Вади имеют имена, как настоящие реки, по их руслам стекают дождевые потоки, а под ними идет подземный водоток, который питает многие артезианские бассейны Сахары и пресные воды озера Чад.
– Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф,
– прочла по-русски Машенька то, что прочла бы на ее месте любая интеллигентная русская барышня.
– Красиво, – сказал Франсуа по-русски. Он уже неплохо понимал язык далекой России и хорошо чувствовал интонации.
– Это стихи Николая Гумилева, нашего хорошего поэта, он путешествовал по Африке, бывал на озере Чад.
– О-о, Николя, так я его знай! – воскликнул Франсуа. – Лет пятнадцать туда, – он махнул ладошкой себе за плечо, – я с ним знай. Он брал у мой переводчик на арабский, я ему давай такой хороший переводчик. Очень хороший.
– У нас ходили слухи, что его убили в России, – сказала Машенька, – но
я не знаю точно…
– О-о, Николя! Он не был озеро Чад.
– Почему? – спросила Машенька по-французски.
– Я думаю, он не мог дойти так далеко, – отвечал Франсуа по-французски, – но он поэт, а поэтам необязательно бывать в тех местах, которые они описывают. Пусть он там не был, но это все равно правда. Раз поэт говорит, то ему надо верить.
– Как странно! – сказала Машенька по-французски. – Дай Бог, чтобы он был жив и ему почудилось, что сейчас здесь, в пустыне, мы читаем его стихи и говорим о нем с человеком, который его лично знал и видел здесь, в Африке.
– Да, в жизни много чудесного, – заметила Николь.
– Мадам Николь, сядьте на кошму, – вмешалась в разговор Клодин, – а то вы уже вся на земле. Здесь могут быть скорпионы.
Николь послушно передвинулась на кошму.
Солдаты конвоя и арабы – проводники каравана ловко расседлывали лошадей, снимали тюки с верблюдов, ставили палатки, разжигали костры по периметру довольно обширного бивуака, который рос и образовывался буквально на глазах. Палатки разбивали в центре, туда же сносили все грузы, бурдюки с водой, оружие, боеприпасы. Сначала вокруг палаток выстроили цепочкой лошадей и задали им овса в кожаных торбах. Затем во вторую цепочку поставили верблюдов, которые, будучи хорошо накормленными и напоенными про запас, от корма категорически отказались и сразу залегли, прижав брюхо к каменистой земле и вытянув шею, – так им, верблюдам, было хорошо, а на все остальное они даже и плевать не хотели.
Был ясный день, свет над землей стоял ровный, чуть-чуть дрожащий по краям далекого горизонта, было видно так далеко вокруг, что, казалось, день еще должен длиться и длиться.
– Скоро ночь, – сказал Франсуа. – Как только сварится кофе, так и наступит ночь. У солдат все отработано по секундам.
– Но кофе уже засыпали. Слышите, какой аромат? – Машенька жадно потянула ноздрями. – А день-то в разгаре, о чем вы говорите, доктор?!
– Вот я и говорю как доктор, – усмехнулся Франсуа. – Ночь в пустыне всегда наступает вдруг, как потеря сознания. Сейчас, – Франсуа торопливо оглядел горизонт, – сейчас наступит ночь. – И в ту же секунду как будто выключили на небесах рубильник, и пламя костров жутко и весело проступило из тьмы, прорисовывая фигурки коленопреклоненных арабов, молящихся лицом на восток.
– Франсуа, вы Бог! – хлопнула в ладоши Машенька.
– Нет, мадемуазель Мари, я заурядный грешник, только много путешествовавший по Сахаре, – весело отвечал доктор. – Если бы я был похрабрее, то давно бы забросил службу и отправился в пустыню навсегда.
– А мы? – воскликнула Клодин. – А как же мы? Без вас в гарнизоне нельзя, это вам любой скажет!
– Чепуха, мадемуазель Клодин, все могут обойтись без всех. Человек живет один и умирает в одиночку, а все остальное так, кружева нашей жизни…
– Хватит философствовать, – незлобиво прервала его Николь. – Пошлите лучше за кофе. Такой аромат в воздухе, я прямо зверею от желания сделать глоточек кофе!
Принесли кофе, и они пили его под темно-фиолетовым небом, усеянным острыми блестками таких ярких, таких лучистых звезд, какие только и увидишь что в пустыне. Заливая округу призрачным, зыбким полусветом, струился над головами Млечный Путь. Выяснилось, что Машенька и доктор Франсуа одинаково хорошо, без запинки, читают карту звездного неба. К познаниям доктора Франсуа все давно привыкли, а вот Машеньке удивлялись.
– Боже мой, откуда ты это знаешь? – восклицала Николь.
