А потом наступил день, когда победа стала очевидной. Я завершал уже ставшую привычной процедуру, но тут корова расставила ноги и выбросила струю кристально прозрачной мочи. Я отступил и вдруг осознал, как успела перемениться моя пациентка. Недавний скелет оделся плотью, шерсть так и лоснилась. Она вернулась в нормальное состояние с той же быстротой, с какой его утратила. Поразительно!
Я отшвырнул пустую коробку.
– Что же, мистер Максвелл, по-моему, можно сказать, что она здорова. Завтра сделаю ей еще укол, и все.
– Значит, завтра вы приедете?
– Ну да. В последний раз.
Лицо фермера посуровело, и он шагнул ко мне.
– Ну ладно. А у меня к вам претензия есть.
О, господи! Сейчас он рассчитается со мной за флебит. И словно нарочно выбрал минуту, когда я так радовался успеху! Чужая душа – потемки, и если он решил устроить мне выволочку, хоть прошло столько времени, воспрепятствовать ему я не мог.
– А? – произнес я растерянно. – Так какая же?
Он наклонился и ткнул мне в грудь указательным пальцем. Лицо его приняло угрожающее выражение, какого я прежде у него не замечал.
– Вы что же думаете, у меня других дел нет, как за вами подметать каждый божий день?
– Подметать… как… Что подметать? – Я ошарашено уставился на него.
Широким взмахом руки он указал на пол коровника.
– Да вы поглядите, как вы тут намусорили! А убирать-то мне.
Я поглядел на россыпь пустых тюбиков из-под пенициллина, на прилагавшиеся к каждому бумажки с инструкциями, на разорванную картонку. Занятый своим делом, я машинально кидал их куда попало.
– Ох, извините, – пробормотал я. – Просто я как-то внимания не обращал…
Меня прервал взрыв громового хохота.
– Так я же шучу! Где уж тут было внимание обращать. Вы ведь мою корову вызволяли! – Он хлопнул меня по плечу, и я понял, что таким способом он выражал всю меру своей благодарности.
Так я впервые произвел инъекцию антибиотика, и пусть способ был странноватый, но кое-чему она меня научила. Однако на этой ферме жизненной мудрости я почерпнул даже больше, чем научных фактов. За все тридцать прошедших с тех пор лет Роберт Максвелл ни разу не намекнул на давнюю беду, за которую ему было бы так просто притянуть меня к ответу.
На протяжении этих лет я не раз страдал по чужой вине, не раз ловил людей на ошибках, дававших мне полную возможность порядком испортить им жизнь. Но у меня был твердый принцип, как поступать в подобных случаях. Я старался следовать примеру Роберта Максвелла.
11
– А знаешь, Джим, – задумчиво произнес Тристан, закуривая неизменную сигарету, – вряд ли отыщется еще дом, куда дама, изъявляя свою благосклонность, присылала бы козьи орешки.
В тихие минуты мои мысли часто обращаются к давним холостяцким дням в Скелдейл-Хаусе, и вот в такую-то минуту я словно бы вновь услышал, как Тристан произносит эту фразу, и вспомнил, с каким удивлением я тогда оторвался от книги вызовов и поглядел на него.
– Странно! Я ведь как раз подумал то же самое. Бесспорно, весьма оригинальный способ.
Мы только что вышли из столовой, и в моей памяти была еще свежа картина, которую я узрел, спустившись туда к завтраку. Миссис Холл всегда раскладывала утреннюю почту возле наших приборов, и рядом с тарелкой Зигфрида, точно эмблема победы, красовалась жестянка с козьими экскрементами, присланная мисс Грантли.
Оберточная бумага ни на секунду нас в заблуждение не ввела: мисс Грантли пользовалась только одним видом емкостей – шестидюймовыми жестянками из-под какао. То ли она забирала пустые жестянки у друзей и знакомых, то ли обожала пить какао.
Но вот коз она обожала без всяких «то ли». Казалось, ее жизнь была посвящена им одним, что не могло не вызывать глубокого недоумения – ведь речь шла о роскошной блондинке, которая без труда стала бы кинозвездой, пошевели она хоть пальцем.
В довершение всего мисс Грантли каким-то образом ухитрилась избежать цепей брака. Всякий раз, навещая ее любимиц, я только диву давался, как она умудрялась держать всех мужчин на расстоянии вытянутой руки. Не больше двадцати семи-двадцати восьми лет, изящные округлости, точеные ноги. Но порой, любуясь безупречными чертами ее лица, я вдруг ловил себя на мысли, что столь решительный подбородок, пожалуй, отпугивал потенциальных женихов. Нет, вряд ли. Характер же у нее веселый, легкий, в ней столько привлекательности! Просто она не желает выходить замуж. В деньгах она, видимо, не нуждалась, свой дом сумела сделать красивым и уютным, и как будто была вполне довольна своим жребием.
А козьи орешки, бесспорно, служили знаком благоволения – к своим обязанностям владелицы стада мисс Грантли относилась весьма серьезно и регулярно присылала нам материал для проверки на кишечных паразитов или выявления каких-либо скрытых заболеваний.
Материал этот всегда адресовался мистеру Зигфриду Фарнону лично, и я не усматривал тут никакого подтекста, но в одно прекрасное утро, через несколько дней после того, как мне довелось избавить одного из ее козлов от занозы в глазу, я обнаружил знакомую жестянку перед собственным прибором и прочел на наклейке: «Джеймсу Хэрриоту, эсквайру».
Вот тогда-то я и осознал, что получил, так сказать, посвящение в рыцарский сан. Некогда благородные паладины прикрепляли к шлему перчатку, подаренную прекрасной дамой, или повязывали копье ее шарфом. Знаком благосклонности мисс Грантли была жестянка с козьими орешками.
По лицу Зигфрида скользнуло легкое изумление, и я, возликовав, бросил на него торжествующий взгляд. Но он мог бы не тревожиться: в следующий раз жестянка вновь стояла перед его прибором. Что в конце-то концов было лишь естественно – ведь, если тут хоть малейшую роль играла мужская притягательность, Зигфрид опережал меня на всю длину беговой дорожки. Тристан ухаживал за местными красавицами самозабвенно и с успехом, я в этом отношении тоже не мог пожаловаться на судьбу. Но Зигфрид! Он сводил женщин с ума словно бы нехотя. Не он бегал за ними, а они за ним. В первые же недели нашего знакомства я убедился, что рассказы о неотразимости высоких худощавых мужчин отнюдь не вымысел. А добавьте к подобной внешности редкую обаятельность, волевой характер… Так надо ли удивляться, что жестянка из-под какао раз за разом возникала именно у его места за столом.
Продолжалось так очень долго, хотя и Тристан, и я наведывались к мисс Грантли не реже Зигфрида. Я уже упомянул, что она, видимо, была богата – во всяком случае, вызывала она нас по самым пустячным поводам, и как клиентку мы ставили ее в ряд с самыми крупными фермерами.
Но услышав однажды утром в телефонной трубке ее взволнованный голос, я понял, что против обыкновения причина должна быть по-настоящему серьезной.
– Мистер Хэрриот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92