Он застегнул серебристый чехол. Старичок попрощался с ним за руку, как со взрослым, и подтолкнул к двери.
Было начало осени. На улице стемнело. Навстречу с пруда дул холодноватый ветер, шевеля тополиными ветками и неся сухие листья. Фонари не горели. Кусок луны слабо мерцал над водой. Олег ускорил шаги, потом побежал домой. В том месте, где кончалась плотина, стоял ларек. До войны в нем, судя по надписи, продавали мороженое. Олег уже миновал ларек, когда его потянули в сторону за воротник. Не успел Олег сообразить в чем дело, как его схватили за плечи, развернули и прижали к стене ларька. Он обнимал двумя руками скрипку.
- Закурить не найдется?
- Да я не курю...
Их было человек пять, и старшие на две головы выше его. Они смотрели, прищурясь, хихикали, подталкивали друг друга плечами.
- Деньжата есть?
Денег у него тоже не было, но они и сами это выяснили, потому что облазили его карманы.
- Чего ж у тя есть?- спросил тот, который стоял напротив и был заправилой остальных.
Он ловко перекатывал папироску губами справа налево и обратно.
- Дай ему в глаз, Косой, и пусть катится,- предложил кто-то.
Так это, оказывается, Косой! Его боялся весь город. Это он отнимал у ребят хлеб, когда они, отстояв в очереди, бежали из магазина. Олег знал, что плакать в такой ситуации - последнее дело, но слезы сами полились то ли от беспомощности, то ли просто от страха.
Взгляд Косого остановился на серебристом чехле.
- Что за чемоданчик? Шкалик, взгляни!
Шкалик, маленький, юркий, вынырнул из-под Косого.
- Да это же Немец, выковыренный. Немец - фамилие у него такое. Фашист, значит, фриц...
- Здорово!- заржал Косой.- Значит, мы фашиста в плен взяли. Может, его повесить, а?
Все загалдели. Шкалик между тем ухватился за чехол. Олег прижимал к животу скрипку.
- Слыхал приказ?- пропищал Шкалик.- Ну!
Сейчас отберут и тогда... Отец не простит этого матери, мать не простит Олегу, не переживет.
- Немецкая рожа у него, а ходит по русской земле!
Косой лениво сделал шаг вперед и небрежно махнул кулаком. В нос Олегу не попал, удар пришелся по скуле, под глаз. Боль заставила думать быстрее. Еще не зная, что предпринять, Олег крепче сжал скрипку. Вдруг он, меньше всех ростом, резко присел на корточки, словно провалился вниз и, прижимая скрипку к животу, ринулся головой под ноги Косому. Тот подставил подножку, но Олег и так уже лежал на земле. Они не успели навалиться на него. Еще мгновение, и он вылез из круга на четвереньках, шмыгнув в тень, в кусты.
- Держи фашиста!
Это был голос Косого.
Его успокоили:
- Не бойсь! Далеко не уйдет.
Компания разбежалась прочесывать окрестность.
Олег лежал у ограды в сорняках, прижавшись к земле и накрыв собой скрипку. Руки, лицо, ноги обожгло крапивой, все загорелось, нестерпимая боль охватила тело.
Дружки Косого покружили, посвистели, переругиваясь, и снова собрались у ларька. Тогда Олег пополз. Он полз по-пластунски, как разведчики в кино. Не удалось, однако, скрыться.
- Вон он!- радостно заорал Шкалик.
Ватага сбежалась, окружила Немца плотным кольцом. Он поднялся, все еще обнимая скрипку обеими руками.
Две сильных руки развели Олегу локти. Шкалик выхватил скрипку и протянул ее Косому. Косой перекинул папироску из одного угла рта в другой и велел:
- Открой! Посмотрю балалайку!
Шкалик начал отстегивать на чехле пуговицы. У него не получилось, и он стал просто отрывать их. Наконец чехол сполз, скрипка осталась раздетой.
- Тонкая штука!- удовлетворенно протянул Косой, с интересом вертя в руках инструмент.- Давай, фашист, сыграй! Послухаем!
Он протянул скрипку Олегу.
Тот взял инструмент, но отрицательно покачал головой:
- Я не умею, я только учусь.
Немец поднял с земли чехол и дрожащими руками попытался натянуть его на скрипку. Чехол у него вырвали и бросили в пыль.
- Мы желаем музыки,- осклабился Косой.- Верно я говорю?
Компания оживленно загудела.
- Играй, падло!
Косой поднес кулак к самому носу Олега.
- Чувствуешь, чем пахнет? Ха!
Все опять загоготали следом за ним.
Олег заплакал бы, но так горела кожа на лице, что слезы уже не могли течь или он их не чувствовал. Тут решение, близкое и соленое, как слезы, пришло к нему. Он ясно понял: другого не дано. Олег бросил скрипку на землю и наступил на нее ногой раз, потом другой, третий. Скрипка жалобно хрустнула. Одна струна загудела под подошвой и умолкла.
Несколько мгновений компания пребывала в неопределенности. Все глядели на Косого.
