Даже с родителями они видятся только на официальных приемах. В нашей семье это был парадный обед раз в неделю. Посещение одного знатного ребенка другим сопровождается такими сложными церемониями, что мои воспитатели старались как можно реже брать на себя подобную обузу, поэтому большую часть времени я проводила в своих комнатах в одиночестве.
Руарт и его семья жили рядом с моим окном, которое имело широкий подоконник и украшенный резьбой наличник, где было множество углублений и ниш. Сначала я просто кормила птиц; оказалось, что их легко отличить одну от другой, а потом я заметила, что один из птенцов особенно дружелюбен. Это, конечно, был Руарт. Через некоторое время он стал влетать в комнату и проводить со мной много времени. Все это началось, когда мне было всего четыре года. У меня появилась привычка разговаривать с ним, как с человеком. Постепенно я догадалась, что он мне отвечает, — нужно было только научиться понимать… Некоторые слова в языке дастелцев-птиц очевидны: они качают головой в знак отрицания и кивают в знак согласия. Другие жесты более сложны, но об их значении тоже легко догадаться, — «подожди», «иди сюда», «здесь», «там». Когда птица топает лапкой, это означает «я сержусь», когда пожимает плечами — «я не знаю». Что касается чириканья и свиста, то понимать их я научилась так же, как ребенок учится человеческой речи у взрослых. Мы с Руартом одновременно овладели грамотой, и это тоже помогало обучению. Я писала буквы алфавита, а он клевал ту, на которую хотел указать. — Ты ходила в школу? — спросила я. Флейм покачала головой:
— Нет. Дети аристократии на Цирказе не ходят в школу.
Получить образование значило бы уподобиться представителям презираемого среднего класса. Зачем учиться читать и писать, когда для этого можно кого-нибудь нанять? Я, правда, научилась… Можно сказать, мне повезло. Мой отец был таким занятым человеком, что не имел для меня времени, а мать постоянно болела. Поэтому я была предоставлена сама себе даже больше, чем другие дети. Мать Руарта настаивала, чтобы я училась, поэтому я заставила управителя отца обучить меня счету, а его писца — грамоте. — Флейм с любовью взглянула на спящего Руарта. — Не будь дастелцев и этих двоих наставников, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому…
— Я и не подозревала, насколько все плохо, — сказала я. — Значит, это правда, что Цирказе управляют писцы и счетоводы? Так называемый средний класс?
— Истинная, правда. В прошлом такая система работала, потому что суверен держал своих подручных на коротком поводке. Теперь же, — Флейм печально покачала головой, — все разваливается, как и должно было случиться. Так править нельзя. В один прекрасный день, образованный класс сбросит со своей шеи аристократию, и она не будет знать, как этому воспротивиться. С какой стати писцам и счетоводам, купцам и управителям делать всю работу, нести всю ответственность — и ничего за это не получать. Знаешь, Блейз, у меня, маленькой девочки, было семнадцать слуг! Семнадцать! Мне никогда не приходилось самой расчесывать волосы, самой надевать туфли. Я ничего не должна была делать сама — ничегошеньки. И чем я заслужила все эти услуги? Если бы не дастелцы, я выросла бы самым избалованным и самым несчастным ребенком на свете. Именно скука заставила меня присмотреться к птицам у себя на подоконнике. Любознательный детский ум, скованный косным окружением, и заставил меня задаваться вопросами… Сколько еще любознательных умов задушила цирказеанская система?
Флейм взглянула на свою культю.
— Я рада, что сбежала. Я сделала бы это снова, даже если бы знала заранее, какую цену придется заплатить.
В глубине сердца я знала, что она имеет в виду не только свою руку.
— Да, — сказала Флейм в ответ на мой невысказанный вопрос. — Если бы я осталась в Замке, мне пришлось бы примириться с худшей участью, чем изнасилование. Я снова и снова подвергалась бы насилию, унизительному и развращающему, каждый день моей жизни. — Она немного помолчала, потом продолжала: — Знатная женщина не может выйти из дому, не закутавшись в покрывало с ног до головы. Все, на что ты смотришь, ты видишь сквозь слой ткани. Считается, что народ не должен видеть наших лиц. А ведь слуги видят нас во всех видах — они нас даже купают. Где тут логика? Таков просто способ указать каждому его место. Поверь, Блейз, это был настоящий ад. В конце концов, меня выдали бы замуж без моего согласия ради престижа или коммерческих выгод моей семьи. Я была просто товаром.
