ей необходимо было найти Габриэля…
– Ее чувства можно понять – она с детства была к нему привязана. Но вы сказали, что она жила в вашей квартире только последние несколько недель? А где же она устроилась, когда только приехала в Париж?
– На улице Лилль у мадам Аткинс, которой я ее представил. Они обе поняли друг друга с первого взгляда. Усердие Агнес в деле защиты идей роялистов понравилось этой знатной даме, и я не стану скрывать, что мысль привезти короля именно сюда родилась там, между двумя чашками чая. Но только, когда в прошлом сентябре Конвент принял закон, предписывающий рассматривать англичан, проживающих во Франции, как заложников, Шарлотта Аткинс была вынуждена уехать в Швейцарию. Ваша жена не захотела последовать за ней и переехала ко мне… От всего сердца надеюсь, что адвокат Кормье сможет уберечь ее от дурных последствий. К тому же я не думаю, что у них есть хоть сколько-нибудь серьезные обвинения в ее адрес, которые ей можно предъявить: она не замешана ни в чем, она только носила записки, делала визиты…– Вы считаете все это несерьезным? Вы должны бы сказать, что все это смертельно, бальи! В чем заключаются преступления тех, кто каждый день умирает под ножом гильотины?..
Итак, в тот вечер Гийом ничего не записал в своем дневнике, а лишь много размышлял. Но не о том, что выпало на его долю, а об Агнес. Несмотря на то, что отдаляло их друг от друга, несмотря на западню, в которой они очутились, несмотря на бездну равнодушия, которая из-за времени и расстояния между ними, казалось, углублялась еще больше, несмотря на все это, ему невыносима была мысль о том, что жена его попала в опасное положение, а он бездействует. Если ей вдруг суждено умереть, а он не попытается хоть как-то ее спасти, он никогда не сможет оправдаться перед самим собой…
Закрыв свой дневник, Гийом бережно убрал его, взял чистый лист бумаги и принялся составлять для Потантена длинный список необходимых дел, указаний и рекомендаций, касающихся ведения хозяйства по дому, своих личных дел, а также детей и гостей; Затем он написал письмо для бальи, с тем чтобы его ему передали после отъезда. Закончив эти дела, он решил, что теперь можно и отдохнуть, устроился в своем любимом старом кресле и попытался уснуть.
Ранним утром перед восходом солнца именно Потантен случайно разбудил его, решив посмотреть, почему в такой час горит свет в библиотеке.
– А я и не собирался ложиться спать, – сказал Тремэн как бы в оправдание, – Мне надо было поразмыслить кое о чем перед отъездом.
– Я слишком хорошо вас знаю, чтобы спрашивать, куда вы собрались. По правде сказать, я ожидал этого решения. Точнее, я его боялся…
– Только ты и понимаешь меня, Потантен. Агнес остается моей женой, поэтому, если она оказалась в опасности, мой долг помочь ей.
– Конечно! Но хотя бы не поезжайте туда один! Вы должны попросить доктора Аннеброна сопровождать вас…
– Боже мой! С какой стати?
Мажордом уверенно взглянул в глаза Тремэну, хотя его голубые глаза оставались печальными:
– Вы так же хорошо, как и я, все понимаете. После отъезда мадам Агнес он весь извелся. Тем более что вам понадобятся документы на въезд и выезд, которые вам не дадут в Валони. А он – доктор, ему не откажут, поэтому вам стоит объединиться с ним.
– Ну да, ты как всегда прав! – заметил Гийом с улыбкой.– А теперь поднимись, пожалуйста, к мадемуазель Анн-Мари и спроси ее, можно ли мне прямо сейчас к ней зайти. Я знаю, что она не спит. Потом ты приведешь к ней мадам Белек: я хочу перед отъездом вам троим кое-что сказать. Затем приготовь мой багаж в дорогу: подыщи самую простую и поношенную одежду. Когда ты сказал мне об Аннеброне, у меня родилась хорошая идея…
Мадемуазель Леусуа и в самом деле не спала. В своей большой кровати она скорее сидела, чем лежала, укутав спину и голову белой теплой шалью и обложившись многочисленными подушечками, наблюдая, как начинается утро, и монотонно перебирая пальцами четки.
С тех пор как мадемуазель Леусуа поселилась в Тринадцати Ветрах, она ни разу не покинула своей комнаты. Но не только ее здоровье, подорванное этой варварской выходкой, которой она подверглась, было тому причиной. Просто она не хотела показываться на глаза людям до тех пор, пока ее волосы не отрастут до нормальной длины, чтобы можно было с достоинством надеть высокий нормандский чепец, который она всегда гордо носила. Ее запоздалое кокетство забавляло Гийома, он предлагал ей парик, но она отказалась от него. Тремэн предполагал, что она проводит свои дни за рукоделием. Мадемуазель Леусуа и в самом деле вязала, молилась и много читала. Лишь Клеманс, Потантен и Тремэн могли заходить к ней. Для других, и особенно для детей, которых она боялась из-за их возможных расспросов, она была«просто больна. Правда, это ей не мешало быть в курсе всех событий не только в доме, но и в окрестностях.