Первым всполошился Шкалик.
- Косой! Давай его утопим в пруду...
Олег рванулся в сторону. Но его ударили и держали за руки, чтобы не удрал.
- Атас!- крикнул кто-то.
По плотине шел военный патруль - трое рослых матросов в черных бушлатах с красными повязками на руках и с автоматами. Косой струхнул, но сделал вид, что потерял интерес.
- Отпустите его, он чокнутый!- сказал Косой.
Сам он повернулся и в мгновение исчез. Кто-то пнул Олега под зад ногой. Все они рассыпались в разные стороны по примеру атамана. Патруль медленно прошел мимо и растворился в темноте.
Постояв в одиночестве, Олег нагнулся, поднял с земли бывшую скрипку. Обломки фанеры висели на проволоке. Он аккуратно запихнул куски в серебристый чехол и медленно побрел домой.
Мать возилась на кухне. Увидав заплывшее от крапивы лицо сына и под глазом синяк, она обняла Олега, запричитала, заплакала. Он сказал, что подрался и все, больше ничего она выведать не могла.
Чехол он как ни в чем не бывало повесил на гвоздь.
Глаз стал тяжелым, не открывался. Лютая обида комкала сердце.
- Когда опять на урок, сын?- спросила из кухни мать.
- Через три дня,- ответил Олег.
Три дня он врал матери, возвращавшейся с работы, что играет по три раза в день, что разучивает песню "Священная война" и "Интернационал". Он хотел, чтобы мать не волновалась и не писала о случившемся отцу.
Над кроватью Олега висел чехол с останками скрипки. Люська неведомо как догадалась: брат рвануться к скрипке не успел,- она стащила с гвоздя чехол и открыла. Оттуда высыпалась деревянная труха и моток струн.
- Так я и думала,- философски протянула Люська.
Но Олега не выдала.
Ему казалось, мать радовалась, что он играет. А Олег то и дело думал о том моменте, когда она узнает, что скрипки больше не существует. Уж хоть бы она узнала скорей!
- Знаешь, Олег,- сказала вечером мать.- Сегодня у Люськи на плотине какие-то подонки хлеб отобрали. Хозяин взял топор, и мы с ним побежали, но там уже никого не было.
- Это Косой! Я знаю, Косой!- крикнул Олег и умолк.
- Мне соседка тоже сказала, что Косой. А что с твоей музыкой?
- Понимаешь, учитель велел тебе передать, что я очень талантливый. Ему меня просто нечему учить. Он сказал, из меня и так получится Паганини, может, даже Ойстрах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Было начало осени. На улице стемнело. Навстречу с пруда дул холодноватый ветер, шевеля тополиными ветками и неся сухие листья. Фонари не горели. Кусок луны слабо мерцал над водой. Олег ускорил шаги, потом побежал домой. В том месте, где кончалась плотина, стоял ларек. До войны в нем, судя по надписи, продавали мороженое. Олег уже миновал ларек, когда его потянули в сторону за воротник. Не успел Олег сообразить в чем дело, как его схватили за плечи, развернули и прижали к стене ларька. Он обнимал двумя руками скрипку.
- Закурить не найдется?
- Да я не курю...
Их было человек пять, и старшие на две головы выше его. Они смотрели, прищурясь, хихикали, подталкивали друг друга плечами.
- Деньжата есть?
Денег у него тоже не было, но они и сами это выяснили, потому что облазили его карманы.
- Чего ж у тя есть?- спросил тот, который стоял напротив и был заправилой остальных.
Он ловко перекатывал папироску губами справа налево и обратно.
- Дай ему в глаз, Косой, и пусть катится,- предложил кто-то.
Так это, оказывается, Косой! Его боялся весь город. Это он отнимал у ребят хлеб, когда они, отстояв в очереди, бежали из магазина. Олег знал, что плакать в такой ситуации - последнее дело, но слезы сами полились то ли от беспомощности, то ли просто от страха.
Взгляд Косого остановился на серебристом чехле.
- Что за чемоданчик? Шкалик, взгляни!
Шкалик, маленький, юркий, вынырнул из-под Косого.
- Да это же Немец, выковыренный. Немец - фамилие у него такое. Фашист, значит, фриц...
- Здорово!- заржал Косой.- Значит, мы фашиста в плен взяли. Может, его повесить, а?
Все загалдели. Шкалик между тем ухватился за чехол. Олег прижимал к животу скрипку.
- Слыхал приказ?- пропищал Шкалик.- Ну!
Сейчас отберут и тогда... Отец не простит этого матери, мать не простит Олегу, не переживет.
- Немецкая рожа у него, а ходит по русской земле!
Косой лениво сделал шаг вперед и небрежно махнул кулаком. В нос Олегу не попал, удар пришелся по скуле, под глаз. Боль заставила думать быстрее. Еще не зная, что предпринять, Олег крепче сжал скрипку. Вдруг он, меньше всех ростом, резко присел на корточки, словно провалился вниз и, прижимая скрипку к животу, ринулся головой под ноги Косому. Тот подставил подножку, но Олег и так уже лежал на земле. Они не успели навалиться на него. Еще мгновение, и он вылез из круга на четвереньках, шмыгнув в тень, в кусты.