Флейм посмотрела мне в глаза. В полумраке она выглядела очаровательной: мягкий свет не позволял разглядеть боль в ее глазах и делал ее красоту более одухотворенной; однако для меня ее истинная прелесть заключалась в сочувствии, написанном на ее лице.
— Прости меня. Мои причитания по поводу жизни в роскоши тебе, которой постоянно приходится бороться за существование, должны казаться бестактными.
Я покачала головой:
— у каждого человека своя тюрьма. Мы просто должны найти способ из нее вырваться.
— Да. Мне дорогу показали дастелцы. А как насчет тебя, Блейз? Как тебе удалось выйти на свободу?
Я задумалась. Была ли старуха нищенка, живущая на кладбище в Ступице, тем человеком, кто научил меня полагаться только на себя? Направили ли меня на правильный путь менодиане с их бескорыстной самоотверженностью? Или Арнадо, показавший мне пример элегантности и чувства чести? А может быть, Датрик, поставивший передо мной цель? Нет, все же скорее дело было в гневе — постоянно сжигающей меня ярости из-за всех тех несправедливостей, на которые меня обрекла моя смешанная кровь.
Флейм, казалось, прочла мои мысли.
— Не говори мне, что тебе помог Датрик. Этот человек — дрянь. Хранители все…
— Ох, не начинай еще и ты! Я только и слышу об этом от Тора.
— Он прав. Если бы не хранители, поддерживающие беспомощную аристократию, потому что им легче управлять тиранами, наши острова были бы лучшим местом, чем они есть. Хранители хвалятся тем, что установили равенство и выборность правителей, но в других государствах, по их мнению, это угрожало бы стабильности, поэтому они оберегают власть местных деспотов.
По-моему, Руарт — анархист, раз научил тебя всему этому, — проворчала я. — Вы с Тором — два сапога пара. Вы хоть представляете себе, что будет на островах, если правители-тираны вдруг исчезнут? Ведь воцарится хаос!
Флейм весьма неэлегантно фыркнула, и мы обе поспешили переменить тему, опасаясь, что, в конце концов, поссоримся. Мы еще немного поболтали, но потом Флейм начала метаться, пытаясь найти более удобное положение. Я дала ей еще снадобья, и она уснула, держа меня за руку.
Проснувшись, я обнаружила, что уснула сидя, положив голову на постель Флейм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Руарт и его семья жили рядом с моим окном, которое имело широкий подоконник и украшенный резьбой наличник, где было множество углублений и ниш. Сначала я просто кормила птиц; оказалось, что их легко отличить одну от другой, а потом я заметила, что один из птенцов особенно дружелюбен. Это, конечно, был Руарт. Через некоторое время он стал влетать в комнату и проводить со мной много времени. Все это началось, когда мне было всего четыре года. У меня появилась привычка разговаривать с ним, как с человеком. Постепенно я догадалась, что он мне отвечает, — нужно было только научиться понимать… Некоторые слова в языке дастелцев-птиц очевидны: они качают головой в знак отрицания и кивают в знак согласия. Другие жесты более сложны, но об их значении тоже легко догадаться, — «подожди», «иди сюда», «здесь», «там». Когда птица топает лапкой, это означает «я сержусь», когда пожимает плечами — «я не знаю». Что касается чириканья и свиста, то понимать их я научилась так же, как ребенок учится человеческой речи у взрослых. Мы с Руартом одновременно овладели грамотой, и это тоже помогало обучению. Я писала буквы алфавита, а он клевал ту, на которую хотел указать. — Ты ходила в школу? — спросила я. Флейм покачала головой:
— Нет. Дети аристократии на Цирказе не ходят в школу.
Получить образование значило бы уподобиться представителям презираемого среднего класса. Зачем учиться читать и писать, когда для этого можно кого-нибудь нанять? Я, правда, научилась… Можно сказать, мне повезло. Мой отец был таким занятым человеком, что не имел для меня времени, а мать постоянно болела. Поэтому я была предоставлена сама себе даже больше, чем другие дети. Мать Руарта настаивала, чтобы я училась, поэтому я заставила управителя отца обучить меня счету, а его писца — грамоте. — Флейм с любовью взглянула на спящего Руарта. — Не будь дастелцев и этих двоих наставников, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому…
— Я и не подозревала, насколько все плохо, — сказала я. — Значит, это правда, что Цирказе управляют писцы и счетоводы? Так называемый средний класс?