Как только Гийом к ней вошел, она не дала ему даже рта раскрыть:
– Ты пришел попрощаться со мной. Это правильно!..
– Вы одобряете?
– Разумеется. Ты будешь не ты, если останешься в домашних тапочках. Но все-таки я хотела бы спросить тебя: ты все еще любишь ее?
Она нацепила свои очки скорее по привычке, чем по необходимости, так как она все равно смотрела на него поверх них.
– Нет, – ответил Гийом. – Бывают даже такие моменты, когда я спрашиваю себя, а любил ли я ее когда-нибудь? Я хочу сказать – по-настоящему. Мне кажется, внутри меня всегда присутствовали какое-то недоверие, подозрительность. Поди пойми, почему!
– Потому что ты такой же, как все мужчины: когда плоть успокоилась, то и сердце в конце концов забывает.
– Это неправда! Я никогда не забывал про Мари-Дус и впредь никогда ее не забуду…
– Может быть! В таком случае тем лучше, что ты собрался рисковать своей жизнью ради Агнес… Что за дела? К чему это собрание у меня в столь ранний час? – добавила она, увидев входящих Клеманс и Потантена.
– Потому что я не имею права уехать, оставив вас в неведении. В очередной раз я доверяю вам самое дорогое, что есть у меня, и вы должны знать…
– Кто такой на самом деле этот так называемый племянник бальи? Мне кажется, я узнала его с той самой минуты, когда он ступил на землю у крыльца и сорвал с себя юбки, – сказала старая мудрая женщина, коротко и сухо рассмеявшись при этом. – Понятно, что ты не мог бы поступить иначе, и ты принял его, но…
Гийом даже не спросил, как удалось мадемуазель Анн-Мари догадаться об этом. Не в первый раз уже она доказывала свою удивительную способность к предвидению, которое граничило с пророчеством, впрочем, она всегда была для него воплощением наивысшей мудрости.
– Но? – повторил он вслед за ней, так как она замолчала.
– … но я боюсь, что он не принесет счастья этому дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
– Ее чувства можно понять – она с детства была к нему привязана. Но вы сказали, что она жила в вашей квартире только последние несколько недель? А где же она устроилась, когда только приехала в Париж?
– На улице Лилль у мадам Аткинс, которой я ее представил. Они обе поняли друг друга с первого взгляда. Усердие Агнес в деле защиты идей роялистов понравилось этой знатной даме, и я не стану скрывать, что мысль привезти короля именно сюда родилась там, между двумя чашками чая. Но только, когда в прошлом сентябре Конвент принял закон, предписывающий рассматривать англичан, проживающих во Франции, как заложников, Шарлотта Аткинс была вынуждена уехать в Швейцарию. Ваша жена не захотела последовать за ней и переехала ко мне… От всего сердца надеюсь, что адвокат Кормье сможет уберечь ее от дурных последствий. К тому же я не думаю, что у них есть хоть сколько-нибудь серьезные обвинения в ее адрес, которые ей можно предъявить: она не замешана ни в чем, она только носила записки, делала визиты…– Вы считаете все это несерьезным? Вы должны бы сказать, что все это смертельно, бальи! В чем заключаются преступления тех, кто каждый день умирает под ножом гильотины?..
Итак, в тот вечер Гийом ничего не записал в своем дневнике, а лишь много размышлял. Но не о том, что выпало на его долю, а об Агнес. Несмотря на то, что отдаляло их друг от друга, несмотря на западню, в которой они очутились, несмотря на бездну равнодушия, которая из-за времени и расстояния между ними, казалось, углублялась еще больше, несмотря на все это, ему невыносима была мысль о том, что жена его попала в опасное положение, а он бездействует. Если ей вдруг суждено умереть, а он не попытается хоть как-то ее спасти, он никогда не сможет оправдаться перед самим собой…
Закрыв свой дневник, Гийом бережно убрал его, взял чистый лист бумаги и принялся составлять для Потантена длинный список необходимых дел, указаний и рекомендаций, касающихся ведения хозяйства по дому, своих личных дел, а также детей и гостей; Затем он написал письмо для бальи, с тем чтобы его ему передали после отъезда. Закончив эти дела, он решил, что теперь можно и отдохнуть, устроился в своем любимом старом кресле и попытался уснуть.
Ранним утром перед восходом солнца именно Потантен случайно разбудил его, решив посмотреть, почему в такой час горит свет в библиотеке.
