Та сразу поняла.
- Вытирай пока рюмки, доченька. Я сейчас...
Мать накинула на плечи платок. Но тут в кухню вошла Марина. Под глазами у нее посинело, веснушки поблекли. Бросилась она к матери, приникла к щеке.
- Не уходи, только не уходи!- зарыдала Марина.- Одна я тут, чужая им!
- Ну... Ну...- погладила ее мать по голове.- Успокойся. Да и дело сделано. Куда ж назад? Ничего, стерпится. Левушка - человек нетрудный.
- Не понимаю я его, совсем не понимаю!
- Поймешь! Не сразу, однако, поймешь. Никуда теперь не денешься...
Олег тянет мать за фартук. Отстранила она Марину.
- Подожди-ка,- говорит,- я сыну помогу.
И следом за Олегом прямым ходом к воротам.
Солдат сидел на корточках, подперев спиной столб, смотрел на мертвую собаку. Мать оглянулась, не видит ли кто, и тихо спросила:
- Гриша?
Он кивнул.
- Пойдемте со мной!
- Маринка разве не здесь?
- Да пойдемте же, говорю, быстрей пойдемте отсюда!
Разговор у матери с Григорием был короткий. Гриша поселился у Немцев на полу возле печки.
Дети с ним пилили дрова, ходили в лес, сбивали смолистые шишки и собирали в мешки, катались на трамвае от круга до круга. Оживился Григорий только раз, когда в морозный день привязал к сапогам коньки, взятые у соседа, и пробежался по замерзшему пруду.
Вечером, накануне Гришиного отъезда, мать неправдами достала на мясокомбинате костей, сварила бульон и все подливала и подливала Грише. Днем отпросилась она у главбуха и побежала домой, чтобы успеть Гришу проводить. Его не было: он отправился в комендатуру перед отъездом отметиться. А дома что-то произошло, мать сразу догадалась.
Люська ходила по комнате надутая. Олег лежал на кровати и плакал.
- Что у вас здесь получилось ?
Оба молчали.
Мать села к Олегу на кровать.
- Что с тобой, сынок? Чего ты?
- Может, и ты нас разлюбишь и бросишь?- кричит.- Тогда давай быстрей!
- С чего ты взял?
- С того, что я все понял!
- Чего понял?- переспросила мать.- Да у меня никого на свете нет дороже вас!
- Понял все! Сперва любят, а после обманывают!
- Глупый!- хохотнула Люська.- Разницы не понимаешь: то дети, а это мужчины с женщинами. У них вечно сначала с одним, потом с другим!
- С другим!.. На Григория, значит, плевать?!
- Дурак ты!- сказала Люська.
- Может, я и дурак, а Марина ваша - предатель!..
Долго Олег всхлипывал. Плакал он не от своей обиды, от Гришиной. Мать не смогла его успокоить, только пристыдила:
- Сейчас Григорий придет, а ты зареванный весь. Тоже мне мужчина!
Но, видно, был у них до этого разговор с Григорием. Потому что вернулся тот из комендатуры, молча вещички сложил и говорит:
- Спасибо вам за все. Не ходите меня провожать, не надо.
- Обязательно пойдем, Гриша!- возразила мать.- Я с работы специально для этого отпросилась.
Приехали они на трамвае на вокзал. Все дни Григорий держался, а тут, перед концом, пал духом, шел и повторял:
- Как же это, а? Как же?
- Вот так уж, Гришенька, так устроена жизнь. Насилу мил не будешь...
Механически мать твердила дешевые слова, но, наверно, нужные, как все утешения.
- Выходит, я виноват. Но в чем же?
- Марине тоже не сладко,- сказала мать.- Женщины требуют от начальницы, чтобы уволили ее из треста. Не хотят с ней работать. Любовь такая вещь...
Хотя - какая именно вещь любовь, мать и сама понимала все меньше. Да и позже соловьи для нее не запели. Старухой стала, жизнь в одиночестве прожила и одна трех внуков вынянчила.
Постояли Немцы с Григорием у вагона. Состав шевельнулся, заскрипели сцепки. Гриша обнял Олега, потом Люську. Мать обнять застеснялся, сказал:
- Передайте ей: Гришка, мол, желает тебе счастья.
- Обязательно передам,- кивнула мать.
Он забрался в теплушку, уселся на пороге и махал рукой. Мать, Олег и Люська, убыстряя шаги, двигались по платформе, стараясь не отстать от вагона. Вдруг Григорий отвязал от мешка каску и бросил Олегу.
- Держи!
Каска забренчала, крутясь по камням, пока Олег не схватил ее.
- Зачем ему?- встревожилась мать.- С вас же спросят!
- Война спишет!- крикнул Григорий.
- Гриш, ты в другой раз сперва женись, а после люби, ладно?- подал голос Олег.
- Ладно!- улыбнулся Григорий.
Поезд загудел и пошел быстрей.
Мать остановилась на платформе, обняла Люську, которая почему-то разрыдалась. Олег, размахивая каской, бежал за поездом до самой водокачки.