- Держи фашиста!
Это был голос Косого.
Его успокоили:
- Не бойсь! Далеко не уйдет.
Компания разбежалась прочесывать окрестность.
Олег лежал у ограды в сорняках, прижавшись к земле и накрыв собой скрипку. Руки, лицо, ноги обожгло крапивой, все загорелось, нестерпимая боль охватила тело.
Дружки Косого покружили, посвистели, переругиваясь, и снова собрались у ларька. Тогда Олег пополз. Он полз по-пластунски, как разведчики в кино. Не удалось, однако, скрыться.
- Вон он!- радостно заорал Шкалик.
Ватага сбежалась, окружила Немца плотным кольцом. Он поднялся, все еще обнимая скрипку обеими руками.
Две сильных руки развели Олегу локти. Шкалик выхватил скрипку и протянул ее Косому. Косой перекинул папироску из одного угла рта в другой и велел:
- Открой! Посмотрю балалайку!
Шкалик начал отстегивать на чехле пуговицы. У него не получилось, и он стал просто отрывать их. Наконец чехол сполз, скрипка осталась раздетой.
- Тонкая штука!- удовлетворенно протянул Косой, с интересом вертя в руках инструмент.- Давай, фашист, сыграй! Послухаем!
Он протянул скрипку Олегу.
Тот взял инструмент, но отрицательно покачал головой:
- Я не умею, я только учусь.
Немец поднял с земли чехол и дрожащими руками попытался натянуть его на скрипку. Чехол у него вырвали и бросили в пыль.
- Мы желаем музыки,- осклабился Косой.- Верно я говорю?
Компания оживленно загудела.
- Играй, падло!
Косой поднес кулак к самому носу Олега.
- Чувствуешь, чем пахнет? Ха!
Все опять загоготали следом за ним.
Олег заплакал бы, но так горела кожа на лице, что слезы уже не могли течь или он их не чувствовал. Тут решение, близкое и соленое, как слезы, пришло к нему. Он ясно понял: другого не дано. Олег бросил скрипку на землю и наступил на нее ногой раз, потом другой, третий. Скрипка жалобно хрустнула. Одна струна загудела под подошвой и умолкла.
Несколько мгновений компания пребывала в неопределенности. Все глядели на Косого.
Первым всполошился Шкалик.
- Косой! Давай его утопим в пруду...
Олег рванулся в сторону. Но его ударили и держали за руки, чтобы не удрал.
- Атас!- крикнул кто-то.
По плотине шел военный патруль - трое рослых матросов в черных бушлатах с красными повязками на руках и с автоматами. Косой струхнул, но сделал вид, что потерял интерес.
- Отпустите его, он чокнутый!- сказал Косой.
Сам он повернулся и в мгновение исчез. Кто-то пнул Олега под зад ногой. Все они рассыпались в разные стороны по примеру атамана. Патруль медленно прошел мимо и растворился в темноте.
Постояв в одиночестве, Олег нагнулся, поднял с земли бывшую скрипку. Обломки фанеры висели на проволоке. Он аккуратно запихнул куски в серебристый чехол и медленно побрел домой.
Мать возилась на кухне. Увидав заплывшее от крапивы лицо сына и под глазом синяк, она обняла Олега, запричитала, заплакала. Он сказал, что подрался и все, больше ничего она выведать не могла.
Чехол он как ни в чем не бывало повесил на гвоздь.
Глаз стал тяжелым, не открывался. Лютая обида комкала сердце.
- Когда опять на урок, сын?- спросила из кухни мать.
- Через три дня,- ответил Олег.
Три дня он врал матери, возвращавшейся с работы, что играет по три раза в день, что разучивает песню "Священная война" и "Интернационал". Он хотел, чтобы мать не волновалась и не писала о случившемся отцу.
Над кроватью Олега висел чехол с останками скрипки. Люська неведомо как догадалась: брат рвануться к скрипке не успел,- она стащила с гвоздя чехол и открыла. Оттуда высыпалась деревянная труха и моток струн.
- Так я и думала,- философски протянула Люська.
Но Олега не выдала.
Ему казалось, мать радовалась, что он играет. А Олег то и дело думал о том моменте, когда она узнает, что скрипки больше не существует. Уж хоть бы она узнала скорей!
- Знаешь, Олег,- сказала вечером мать.- Сегодня у Люськи на плотине какие-то подонки хлеб отобрали. Хозяин взял топор, и мы с ним побежали, но там уже никого не было.
- Это Косой! Я знаю, Косой!- крикнул Олег и умолк.
- Мне соседка тоже сказала, что Косой. А что с твоей музыкой?
- Понимаешь, учитель велел тебе передать, что я очень талантливый. Ему меня просто нечему учить. Он сказал, из меня и так получится Паганини, может, даже Ойстрах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41