После того как Жоэль Готье был погребен с соблюдением всех почестей, каких он заслуживал, и бретонских церемониалов, принятых у его соплеменников, Жиль, Пьер и Понго начали готовиться к поездке в Сен-Обин. К вечеру погода испортилась, разразился сильный ураган с ветром и проливным дождем, в мгновение ока превратившим дороги в непролазное болото. Потом ветер понемногу стих, но дождь не прекращался ни на минуту, стало почти холодно. Анна приготовила мужчинам сытный ужин, справедливо полагая, что он поможет путешественникам легче перенести усталость и плохую погоду.
Основательно подкрепившись густыми щами с жареным салом, галетами и сидром, трое мужчин уже готовились покинуть Лаюнондэ, как вдруг Мадалена подошла к Жилю, сделала реверанс, сильно покраснела и сунула ему в руку маленький медальон, из тех, что она сама постоянно носила.
— Да поможет вам святая Анна, покровительница Бретани, — прошептала она и убежала в соседнюю комнату.
Блеск фиалковых глаз пронзил сердце шевалье и, прежде чем положить медальон во внутренний карман куртки, туда, где уже лежало завещание несчастного монаха, он прижал его к губам.
Дождь продолжал идти — тихий и унылый, он отражал свет фонаря, который подняла Анна, чтобы посветить отъезжающим.
— Дорога дрянь… — ворчал Понго, со времен своих приключений в Делаваре он презирал воду.
— Ты не понимаешь, — радостно возразил Жиль, — такая погода нам больше всего подходит! Мы не встретим ни души, а монахи будут греться в своих постелях.
Он был уже в седле. Понго, продолжая ворчать, помог Пьеру устроиться на крупе своей лошади, потом сам прыгнул в седло и взял из рук Анны фонарь.
— Да хранит вас Бог! — крикнула Анна, когда маленькая кавалькада направилась к скрытой в стене калитке. — Старайтесь не поскользнуться!
Совет был нелишним. Кучи камней и потоки жидкой грязи делали дорогу, построенную еще древними римлянами, почти непроезжей. Лишь только около полуночи всадники достигли места, с которого открывался прекрасный вид на монастырь: несколько зданий теснились вокруг красивой церкви с четырехугольной колокольней. Стенами монастырю служил подступающий почти вплотную лес. Нигде не было видно света, давящая тишина наводила на мысль, что монастырь давно заброшен. Соколиные глаза Жиля и Понго без труда разглядели и заросший сад, и старое кладбище с покосившимися надгробиями.
— Осталась только церковь, красивый монастырь эпохи Возрождения, дом аббата и монашеские кельи, — прошептал Пьер. — Когда-то это было богатое и мощное аббатство, таким его создал Оливье де Динан, но с тех пор время и безверие сделали свое дело.
— Сколько в нем монахов?
— Не больше десятка, считая вместе с послушниками.
— Мы потратили много времени, добираясь сюда. В каком часу они начинают утренние молитвы?
— О, не раньше четырех или пяти часов утра.
Большинство монахов люди пожилые, а так как обряд требует проведения службы между полуночью и рассветом, то они не торопятся. Внимание, здесь нам надо свернуть направо, — добавил молодой человек, когда они оказались на развилке у придорожного распятия.
Несколько секунд спустя все трое спешились в тени церковной стены и направились к маленькой низкой двери, выходившей на старое кладбище. Она открылась с легким скрипом.
Внутри церкви парила ледяная сырость, которую самое жаркое лето не могло бы растопить, и полная темнота. Понго зажег фонарь и передал его Пьеру.
Молодой человек прежде всего повел Турнемина к алтарю, перед которым все преклонили колени, и только после этого они устремились в глухую темноту внутренней части храма.
— Могилы находятся слева, — прошептал Пьер, — в той стороне, которая ближе к монастырю.
Действительно, сноп света вырвал из темноты глубокую нишу с множеством плит, явно очень древних, несколько могил поновее и, наконец, прекрасный монумент, стоявший возле стены.
— Смотрите, — сказал Пьер, — вот могила Рауля де Турнемина.
Но Жиль уже и сам ее узнал. Монумент, мощный и величественный, потрясал воображение: десяток статуй совершенной красоты поддерживали надгробную плиту, на которой лежал усопший барон. Рауль де Турнемин, в латах, со скрещенными на груди руками, встречал вечность в глубоком покое. Два коленопреклоненных ангела украшали изголовье, где на подушке покоилась его голова, у ног на его гербе спала собака, а рядом с рыцарским мечом художник поместил большой каменный шлем, украшенный лавровым венком. У последнего из Турнеминов сильно забилось сердце.
— Замечательное произведение искусства, правда? — шепотом спросил Пьер, ставя фонарь на угол могилы. — Наверное, только у бретонских герцогов есть такие красивые надгробия.
— Надеюсь, что они за них лучше расплачивались, — пробормотал Жиль, с жалостью вспоминая прекрасного художника, создавшего это великолепие. — Теперь за дело. Пусть будет восстановлена справедливость, и человек, до такой степени бессердечный, навсегда лишится своих сокровищ!
Посвети мне, — сказал он Понго.
Его руки стали ощупывать листки венка, и, хотя волнение Жиля все возрастало, пальцы его не дрожали. Удастся ли найти подвижный листок?
Сколько времени прошло с момента погребения Рауля де Турнемина, от сырости камень мог заклинить, внутренний механизм испортиться…
Своими сильными пальцами Жиль толкал, тянул и раскачивал каждый листок. Несмотря на холод, царивший в церкви, по спине Турнемина текли струйки пота.
— Если невозможно открыть, — выдохнул Понго, — я поискать, чем разбить этот шлем.
— Нельзя, это осквернение могилы… Я должен найти, обязательно найти…
Естественно, секретный механизм был скрыт в самом последнем листке, он находился в задней части шлема, слева от узла ленты, обвивавшей венок. Он открылся, словно крышка табакерки, легко и естественно, как будто был изготовлен только вчера. Послышался тройной вздох облегчения.
Тогда шевалье снял с шеи шнурок с бронзовым листком, быстро перекрестился и опустил его в открытую полость. Затем нажал сверху…
В толще камней послышался легкий щелчок.
— О… забрало! — воскликнул Пьер. — Глядите, оно поднимается!
— Собака тоже, — прошептал Понго.
Медленно, словно нехотя, чеканное забрало шлема поднималось под действием скрытой пружины и так же медленно открывался корпус левретки. Жиль поднял фонарь и задохнулся…
Шлем был полон жемчуга и неоправленных драгоценных камней: рубины, изумруды, сапфиры переливались в тусклом свете фонаря всеми цветами радуги. В корпусе собаки лежали ювелирные украшения: на бархате, которым была выложена внутренняя полость собаки, сверкали браслеты, колье, кольца, кулоны, но даже их красота не могла затмить кровавого сияния огромных рубинов Цезаря Борджии…
Онемев от восхищения, смотрели Пьер и Понго, как пальцы шевалье заставляли камни играть и переливаться, будили их после многовековой спячки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87