Обещание свое мать не выполнила, Марине ничего не сказала. После проводов Немцы стали ждать Гришины письма к себе. Фото его, которое Марина отдала матери, Люська поставила на подоконник, рядом с фотографией отца.
Немцы очень ждали писем. Но Григорий не написал.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ БИЛЕТЕРШИ
Люська Немец легко, чуть ли не вприпрыжку, выбегала к доске, и до нее долетали смешки, хотя она еще ни слова не сказала. Может, из-за отсутствия витаминов она не росла и смирилась с тем, что никогда не вырастет. И все-таки она еще повзрослела.
Каждый день, когда дома никого не было, Люська кокетничала сама с собой перед маленьким зеркалом, причесывалась по-новому, потому что вчерашняя прическа ей не нравилась. Она сама себе перешила из материной черную юбку с разрезом и пуговицами; девчонки шептались, будто юбка слишком облегает бедра и вообще с таким высоким разрезом носить позорно.
- Уроки не делаешь. Чем же ты вообще занимаешься?- с подозрительной интонацией спрашивала классная руководительница.- Целыми неделями в школе тебя нет!
- Подумаешь, работать пойду...
- Она еще хамит!- взрывалась учительница, мгновенно переходя на крик.- Ну, это уже слишком. Девочка-лодырница... Да как же такое можно допустить во время войны!
Говорила она, как снаряды взрывались: бум, бум, бум... Видимо, не случайно у ширококостной классной была кличка Бомба.
Может, просто пришла весна, думала Люськина мать. Хотя и военная, а все же весна! Та самая, про которую столько написано и столько объяснено, что и слово-то произносить вроде бы неловко.
Так или иначе, но в конце третьей четверти, перед самыми каникулами, скoпилось у Люськи пять двоек. Мать вызывали в школу раза три, но это не помогло. Завуч позвонила в соседнее ремесленное училище:
- Нельзя ли пристроить восьмиклассницу, очень хорошую, только учится плохо?
В ремесленном набора не было. Оставалось просто исключить Люську Немец в назидание другим.
Люська не сказала матери, что ее исключили из школы. Каникулы шли замечательно, чего же травить материну душу?
Утром, найдя красивую картинку в довоенном журнале, Люська причесывалась под нее и танцевала перед зеркалом непонятный танец, заменяющий ей гимнастику. Нарочно громко топая каблучками, чтобы потревожить соседей, она спускалась с крыльца и бежала в кино.
Купив самый дешевый билет, Люська садилась в дорогой восьмой ряд. Если прогоняли, не смущалась и пересаживалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
- Вытирай пока рюмки, доченька. Я сейчас...
Мать накинула на плечи платок. Но тут в кухню вошла Марина. Под глазами у нее посинело, веснушки поблекли. Бросилась она к матери, приникла к щеке.
- Не уходи, только не уходи!- зарыдала Марина.- Одна я тут, чужая им!
- Ну... Ну...- погладила ее мать по голове.- Успокойся. Да и дело сделано. Куда ж назад? Ничего, стерпится. Левушка - человек нетрудный.
- Не понимаю я его, совсем не понимаю!
- Поймешь! Не сразу, однако, поймешь. Никуда теперь не денешься...
Олег тянет мать за фартук. Отстранила она Марину.
- Подожди-ка,- говорит,- я сыну помогу.
И следом за Олегом прямым ходом к воротам.
Солдат сидел на корточках, подперев спиной столб, смотрел на мертвую собаку. Мать оглянулась, не видит ли кто, и тихо спросила:
- Гриша?
Он кивнул.
- Пойдемте со мной!
- Маринка разве не здесь?
- Да пойдемте же, говорю, быстрей пойдемте отсюда!
Разговор у матери с Григорием был короткий. Гриша поселился у Немцев на полу возле печки.
Дети с ним пилили дрова, ходили в лес, сбивали смолистые шишки и собирали в мешки, катались на трамвае от круга до круга. Оживился Григорий только раз, когда в морозный день привязал к сапогам коньки, взятые у соседа, и пробежался по замерзшему пруду.
Вечером, накануне Гришиного отъезда, мать неправдами достала на мясокомбинате костей, сварила бульон и все подливала и подливала Грише. Днем отпросилась она у главбуха и побежала домой, чтобы успеть Гришу проводить. Его не было: он отправился в комендатуру перед отъездом отметиться. А дома что-то произошло, мать сразу догадалась.
Люська ходила по комнате надутая. Олег лежал на кровати и плакал.
- Что у вас здесь получилось ?
Оба молчали.
Мать села к Олегу на кровать.
- Что с тобой, сынок? Чего ты?
- Может, и ты нас разлюбишь и бросишь?- кричит.- Тогда давай быстрей!
- С чего ты взял?
- С того, что я все понял!
- Чего понял?- переспросила мать.- Да у меня никого на свете нет дороже вас!
- Понял все! Сперва любят, а после обманывают!
- Глупый!- хохотнула Люська.- Разницы не понимаешь: то дети, а это мужчины с женщинами. У них вечно сначала с одним, потом с другим!
