»
Поскольку в душе члены семейства Помпея Руфа оставались людьми провинциальными, званый ужин закончился еще до наступления темноты, хоть темнело зимой в Риме рано. До возвращения домой ему необходимо было обделать еще одно дельце. Сулла в раздумье остановился на ступенях, ведущих вниз, к Виа Нова, и хмуро глядел вдаль. Идти к Метробию было далеко, да и небезопасно. Где же еще ему скоротать оставшееся время?
Ответ пришел, как только взгляд его упал на туманный склон, различавшийся вдалеке. Ну конечно же, к Аврелии! Гай Юлий Цезарь был снова в отлучке, в Азии. Так почему бы не нанести ей визит? Он быстро сбежал по лестнице, точно помолодев, и устремился кратчайшим путем к ее дому.
Его впустил Евтих – хотя и без особой радости. Аврелия приняла его примерно так же.
– Твои дети не спят? – поинтересовался Сулла.
– К несчастью… – та кисло улыбнулась. – Я, похоже, родила не жаворонков, а сов. Они ненавидят укладываться в постель и ненавидят вставать.
– Так пригласи их сюда, – посоветовал он, присаживаясь на кушетку. – Нет лучшего общества, чем родные дети.
– Ты прав, Луций Корнелий, – просияла Аврелия. Она привела детей и усадила их в дальнем углу: двух долговязых девочек, которым вскоре предстояло вступить в пору совершеннолетия, и такого же долговязого мальчика, младше первых. А сама вновь присоединилась к своему гостю. Слуга поставил рядом с Суллой вино, однако тот, не обратив на это внимания, решил продолжить беседу:
– Я рад снова тебя видеть.
– А я – тебя.
– И, похоже, радости на сей раз больше, чем во время нашей последней встречи, верно?
– Ах, вот ты о чем!.. – рассмеялась она. – У меня тогда была серьезная размолвка с мужем.
– Я это понял… Но из-за чего? Свет не видел более верной и непорочной жены, чем ты, – уж мне ли этого не знать!
– Он вовсе не подозревал меня в неверности или порочности. Разногласия между нами больше… теоретические.
– Теоретические? – широко ухмыльнулся Сулла.
– Ему не нравятся здешняя обстановка, соседи. Не нравится, что я веду себя, как владелица крупного имения. Не нравится Луций Декумий. Не нравится, как я воспитываю наших детей, которые разговаривают на местном наречии также свободно, как и по-латыни, а так же знают греческий, арамейский, иврит, три галльских наречия и ликийский…
– Ликийский?..
– У нас на третьем этаже поселилась ликийская семья. А дети ходят, где им заблагорассудится – не говоря уже о том, что чужеземные слова они подхватывают с той же легкостью, что камешки на морском берегу… До этого я и не знала, что у ликийцев есть свой язык, причем страшно древний.
– У вас с Гаем Юлием были сильные разногласия?
– Достаточно, – сжала губы она.
– Причем все усугублялось тем, что ты умеешь стоять за себя совсем не по-женски, как это не принято в Риме?.. – предположил Сулла, в памяти которого еще свежа была расправа, учиненная им над дочерью за то, что та пыталась вести себя именно таким образом.
Однако Аврелия была Аврелией. Ее нельзя было мерить чужими мерками – столь сильны были ее чары. Об этом ее своенравии говорили повсюду скорее с восхищением, чем с осуждением.
– Да, я сумела отстоять свою правоту. Да так, что муж оказался посрамленным… – она вдруг опечалилась. – И это-то самое худшее, Луций Корнелий, надеюсь, ты понимаешь? Ни один мужчина его положения не может терпеть, чтобы жена одерживала над ним верх. Поэтому он изобразил полное отсутствие ко мне интереса и не желает даже реванша, несмотря на все мои попытки расшевелить его… О, боги!..
– Он разлюбил тебя?
– Не думаю, хотя и хотела бы этого. Это намного облегчило бы ему пребывание здесь.
– Значит, теперь ты ходишь в тоге победителя…
– Боюсь, что да.
– Тебе следовало родиться мужчиной, Аврелия, – умудренно кивнул он. – Никогда еще так ясно я этого не осознавал. Это так.
– Ты прав, Луций Корнелий.
– Теперь он был рад отправиться в Азию, а ты после его отъезда вздохнула с облегчением?
– Ты опять прав.
Разговор перескочил на приключения Суллы во время путешествия на Восток. При этом у него объявился еще один благодарный слушатель: юный Цезарь пристроился на кушетке за спиной у матери и жадно слушал рассказы о встречах гостя с Митридатом, Тиграном и парфянскими послами.
Мальчику должно было скоро исполниться девять лет. Сулла не мог оторвать взора от его красивого лица, столь похожего на юного Суллу – и в то же время совершенно не похожего. Юный Цезарь вышел из возраста, когда без конца задают вопросы, и уже умел внимательно и вдумчиво слушать. Он неподвижно сидел, приникнув к матери, глаза его сияли, губы были приоткрыты, а на лице отражался быстрый, переменчивый бег его мыслей.