– Мадемуазель Мари, я, признаться, тоже не ожидал, – искренне сказал Франсуа. – Откуда такие познания?
– Доктор, я ведь дочь адмирала, я учусь в Морском корпусе, я выросла на море, а море и небо… Потом, я люблю астрономию, и у меня был хороший учитель… – Машенька смолкла, потому что ей показалось, что в отблесках дальнего костра мелькнула фигура дяди Паши…
Доктор Франсуа с удовольствием рассказывал о Сахаре, голос его звучал наполненно, чисто, молодо.
– Многие думают, что Сахара – это нечто необитаемое. Нет, здесь проживают миллионы людей. Фактически Сахара заселена двумя народами, хотя и тот и другой считаются арабами.
– То есть как? – удивилась Машенька.
– А очень просто, – продолжал доктор Франсуа. – Один народ – люди, живущие оседлой жизнью, по городам и поселениям, так называемым ксурам, все это там, где есть постоянные источники воды. А второй народ – кочевой, это арабы-завоеватели, они живут в палатках и кочуют по пустыне. Первый народ – земледельцы, второй народ – пастухи и воины. Их объединяют общие интересы, они не могут жить друг без друга, но не только не любят, а, я бы даже сказал, презирают друг друга. Оазисами они владеют вместе – одни возделывают землю, вторые пасут стада, отгоняют их на далекие зимние пастбища, а летом едут на базары за зерном и прочим. Люди в Сахаре живут или в оазисах, или на равнинах между ними, где выпадает достаточное количество дождей. Люди разбросаны по огромным просторам Сахары, как зерна, – пригоршнями, и в общем их очень много. Так что Сахара совсем не мертвая. Живая! Вечно живая!
Николь, Машенька и Клодин расположились на ночлег в большой шатровой палатке, устланной толстыми коврами. Спали они замечательно.
А когда Машенька проснулась и выглянула из палатки, было совсем светло, но лагерь еще спал. Спали люди, спали лошади, ослики, верблюды, спали все, кроме мерно шагающих часовых по окраинам бивуака. Машенька накинула халатик и вышла из палатки. Рассеянный, но необыкновенно яркий свет заливал необозримые пространства, с какой-то неистовой, но очень мягкой силой он катил свои волны с востока на запад, и небо стояло над миром высокое, чистое, такое нежно-голубое, какого Машенька не видывала отродясь. Далекие горные плато туманно светились поблекшими травами, воздух реял над землей точно так, как дрожал он зимой над раскаленной печкой у них на кухне, в Николаеве;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф,
– прочла по-русски Машенька то, что прочла бы на ее месте любая интеллигентная русская барышня.
– Красиво, – сказал Франсуа по-русски. Он уже неплохо понимал язык далекой России и хорошо чувствовал интонации.
– Это стихи Николая Гумилева, нашего хорошего поэта, он путешествовал по Африке, бывал на озере Чад.
– О-о, Николя, так я его знай! – воскликнул Франсуа. – Лет пятнадцать туда, – он махнул ладошкой себе за плечо, – я с ним знай. Он брал у мой переводчик на арабский, я ему давай такой хороший переводчик. Очень хороший.
– У нас ходили слухи, что его убили в России, – сказала Машенька, – но
я не знаю точно…
– О-о, Николя! Он не был озеро Чад.
– Почему? – спросила Машенька по-французски.
– Я думаю, он не мог дойти так далеко, – отвечал Франсуа по-французски, – но он поэт, а поэтам необязательно бывать в тех местах, которые они описывают. Пусть он там не был, но это все равно правда. Раз поэт говорит, то ему надо верить.
– Как странно! – сказала Машенька по-французски. – Дай Бог, чтобы он был жив и ему почудилось, что сейчас здесь, в пустыне, мы читаем его стихи и говорим о нем с человеком, который его лично знал и видел здесь, в Африке.
– Да, в жизни много чудесного, – заметила Николь.
– Мадам Николь, сядьте на кошму, – вмешалась в разговор Клодин, – а то вы уже вся на земле. Здесь могут быть скорпионы.
Николь послушно передвинулась на кошму.
Солдаты конвоя и арабы – проводники каравана ловко расседлывали лошадей, снимали тюки с верблюдов, ставили палатки, разжигали костры по периметру довольно обширного бивуака, который рос и образовывался буквально на глазах. Палатки разбивали в центре, туда же сносили все грузы, бурдюки с водой, оружие, боеприпасы. Сначала вокруг палаток выстроили цепочкой лошадей и задали им овса в кожаных торбах. Затем во вторую цепочку поставили верблюдов, которые, будучи хорошо накормленными и напоенными про запас, от корма категорически отказались и сразу залегли, прижав брюхо к каменистой земле и вытянув шею, – так им, верблюдам, было хорошо, а на все остальное они даже и плевать не хотели.
