Он быстро вывел ее из толпы и подвел к поджидавшему их экипажу на улице.
– Ну как, довольны? – спросил Верджил после того, как помог ей забраться в коляску. Бьянка с грустью отметила, что он сел не рядом с ней, а напротив. В темноте Верджил походил на бесплотную тень, едва различимую в тусклом свете, временами проникавшем сквозь окно экипажа.
– Поначалу я не чувствовала радости, но на сцене чуть не лопнула от счастья.
– Я не о выступлении, Бьянка.
Да, он имел в виду другое – его натянутый тон свидетельствовал именно об этом.
– Думаю, все эти мужчины даже не знали, кто я такая – всего лишь еще одна певица, появившаяся из дверей гримерной. Сомневаюсь, что кто-нибудь, кроме Найджела и мистера Сиддела, узнал меня в заднем ряду хора.
– Ты пела с таким воодушевлением, что мне казалось, вот-вот взлетишь. Возможно, тебя не узнали, но, безусловно, заметили.
– Так ты видел выступление?
– Я сидел в ложе своего знакомого.
– И что? Хорошо ли я… – Бьянка неожиданно умолкла, а затем рассмеялась: – Я хотела спросить, хорошо ли я пела, но этого, конечно, сказать невозможно.
– Пела ты великолепно, дорогая. И судя по всему, половина оксфордских, кембриджских и большая часть лондонских клерков-стажеров из адвокатских контор с этим согласятся.
– Да ты, как я погляжу, ревнуешь, Леклер.
– По-моему, это не точное выражение для описания чувств, охвативших меня нынче вечером, Бьянка. Ревность захлестывает меня, когда я вижу, как знакомые Пенелопы оказывают тебе знаки внимания. Я могу воспрепятствовать этому, только женившись на тебе. Но ты не согласна. Я ревную, когда вижу, как твой кузен открыто ухаживает за тобой. Но сейчас я не ревновал – я кипел от гнева при виде фамильярности незнакомцев, которую они сочли возможным проявить по отношению к тебе за дверями гримерной. Я бушевал от ярости, услышав инсинуации подвыпившего волокиты Сиддела; и все это оттого, что ты начала кокетничать в коридоре, желая продемонстрировать мне свою независимость.
Поток гневных слов Верджила, казалось, переполнил экипаж, грозя хлынуть наружу. Бьянка с болью в сердце выслушивала его упреки, но уже в следующую минуту ее смятение сменилось раздражением.
– А мне казалось, ты как раз хотел, чтобы я пококетничала, чтобы я испытала все это, столкнулась с жизненной реальностью и увидела низменность пожирающих меня глазами почитателей.
– Я никогда не соглашусь, чтобы мужчины смотрели на тебя так, как те мальчишки.
– Тогда отчего же ты не осадил их?
– Есть куда более насущный вопрос – отчего ты не сделала этого? Попытайся я увести тебя оттуда, ты выставила бы меня дураком. Или ты стремишься показать мне своим поведением, что уже сделала свой выбор?..
– Нет!
– Тогда я мог бы либо объявить тебя своей содержанкой, либо потерять навсегда…
Взор Бьянки затуманился. Перед ней был не Верджил – его фантом, демонстрирующий свою уязвленную мужскую гордость.
– Я не желаю более говорить об этом, – прошептала она, моля Бога, чтобы спор закончился раньше, чем будут произнесены слова, которые уже нельзя забрать назад.
– А я желаю. Нам нужно многое обсудить.
Экипаж остановился. Дождавшись, когда лакей откинет лестницу, Бьянка проговорила:
– Леклер, я не собираюсь ссориться с тобой. И… я совершенно без сил. Спокойной ночи.
Выбравшись из экипажа, Бьянка гордо зашагала к дому; Верджил следовал за ней чуть поодаль.
– Тебе от меня не отделаться, как от одного из тех ничтожных поклонников…
– Увы! – Бьянка прошла через освещенную свечами прихожую. Второй этаж был закрыт – вероятно, все уже легли спать. – Поскольку это дом твоей сестры, я не вправе запретить тебе входить сюда, но и выслушивать твои упреки и инсинуации не намерена. Я слишком устала, чтобы спорить, и слишком уязвлена, чтобы проявлять остроумие. Ты лишил меня одного из самых замечательных вечеров в моей жизни, превратив его в нечто непотребное. Все шло великолепно, а ты все испортил. Не знаю, смогу ли я простить когда-нибудь тебе твою грубость.
Обвинения Бьянки заставили Верджила остановиться; его взгляд несколько смягчился.
– Прости меня, если я был груб с тобой. Давай пройдем в библиотеку, нам нужно поговорить.
– Можешь проповедовать, но только без меня, дорогой опекун. Я иду спать.
Бьянка собралась отправиться наверх, но Верджил схватил ее за руку.
– Постой!
– Оставь меня, Леклер. Не устраивай сцен или ты перебудишь всех в доме.
– Я перебужу весь город, если мне будет угодно, черт возьми!
Бьянка вырвала руку.
– Да заткнись же ты, наконец! И пойми, я все равно сделаю по-своему; так что спокойной ночи.
«Заткнись». От кого, черт побери, она набралась таких слов?
Впрочем, Верджил понимал, от кого. От экспансивной, восторженной передовой молодежи, которая слеталась в дом Пен, как пчелы в доселе неведомый им цветущий сад. Бывая у Пенелопы, он прилагал титанические усилия, чтобы отвадить их, но они всякий раз возвращались снова.
Когда виконт вошел в библиотеку, свечи были уже потушены, камин не горел, но портвейн он все равно отыскал; однако на этот раз вкус напитка не доставил ему удовольствия и не унял его раздражения.
Верджил вынужден был признаться себе, что причиной его дурного расположения являлась не только Бьянка. Назавтра ему предстояло исполнить одну, связанную с расследованием смерти Милтона тягостную обязанность. О предстоящей встрече Верджил думал с отвращением; она раздражала его не меньше, чем выступление Бьянки, и он находился не в духе, уже собираясь в театр.
Его мир грозил развалиться на части. Дружба и любовь, на которых он зиждился, обернулись лицемерием и притворством, как и вся его жизнь.
Нынешний вечер свидетельствовал о том, что Бьянка ускользает из его жизни. Она жила рядом, занималась с синьором Барди, заводила новые знакомства, наслаждалась своей молодостью и, набираясь опыта, все больше отдалялась от Верджила. Он чувствовал, что пропасть между ними растет. Иногда он спрашивал себя, помнит ли она вообще о том, что должна дать ему ответ, решить, выйдет за него замуж или нет.
Будь на то его власть, Верджил непременно запретил бы ей выступать на сцене. Он собственными руками задушил бы синьора Барди или, по крайней мере, подкупил его, если бы только мог предположить раньше, что преподаватель способен предложить ей такое.
Бьянке понравилось выступать. В этом не было сомнений. Однажды Каталани заметила, что волшебство, творимое искусством, ощущается артистами в десять раз сильнее, чем публикой, для которой оно создается. Интересно, каково находиться на сцене, когда музыка раздается со всех сторон? Наверное, это все равно, что с головой погрузиться в океан чувств. Наблюдая сегодня изумление Бьянки, Верджил со всей очевидностью осознал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89