Когда Луций Корнелий Сулла закончил свое повествование, мальчик принялся расспрашивать его, обнаруживая в своих вопросах больше проницательности, чем Скавр, и большую осведомленность, чем Марий, не говоря уже об интересе, которого у него оказалось больше, чем у них двоих вместе взятых. Откуда он может во всем этом разбираться? – спрашивал себя Сулла, разговаривая с девятилетним мальчишкой так, как говорил бы со Скавром и Марием. Заинтригованный, он, наконец, сам решил в свою очередь спросить юного Цезаря:
– Как ты полагаешь, что последует?
– Война с Митридатом Понтийским и Тиграном, – не раздумывая ответил тот.
– А почему не с парфянами?
– Нет, с ними войны еще долго не будет. Но если мы победим Понт и Армению, то эти страны окажутся в нашем лагере, и тогда парфяне обеспокоятся, как сейчас Митридат и Тигран.
– Абсолютно верно, юный Цезарь, – кивнул Луций Корнелий.
Они проговорили так еще с час, после чего Сулла встал и откланялся, потрепав на прощание своего малолетнего собеседника по голове. Аврелия проводила гостя До двери, по пути дав знак Евтиху, чтобы тот вел детей спать.
– Как твои домашние? – спросила она, когда он уже открыл дверь в ночь, которая еще бурлила людьми.
– Сулла-младший лежит с сильной простудой, а у Корнелии с лицом не в порядке…
– Насчет простуды понятно, а что случилось с девочкой?
– Я ее избил.
– Понятно. И за что же?
– Они с молодым Марием, видишь ли, вздумали жениться, а я уже обещал ее выдать за сына Квинта Помпея Руфа. И она решила доказать свою независимость, уморив себя голодом.
– Ecastor!.. Думаю, бедная девочка даже не знала об усилиях, которые предпринимала для этого ее мать?
– Не знала.
– Но теперь-то знает?
– Разумеется.
– Что ж… я знаю немного молодого человека, о котором ты говоришь, и уверена, что она с ним будет много счастливее, чем с Марием-младшим.
– Я считаю точно так же! – рассмеялся Сулла.
– А что Гай Марий?
– Он также не желает для своего отпрыска этого брака. Он прочит ему дочку Сцеволы.
– Он получит ее для сына без больших сложностей, – рассудила Аврелия и поприветствовала какую-то подошедшую к ним женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Поскольку в душе члены семейства Помпея Руфа оставались людьми провинциальными, званый ужин закончился еще до наступления темноты, хоть темнело зимой в Риме рано. До возвращения домой ему необходимо было обделать еще одно дельце. Сулла в раздумье остановился на ступенях, ведущих вниз, к Виа Нова, и хмуро глядел вдаль. Идти к Метробию было далеко, да и небезопасно. Где же еще ему скоротать оставшееся время?
Ответ пришел, как только взгляд его упал на туманный склон, различавшийся вдалеке. Ну конечно же, к Аврелии! Гай Юлий Цезарь был снова в отлучке, в Азии. Так почему бы не нанести ей визит? Он быстро сбежал по лестнице, точно помолодев, и устремился кратчайшим путем к ее дому.
Его впустил Евтих – хотя и без особой радости. Аврелия приняла его примерно так же.
– Твои дети не спят? – поинтересовался Сулла.
– К несчастью… – та кисло улыбнулась. – Я, похоже, родила не жаворонков, а сов. Они ненавидят укладываться в постель и ненавидят вставать.
– Так пригласи их сюда, – посоветовал он, присаживаясь на кушетку. – Нет лучшего общества, чем родные дети.
– Ты прав, Луций Корнелий, – просияла Аврелия. Она привела детей и усадила их в дальнем углу: двух долговязых девочек, которым вскоре предстояло вступить в пору совершеннолетия, и такого же долговязого мальчика, младше первых. А сама вновь присоединилась к своему гостю. Слуга поставил рядом с Суллой вино, однако тот, не обратив на это внимания, решил продолжить беседу:
– Я рад снова тебя видеть.
– А я – тебя.
– И, похоже, радости на сей раз больше, чем во время нашей последней встречи, верно?
– Ах, вот ты о чем!.. – рассмеялась она. – У меня тогда была серьезная размолвка с мужем.
– Я это понял… Но из-за чего? Свет не видел более верной и непорочной жены, чем ты, – уж мне ли этого не знать!
– Он вовсе не подозревал меня в неверности или порочности. Разногласия между нами больше… теоретические.
– Теоретические? – широко ухмыльнулся Сулла.
– Ему не нравятся здешняя обстановка, соседи. Не нравится, что я веду себя, как владелица крупного имения. Не нравится Луций Декумий. Не нравится, как я воспитываю наших детей, которые разговаривают на местном наречии также свободно, как и по-латыни, а так же знают греческий, арамейский, иврит, три галльских наречия и ликийский…
– Ликийский?..
