Реньяр вновь закричал — и вновь никто не появился. Тогда старик схватил крючковатую палку и принялся колотить ею по столу. Посуда, стоящая на столе, дребезжала, подскакивала, чашка с отваром из трав опрокинулась, и старик смотрел, как ручеек стекает со стола и капли падают на пол.
— Дьявол! Куда эти все бездельники и мерзавцы подевались? Так можно умереть и никто не услышит.
И он бросил свою толстую крючковатую палку в дверь. Раздался грохот, дверь немного приоткрылась, и Гильом закричал из последних сил:
— Ко мне! Ко мне, мерзавцы! Всех накажу, головы поснимаю с плеч!
В дверном проеме появился заспанный слуга. Его лицо было перекошено от страха, а свеча в руке дрожала. Огонек колебался, отбрасывая причудливые тени на стены.
— Ты что, оглох, мерзавец?
Старик неистовствовал. В уголках рта появилась пена. Волосы старого Реньяра были всклокочены, седые пряди растрепались, и весь его вид был ужасен. Он с трудом приподнялся, подсунув подушку под спину, и уселся на кровати. Он напоминал хищную птицу, готовую броситься на добычу.
Но слуга прекрасно понимал, старик беспомощен.
— Слушаю вас, господин, что случилось?
— Что за шум во дворе моего дома?
— Шум? Какой шум? — пьяный слуга недоуменно осмотрелся по сторонам.
— Ты что, мерзавец, не слыхал, как во дворе кричали? Так ты бережешь мое добро? Быстро позови ко мне кого-нибудь из сыновей!
Слуга послушно закивал, оставил огарок свечи на столике у кровати старика и бросился выполнять приказание. Он спустился в комнату на первом этаже, где спал Жак и принялся опасливо тормошить молодого господина.
— Тебе чего? — взревел Жак, протирая заспанные глаза и с трудом поднимая отяжелевшие от вина веки.
— Отец зовет.
— Черт побери, что ему понадобилось среди ночи! Ведь я к нему заходил вечером.
— Не знаю, не знаю, господин, я не виноват, он совсем разбушевался. Злится, кричит…
— Ладно, сейчас поднимусь. Жак накинул на плечи халат и чертыхаясь, нещадно бранясь, поднялся в комнату старика.
Тот сразу же принялся грозить своему сыну пальцем.
— Что за шум был во дворе?
— А-а, — заулыбался Жак, — я хотел тебе сказать, но подумал, что ты спишь и решил не беспокоить до утра.
— Да я вообще не могу уснуть, когда кто-нибудь кричит, а в последнее время в моем доме только и слышны пьяные крики и брань. Пользуетесь, что я не могу до вас добраться.
— Успокойся, отец, — сказал Жак и сел на край кровати.
— Ну так что там, рассказывай поскорее! Жак засмеялся. Ведь он прекрасно знал, как старый Реньяр относится к Констанции. И Жак понимал, что если он обо всем расскажет, может начаться скандал, который не кончится до утра и уже никто тогда в этом доме не сможет уснуть. Ведь Жак прекрасно знал неистовый нрав своего отца.
— Ну, так что там? Говори быстрее, что ты тянешь!
— Как бы тебе сказать, отец, помягче, чтобы не обидеть… — начал Жак.
Но старик схватил его за рукав и дернул.
— Говори как есть, ничего не скрывай! Что-нибудь с Констанцией?
— Да, отец, с Констанцией.
— Так что же ты молчишь, ей плохо, что-нибудь случилось?
— Да нет, ей хорошо, она у себя в комнате.
— Тогда в чем дело?
— У нее появился кавалер.
— Что? — взревел старик, брызгая слюной. — И кто же он?
— Если я тебе скажу, ты, наверное, будешь злиться.
— Говори! Говори! — рявкнул старик.
— Это Филипп Абинье.
— Что? — как бы не поверив своим ушам, переспросил старый Реньяр.
— Филипп Абинье, отец.
— Так ведь он еще мальчишка!
— Да не, отец, ты просто давно его видел.
— Где он?
— Мы связали его и бросили в пристройку.
— А что Констанция?
— Так я же тебе говорю, отец, она сидит в своей комнате и рыдает.
— Рыдает? Это еще почему?
— Мы поймали Абинье, когда он лез к ней в окно.
— Как он посмел пробраться в мой дом?
— Да, отец, в смелости ему не откажешь. Я давно подозревал, что с Констанцией что — то не так. И вот сейчас мы смогли убедиться.
— Мне кажется, Жак, ты что-то врешь и не договариваешь. Быть может, он просто хотел пробраться в наш дом и убить меня?
— Да нет, отец, он лез в окно Констанции, она сама подняла раму.
— Я тебе не верю, — пробурчал Гильом Реньяр, — позови Констанцию, я хочу поговорить с ней, ведь она мне никогда не станет врать.
— Как хочешь, отец, — сказал Жак и поднялся с кровати.
Но старый Гильом его остановил.
— Жак, не надо беспокоить Констанцию, завтра утром во всем разберемся, пусть спит. Жак пожал плечами и застыл в двери.
— Иди, иди, я хочу отдохнуть, — махнул рукой отец. И Жаку ничего не оставалось, как покинуть комнату отца. Он спустился вниз, сопровождаемый слугой, и увидел Клода, который тут же поднялся от стола и направился к брату.
— Чего он тебя вызывал?
— Да ну его, — махнул рукой Жак, — спрашивал, что случилось, кого поймали…
— И что ты ему сказал?
— Я сказал все как было.
— А он?
— Разозлился. Он не поверил ни единому моему слову, ведь он свято верит, что Констанция честна и невинна.
— А разве ты, Жак, в это не веришь? — Клод усмехнулся.
— Я теперь ничего не понимаю. В нашем доме в последнее время творится такое… Я разобраться во всем этом не в силах.
— Да-да, — закивал головой Клод, — просто ужас!
— Ладно, пошли спать, утром разберемся. И братья разошлись по своим комнатам. А слуга еще долго стоял, держа в руках свечу. Воск медленно оплывал, а слуга прислушивался к звукам, наполнявшим дом.
Хозяин уже перебил ему сон, и слуга понимал, что не сможет уже уснуть до рассвета.
Констанция была не в себе. Мысли путались. Она задавала себя вопросы, но не находила ответов.
— Что делать? Что делать? — шептала девушка, теребя подол платья. — Как помочь Филиппу? Что сказать Виктору, чтобы он отменил свой страшный приказ? Ведь он такой жестокий, что ему ничего не стоит убить Филиппа. Может, поговорить с Гильомом начистоту, объяснить, что Филипп ни в чем не виноват, что это я по —
Звала его? И может быть, тогда братья отпустят возлюбленного?
Минута проходила за минутой, но Констанция продолжала неподвижно сидеть, не в силах принять какое-либо решение. Ей хотелось броситься в комнату к Гильо-му, упасть перед ним на коленях, выпросить прощение для своего Филиппа.
Но она чувствовала, что сейчас в доме власть постепенно переходит в руки Виктора, и старый Гильом Реньяр уже бессилен что-либо изменить.
А еще ей хотелось броситься к окошку темницы, в которой томился Филипп, броситься и признаться ему в любви, утешить, успокоить, сказать, что она помнит о нем. Но эти желания были противоположными, и девушка была не в состоянии решить, куда же бежать сразу. Поэтому она и сидела неподвижно, глядя на свою тень на шершавой белой стене.
— Как все плохо! Я даже не думала, что такое может случиться! А что если поговорить с Клодом и Жаком, ведь они не такие бессердечные, как Виктор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58