– А я и не собирался ложиться спать, – сказал Тремэн как бы в оправдание, – Мне надо было поразмыслить кое о чем перед отъездом.
– Я слишком хорошо вас знаю, чтобы спрашивать, куда вы собрались. По правде сказать, я ожидал этого решения. Точнее, я его боялся…
– Только ты и понимаешь меня, Потантен. Агнес остается моей женой, поэтому, если она оказалась в опасности, мой долг помочь ей.
– Конечно! Но хотя бы не поезжайте туда один! Вы должны попросить доктора Аннеброна сопровождать вас…
– Боже мой! С какой стати?
Мажордом уверенно взглянул в глаза Тремэну, хотя его голубые глаза оставались печальными:
– Вы так же хорошо, как и я, все понимаете. После отъезда мадам Агнес он весь извелся. Тем более что вам понадобятся документы на въезд и выезд, которые вам не дадут в Валони. А он – доктор, ему не откажут, поэтому вам стоит объединиться с ним.
– Ну да, ты как всегда прав! – заметил Гийом с улыбкой.– А теперь поднимись, пожалуйста, к мадемуазель Анн-Мари и спроси ее, можно ли мне прямо сейчас к ней зайти. Я знаю, что она не спит. Потом ты приведешь к ней мадам Белек: я хочу перед отъездом вам троим кое-что сказать. Затем приготовь мой багаж в дорогу: подыщи самую простую и поношенную одежду. Когда ты сказал мне об Аннеброне, у меня родилась хорошая идея…
Мадемуазель Леусуа и в самом деле не спала. В своей большой кровати она скорее сидела, чем лежала, укутав спину и голову белой теплой шалью и обложившись многочисленными подушечками, наблюдая, как начинается утро, и монотонно перебирая пальцами четки.
С тех пор как мадемуазель Леусуа поселилась в Тринадцати Ветрах, она ни разу не покинула своей комнаты. Но не только ее здоровье, подорванное этой варварской выходкой, которой она подверглась, было тому причиной. Просто она не хотела показываться на глаза людям до тех пор, пока ее волосы не отрастут до нормальной длины, чтобы можно было с достоинством надеть высокий нормандский чепец, который она всегда гордо носила. Ее запоздалое кокетство забавляло Гийома, он предлагал ей парик, но она отказалась от него. Тремэн предполагал, что она проводит свои дни за рукоделием. Мадемуазель Леусуа и в самом деле вязала, молилась и много читала. Лишь Клеманс, Потантен и Тремэн могли заходить к ней. Для других, и особенно для детей, которых она боялась из-за их возможных расспросов, она была«просто больна. Правда, это ей не мешало быть в курсе всех событий не только в доме, но и в окрестностях.
Как только Гийом к ней вошел, она не дала ему даже рта раскрыть:
– Ты пришел попрощаться со мной. Это правильно!..
– Вы одобряете?
– Разумеется. Ты будешь не ты, если останешься в домашних тапочках. Но все-таки я хотела бы спросить тебя: ты все еще любишь ее?
Она нацепила свои очки скорее по привычке, чем по необходимости, так как она все равно смотрела на него поверх них.
– Нет, – ответил Гийом. – Бывают даже такие моменты, когда я спрашиваю себя, а любил ли я ее когда-нибудь? Я хочу сказать – по-настоящему. Мне кажется, внутри меня всегда присутствовали какое-то недоверие, подозрительность. Поди пойми, почему!
– Потому что ты такой же, как все мужчины: когда плоть успокоилась, то и сердце в конце концов забывает.
– Это неправда! Я никогда не забывал про Мари-Дус и впредь никогда ее не забуду…
– Может быть! В таком случае тем лучше, что ты собрался рисковать своей жизнью ради Агнес… Что за дела? К чему это собрание у меня в столь ранний час? – добавила она, увидев входящих Клеманс и Потантена.
– Потому что я не имею права уехать, оставив вас в неведении. В очередной раз я доверяю вам самое дорогое, что есть у меня, и вы должны знать…
– Кто такой на самом деле этот так называемый племянник бальи? Мне кажется, я узнала его с той самой минуты, когда он ступил на землю у крыльца и сорвал с себя юбки, – сказала старая мудрая женщина, коротко и сухо рассмеявшись при этом. – Понятно, что ты не мог бы поступить иначе, и ты принял его, но…
Гийом даже не спросил, как удалось мадемуазель Анн-Мари догадаться об этом. Не в первый раз уже она доказывала свою удивительную способность к предвидению, которое граничило с пророчеством, впрочем, она всегда была для него воплощением наивысшей мудрости.
– Но? – повторил он вслед за ней, так как она замолчала.
– … но я боюсь, что он не принесет счастья этому дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108