- С другим!.. На Григория, значит, плевать?!
- Дурак ты!- сказала Люська.
- Может, я и дурак, а Марина ваша - предатель!..
Долго Олег всхлипывал. Плакал он не от своей обиды, от Гришиной. Мать не смогла его успокоить, только пристыдила:
- Сейчас Григорий придет, а ты зареванный весь. Тоже мне мужчина!
Но, видно, был у них до этого разговор с Григорием. Потому что вернулся тот из комендатуры, молча вещички сложил и говорит:
- Спасибо вам за все. Не ходите меня провожать, не надо.
- Обязательно пойдем, Гриша!- возразила мать.- Я с работы специально для этого отпросилась.
Приехали они на трамвае на вокзал. Все дни Григорий держался, а тут, перед концом, пал духом, шел и повторял:
- Как же это, а? Как же?
- Вот так уж, Гришенька, так устроена жизнь. Насилу мил не будешь...
Механически мать твердила дешевые слова, но, наверно, нужные, как все утешения.
- Выходит, я виноват. Но в чем же?
- Марине тоже не сладко,- сказала мать.- Женщины требуют от начальницы, чтобы уволили ее из треста. Не хотят с ней работать. Любовь такая вещь...
Хотя - какая именно вещь любовь, мать и сама понимала все меньше. Да и позже соловьи для нее не запели. Старухой стала, жизнь в одиночестве прожила и одна трех внуков вынянчила.
Постояли Немцы с Григорием у вагона. Состав шевельнулся, заскрипели сцепки. Гриша обнял Олега, потом Люську. Мать обнять застеснялся, сказал:
- Передайте ей: Гришка, мол, желает тебе счастья.
- Обязательно передам,- кивнула мать.
Он забрался в теплушку, уселся на пороге и махал рукой. Мать, Олег и Люська, убыстряя шаги, двигались по платформе, стараясь не отстать от вагона. Вдруг Григорий отвязал от мешка каску и бросил Олегу.
- Держи!
Каска забренчала, крутясь по камням, пока Олег не схватил ее.
- Зачем ему?- встревожилась мать.- С вас же спросят!
- Война спишет!- крикнул Григорий.
- Гриш, ты в другой раз сперва женись, а после люби, ладно?- подал голос Олег.
- Ладно!- улыбнулся Григорий.
Поезд загудел и пошел быстрей.
Мать остановилась на платформе, обняла Люську, которая почему-то разрыдалась. Олег, размахивая каской, бежал за поездом до самой водокачки.
Обещание свое мать не выполнила, Марине ничего не сказала. После проводов Немцы стали ждать Гришины письма к себе. Фото его, которое Марина отдала матери, Люська поставила на подоконник, рядом с фотографией отца.
Немцы очень ждали писем. Но Григорий не написал.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ БИЛЕТЕРШИ
Люська Немец легко, чуть ли не вприпрыжку, выбегала к доске, и до нее долетали смешки, хотя она еще ни слова не сказала. Может, из-за отсутствия витаминов она не росла и смирилась с тем, что никогда не вырастет. И все-таки она еще повзрослела.
Каждый день, когда дома никого не было, Люська кокетничала сама с собой перед маленьким зеркалом, причесывалась по-новому, потому что вчерашняя прическа ей не нравилась. Она сама себе перешила из материной черную юбку с разрезом и пуговицами; девчонки шептались, будто юбка слишком облегает бедра и вообще с таким высоким разрезом носить позорно.
- Уроки не делаешь. Чем же ты вообще занимаешься?- с подозрительной интонацией спрашивала классная руководительница.- Целыми неделями в школе тебя нет!
- Подумаешь, работать пойду...
- Она еще хамит!- взрывалась учительница, мгновенно переходя на крик.- Ну, это уже слишком. Девочка-лодырница... Да как же такое можно допустить во время войны!
Говорила она, как снаряды взрывались: бум, бум, бум... Видимо, не случайно у ширококостной классной была кличка Бомба.
Может, просто пришла весна, думала Люськина мать. Хотя и военная, а все же весна! Та самая, про которую столько написано и столько объяснено, что и слово-то произносить вроде бы неловко.
Так или иначе, но в конце третьей четверти, перед самыми каникулами, скoпилось у Люськи пять двоек. Мать вызывали в школу раза три, но это не помогло. Завуч позвонила в соседнее ремесленное училище:
- Нельзя ли пристроить восьмиклассницу, очень хорошую, только учится плохо?
В ремесленном набора не было. Оставалось просто исключить Люську Немец в назидание другим.
Люська не сказала матери, что ее исключили из школы. Каникулы шли замечательно, чего же травить материну душу?
Утром, найдя красивую картинку в довоенном журнале, Люська причесывалась под нее и танцевала перед зеркалом непонятный танец, заменяющий ей гимнастику. Нарочно громко топая каблучками, чтобы потревожить соседей, она спускалась с крыльца и бежала в кино.
Купив самый дешевый билет, Люська садилась в дорогой восьмой ряд. Если прогоняли, не смущалась и пересаживалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41