– У нас на третьем этаже поселилась ликийская семья. А дети ходят, где им заблагорассудится – не говоря уже о том, что чужеземные слова они подхватывают с той же легкостью, что камешки на морском берегу… До этого я и не знала, что у ликийцев есть свой язык, причем страшно древний.
– У вас с Гаем Юлием были сильные разногласия?
– Достаточно, – сжала губы она.
– Причем все усугублялось тем, что ты умеешь стоять за себя совсем не по-женски, как это не принято в Риме?.. – предположил Сулла, в памяти которого еще свежа была расправа, учиненная им над дочерью за то, что та пыталась вести себя именно таким образом.
Однако Аврелия была Аврелией. Ее нельзя было мерить чужими мерками – столь сильны были ее чары. Об этом ее своенравии говорили повсюду скорее с восхищением, чем с осуждением.
– Да, я сумела отстоять свою правоту. Да так, что муж оказался посрамленным… – она вдруг опечалилась. – И это-то самое худшее, Луций Корнелий, надеюсь, ты понимаешь? Ни один мужчина его положения не может терпеть, чтобы жена одерживала над ним верх. Поэтому он изобразил полное отсутствие ко мне интереса и не желает даже реванша, несмотря на все мои попытки расшевелить его… О, боги!..
– Он разлюбил тебя?
– Не думаю, хотя и хотела бы этого. Это намного облегчило бы ему пребывание здесь.
– Значит, теперь ты ходишь в тоге победителя…
– Боюсь, что да.
– Тебе следовало родиться мужчиной, Аврелия, – умудренно кивнул он. – Никогда еще так ясно я этого не осознавал. Это так.
– Ты прав, Луций Корнелий.
– Теперь он был рад отправиться в Азию, а ты после его отъезда вздохнула с облегчением?
– Ты опять прав.
Разговор перескочил на приключения Суллы во время путешествия на Восток. При этом у него объявился еще один благодарный слушатель: юный Цезарь пристроился на кушетке за спиной у матери и жадно слушал рассказы о встречах гостя с Митридатом, Тиграном и парфянскими послами.
Мальчику должно было скоро исполниться девять лет. Сулла не мог оторвать взора от его красивого лица, столь похожего на юного Суллу – и в то же время совершенно не похожего. Юный Цезарь вышел из возраста, когда без конца задают вопросы, и уже умел внимательно и вдумчиво слушать. Он неподвижно сидел, приникнув к матери, глаза его сияли, губы были приоткрыты, а на лице отражался быстрый, переменчивый бег его мыслей.
Когда Луций Корнелий Сулла закончил свое повествование, мальчик принялся расспрашивать его, обнаруживая в своих вопросах больше проницательности, чем Скавр, и большую осведомленность, чем Марий, не говоря уже об интересе, которого у него оказалось больше, чем у них двоих вместе взятых. Откуда он может во всем этом разбираться? – спрашивал себя Сулла, разговаривая с девятилетним мальчишкой так, как говорил бы со Скавром и Марием. Заинтригованный, он, наконец, сам решил в свою очередь спросить юного Цезаря:
– Как ты полагаешь, что последует?
– Война с Митридатом Понтийским и Тиграном, – не раздумывая ответил тот.
– А почему не с парфянами?
– Нет, с ними войны еще долго не будет. Но если мы победим Понт и Армению, то эти страны окажутся в нашем лагере, и тогда парфяне обеспокоятся, как сейчас Митридат и Тигран.
– Абсолютно верно, юный Цезарь, – кивнул Луций Корнелий.
Они проговорили так еще с час, после чего Сулла встал и откланялся, потрепав на прощание своего малолетнего собеседника по голове. Аврелия проводила гостя До двери, по пути дав знак Евтиху, чтобы тот вел детей спать.
– Как твои домашние? – спросила она, когда он уже открыл дверь в ночь, которая еще бурлила людьми.
– Сулла-младший лежит с сильной простудой, а у Корнелии с лицом не в порядке…
– Насчет простуды понятно, а что случилось с девочкой?
– Я ее избил.
– Понятно. И за что же?
– Они с молодым Марием, видишь ли, вздумали жениться, а я уже обещал ее выдать за сына Квинта Помпея Руфа. И она решила доказать свою независимость, уморив себя голодом.
– Ecastor!.. Думаю, бедная девочка даже не знала об усилиях, которые предпринимала для этого ее мать?
– Не знала.
– Но теперь-то знает?
– Разумеется.
– Что ж… я знаю немного молодого человека, о котором ты говоришь, и уверена, что она с ним будет много счастливее, чем с Марием-младшим.
– Я считаю точно так же! – рассмеялся Сулла.
– А что Гай Марий?
– Он также не желает для своего отпрыска этого брака. Он прочит ему дочку Сцеволы.
– Он получит ее для сына без больших сложностей, – рассудила Аврелия и поприветствовала какую-то подошедшую к ним женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137