— Истинная, правда. В прошлом такая система работала, потому что суверен держал своих подручных на коротком поводке. Теперь же, — Флейм печально покачала головой, — все разваливается, как и должно было случиться. Так править нельзя. В один прекрасный день, образованный класс сбросит со своей шеи аристократию, и она не будет знать, как этому воспротивиться. С какой стати писцам и счетоводам, купцам и управителям делать всю работу, нести всю ответственность — и ничего за это не получать. Знаешь, Блейз, у меня, маленькой девочки, было семнадцать слуг! Семнадцать! Мне никогда не приходилось самой расчесывать волосы, самой надевать туфли. Я ничего не должна была делать сама — ничегошеньки. И чем я заслужила все эти услуги? Если бы не дастелцы, я выросла бы самым избалованным и самым несчастным ребенком на свете. Именно скука заставила меня присмотреться к птицам у себя на подоконнике. Любознательный детский ум, скованный косным окружением, и заставил меня задаваться вопросами… Сколько еще любознательных умов задушила цирказеанская система?
Флейм взглянула на свою культю.
— Я рада, что сбежала. Я сделала бы это снова, даже если бы знала заранее, какую цену придется заплатить.
В глубине сердца я знала, что она имеет в виду не только свою руку.
— Да, — сказала Флейм в ответ на мой невысказанный вопрос. — Если бы я осталась в Замке, мне пришлось бы примириться с худшей участью, чем изнасилование. Я снова и снова подвергалась бы насилию, унизительному и развращающему, каждый день моей жизни. — Она немного помолчала, потом продолжала: — Знатная женщина не может выйти из дому, не закутавшись в покрывало с ног до головы. Все, на что ты смотришь, ты видишь сквозь слой ткани. Считается, что народ не должен видеть наших лиц. А ведь слуги видят нас во всех видах — они нас даже купают. Где тут логика? Таков просто способ указать каждому его место. Поверь, Блейз, это был настоящий ад. В конце концов, меня выдали бы замуж без моего согласия ради престижа или коммерческих выгод моей семьи. Я была просто товаром.
Флейм посмотрела мне в глаза. В полумраке она выглядела очаровательной: мягкий свет не позволял разглядеть боль в ее глазах и делал ее красоту более одухотворенной; однако для меня ее истинная прелесть заключалась в сочувствии, написанном на ее лице.
— Прости меня. Мои причитания по поводу жизни в роскоши тебе, которой постоянно приходится бороться за существование, должны казаться бестактными.
Я покачала головой:
— у каждого человека своя тюрьма. Мы просто должны найти способ из нее вырваться.
— Да. Мне дорогу показали дастелцы. А как насчет тебя, Блейз? Как тебе удалось выйти на свободу?
Я задумалась. Была ли старуха нищенка, живущая на кладбище в Ступице, тем человеком, кто научил меня полагаться только на себя? Направили ли меня на правильный путь менодиане с их бескорыстной самоотверженностью? Или Арнадо, показавший мне пример элегантности и чувства чести? А может быть, Датрик, поставивший передо мной цель? Нет, все же скорее дело было в гневе — постоянно сжигающей меня ярости из-за всех тех несправедливостей, на которые меня обрекла моя смешанная кровь.
Флейм, казалось, прочла мои мысли.
— Не говори мне, что тебе помог Датрик. Этот человек — дрянь. Хранители все…
— Ох, не начинай еще и ты! Я только и слышу об этом от Тора.
— Он прав. Если бы не хранители, поддерживающие беспомощную аристократию, потому что им легче управлять тиранами, наши острова были бы лучшим местом, чем они есть. Хранители хвалятся тем, что установили равенство и выборность правителей, но в других государствах, по их мнению, это угрожало бы стабильности, поэтому они оберегают власть местных деспотов.
По-моему, Руарт — анархист, раз научил тебя всему этому, — проворчала я. — Вы с Тором — два сапога пара. Вы хоть представляете себе, что будет на островах, если правители-тираны вдруг исчезнут? Ведь воцарится хаос!
Флейм весьма неэлегантно фыркнула, и мы обе поспешили переменить тему, опасаясь, что, в конце концов, поссоримся. Мы еще немного поболтали, но потом Флейм начала метаться, пытаясь найти более удобное положение. Я дала ей еще снадобья, и она уснула, держа меня за руку.
Проснувшись, я обнаружила, что уснула сидя, положив голову на постель Флейм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99