Был ясный день, свет над землей стоял ровный, чуть-чуть дрожащий по краям далекого горизонта, было видно так далеко вокруг, что, казалось, день еще должен длиться и длиться.
– Скоро ночь, – сказал Франсуа. – Как только сварится кофе, так и наступит ночь. У солдат все отработано по секундам.
– Но кофе уже засыпали. Слышите, какой аромат? – Машенька жадно потянула ноздрями. – А день-то в разгаре, о чем вы говорите, доктор?!
– Вот я и говорю как доктор, – усмехнулся Франсуа. – Ночь в пустыне всегда наступает вдруг, как потеря сознания. Сейчас, – Франсуа торопливо оглядел горизонт, – сейчас наступит ночь. – И в ту же секунду как будто выключили на небесах рубильник, и пламя костров жутко и весело проступило из тьмы, прорисовывая фигурки коленопреклоненных арабов, молящихся лицом на восток.
– Франсуа, вы Бог! – хлопнула в ладоши Машенька.
– Нет, мадемуазель Мари, я заурядный грешник, только много путешествовавший по Сахаре, – весело отвечал доктор. – Если бы я был похрабрее, то давно бы забросил службу и отправился в пустыню навсегда.
– А мы? – воскликнула Клодин. – А как же мы? Без вас в гарнизоне нельзя, это вам любой скажет!
– Чепуха, мадемуазель Клодин, все могут обойтись без всех. Человек живет один и умирает в одиночку, а все остальное так, кружева нашей жизни…
– Хватит философствовать, – незлобиво прервала его Николь. – Пошлите лучше за кофе. Такой аромат в воздухе, я прямо зверею от желания сделать глоточек кофе!
Принесли кофе, и они пили его под темно-фиолетовым небом, усеянным острыми блестками таких ярких, таких лучистых звезд, какие только и увидишь что в пустыне. Заливая округу призрачным, зыбким полусветом, струился над головами Млечный Путь. Выяснилось, что Машенька и доктор Франсуа одинаково хорошо, без запинки, читают карту звездного неба. К познаниям доктора Франсуа все давно привыкли, а вот Машеньке удивлялись.
– Боже мой, откуда ты это знаешь? – восклицала Николь.
– Мадемуазель Мари, я, признаться, тоже не ожидал, – искренне сказал Франсуа. – Откуда такие познания?
– Доктор, я ведь дочь адмирала, я учусь в Морском корпусе, я выросла на море, а море и небо… Потом, я люблю астрономию, и у меня был хороший учитель… – Машенька смолкла, потому что ей показалось, что в отблесках дальнего костра мелькнула фигура дяди Паши…
Доктор Франсуа с удовольствием рассказывал о Сахаре, голос его звучал наполненно, чисто, молодо.
– Многие думают, что Сахара – это нечто необитаемое. Нет, здесь проживают миллионы людей. Фактически Сахара заселена двумя народами, хотя и тот и другой считаются арабами.
– То есть как? – удивилась Машенька.
– А очень просто, – продолжал доктор Франсуа. – Один народ – люди, живущие оседлой жизнью, по городам и поселениям, так называемым ксурам, все это там, где есть постоянные источники воды. А второй народ – кочевой, это арабы-завоеватели, они живут в палатках и кочуют по пустыне. Первый народ – земледельцы, второй народ – пастухи и воины. Их объединяют общие интересы, они не могут жить друг без друга, но не только не любят, а, я бы даже сказал, презирают друг друга. Оазисами они владеют вместе – одни возделывают землю, вторые пасут стада, отгоняют их на далекие зимние пастбища, а летом едут на базары за зерном и прочим. Люди в Сахаре живут или в оазисах, или на равнинах между ними, где выпадает достаточное количество дождей. Люди разбросаны по огромным просторам Сахары, как зерна, – пригоршнями, и в общем их очень много. Так что Сахара совсем не мертвая. Живая! Вечно живая!
Николь, Машенька и Клодин расположились на ночлег в большой шатровой палатке, устланной толстыми коврами. Спали они замечательно.
А когда Машенька проснулась и выглянула из палатки, было совсем светло, но лагерь еще спал. Спали люди, спали лошади, ослики, верблюды, спали все, кроме мерно шагающих часовых по окраинам бивуака. Машенька накинула халатик и вышла из палатки. Рассеянный, но необыкновенно яркий свет заливал необозримые пространства, с какой-то неистовой, но очень мягкой силой он катил свои волны с востока на запад, и небо стояло над миром высокое, чистое, такое нежно-голубое, какого Машенька не видывала отродясь. Далекие горные плато туманно светились поблекшими травами, воздух реял над землей точно так, как дрожал он зимой над раскаленной печкой у них на кухне, в Николаеве;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71