. Потом слез, натянул рубашку и неслышным шагом побрел по коридору к матери, надеясь найти утешение у нее под боком. Но, к его ужасу, кровать оказалась пустой. Он с трудом сдержал слезы.
Боясь возвращаться к себе, он решил пойти к Бити и Бернарду. Толкнув дверь, он медленно вошел в их комнату. Оба спали. Фрэнк встал рядом с Бити. Ему очень хотелось, чтобы она открыла глаза.
– Что такое? – в испуге проснулась Бити.
– Это я, – сквозь слезы сказал он. – Мамочки нет. Мне страшный сон приснился.
Бернард простонал и попытался спрятать голову под подушку. Ему нужно было рано вставать и идти на работу. Учить детей, не выспавшись, было каторгой.
– Ложись к нам, – сказала Бити. – Давай иди сюда.
Фрэнк забрался и примостился между Бернардом и Бити, и все снова успокоились. Вскоре Фрэнк уснул. Но во сне он вздрагивал. Бернард отодвинул его, пытаясь вернуть себе подушку, которую Фрэнк умудрился отобрать у него в темноте. В конце концов Бернард отказался от борьбы и задремал. Но Фрэнк вдруг поднял руку и с силой шлепнул его по уху. Довольный, он повернулся на другой бок и засопел в подушку, вроде бы крепко заснув. Только было Бернард на минуту погрузился в забытье, Фрэнк снова дернулся и захрапел. И наконец, он непроизвольно двинул коленом, и Бернард получил тумака под ребро.
– Ты куда? – прошептала Бити Бернарду, увидев, что он вылезает из постели.
Бернард ухватил с тумбочки фонарик и не без борьбы отнял у Фрэнка одну из подушек.
– Это все равно что с трактором спать – всю кровать вдоль-поперек перепашет, – проворчал он. – Пусть с тобой спит. Я в его комнату пойду.
Но и переместившись на кроватку Фрэнка, Бернард еще долго проворочался. Ему не давали уснуть смешки, доносившиеся из соседней комнаты. Похоже, Кэсси и, кажется, Джордж. Потом открылась и закрылась дверь, и по коридору прошаркал кто-то еще. Бернард подумал, что по ночам в доме куда оживленнее, чем днем. Он перебрал в уме все сложившиеся в Рэвенскрейге любовные комбинации – только те, о которых он знал. Он распределил их по категориям: подтвержденные, вероятные, возможные; отрицаемые, но подтвержденные; отрицаемые и не подтвержденные; якобы имеющие место, но маловероятные и т. д. Эта классификация постепенно убаюкала его.
Прошло, наверное, около часа, когда Бернард проснулся – кто-то легко касался его головы. Потом он почувствовал, что его гладят по волосам. Должно быть, Бити, решил он в полусне. Он довольно мурлыкнул и попытался снова заснуть. Но тут сквозь полудрему ему подумалось – нет, это не Бити, уж очень легкая какая-то рука. Он вспомнил все эти звуки… Может быть, это Кэсси? Глаза никак не продрать, к тому же в комнате тьма непроглядная. Он уже было заговорил, да задумался, что бы такое сказать Кэсси, не обидев ее. В глубине души он не так уж и удивился, что она к нему пришла. Он решил отшить ее ласково, но твердо.
Руку убрали, что-то зашуршало. Бернард почувствовал, как с него стаскивают одеяло. Под весом пристроившейся рядом гостьи заскрипели пружины кровати.
– Послушай, Кэсси… – начал Бернард.
Гостья вдруг напряглась. Что-то не так. И потом, от Кэсси всегда по-другому пахло. Бернард нащупал на тумбочке фонарик, включил и выхватил лучом из темноты застывшее от ужаса лицо Перегрина Фика.
25
Марта Вайн дремала у камина. Огонь насыпал в нем красивую грядку тлеющих красных угольков. Треснул кусочек угля, и в комнату, растворяясь, поплыло облачко едкого желтого дыма. Часы над головой Марты вдруг затикали громче, и тут постучали в дверь.
Марта встала и пошла открывать. Это пришел почтальон – веселый, краснолицый, он без умолку болтал, показывая гнилые зубы.
– Оксфордский штемпель, миссис Вайн! От Бити-красавицы небось?
– Так уж и быть, напою тебя чаем, заработал языком – он у тебя без костей – добродушно, хоть и насмешливо, пообещала Марта.
Она успокоилась, увидев, что к дому направляется Олив в сопровождении своих трех дочек – это окончательно развеяло ее опасения насчет стука в дверь и посетителя.
– Да нет, спасибо, миссис Вайн! Пойду я. Доброе утро, Олив. Как там Уильям? Что-то давненько его не видать.
Олив молча прошла мимо почтальона в дом.
– Как некультурно! – сказала Марта, когда почтальон ушел. – Хоть бы поздоровалась. Это ж хамство!
– Да ну его, болтуна. Некогда мне, – сказала Олив, наливая воду в чайник.
– Кое для кого ты – болтушка. Нечего на почтальона волком смотреть только из-за того, что он про Уильяма спросил.
Трещина между Олив и Уильямом все расползалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77