Чья-то рука коснулась его шеи и скользнула по горлу, легко, словно котенок лапкой. Сердце его замерло, Детлеф решил, что это Демон Потайных Ходов, рассерженный вторжением Женевьевы в свое логово, явился наложить на него смертоносные щупальца.
Детлеф обернулся и в свете фонаря увидел лицо Евы, похожий на маску овал, расслабленный, затертый и лишенный выражения, как барельеф на долго бывшей в обращении монете.
Ее прикосновение показалось ему странным – ни теплым, ни холодным.
Ева улыбнулась, и лицо ее ожило. В конце концов, она была на сцене. Детлеф пытался угадать, какую роль она играет.
Поднимая руку – и его голову вместе с ней, – она заставила его встать. Ева была достаточно высокой, чтобы смотреть ему в глаза. Достаточно высокой – как Иллона и многие другие, и в отличие от Женевьевы, – тобы играть с ним любовные сцены, которые хорошо смотрелись бы из самой дальней ложи театра. Он ожидал поцелуя, но ожидание затягивалось.
Женевьева карабкалась наверх по странному хитросплетению лестниц и трапов, которые, как она понимала, должны находиться в толще стены Театра Варгра Бреугеля. Сложная система балок и брусьев поддерживала тончайшую каменную оболочку. По ее расчетам, она должна была вылезти на поверхность где-нибудь в районе крыши, между огромными комической и трагической масками, вырезанными из камня на фронтоне.
Может быть, смеющийся и плачущий рты или глаза и служили входами.
Она добралась до потайной двери, покрытой толстым слоем подсохшей слизи, свидетельства того, что ходом часто пользовались. Едва она коснулась люка, ее озарила одна из нечастых вспышек предчувствия. Вместе с темным поцелуем Шанданьяк передал ей частицу дара провидения. Сейчас она знала, что, если откроет эту дверь, тайна будет разгадана, но разгадка ей не понравится. Ее рука замерла на крышке люка, и она сознавала, что, если оставит дверь закрытой, ее жизнь будет продолжаться так же, как и прежде. Если откроет, все изменится. Снова.
Она стиснула пальцы в кулак и прижала к груди. В замкнутом пространстве ее дыхание казалось до странного громким. В отличие от Истинно Мертвых вампиров, она продолжала дышать. Это делало ее почти человеком. И ее любопытство, ее потребность знать – тоже.
Открывая крышку и протискиваясь в люк, она мельком подумала, что, возможно, была бы счастливее, если бы ее темный отец убил ее, прежде чем сделать вампиром. Тогда она была бы совершенно отделена от живых. Была бы свободна от проблем, которые терзают ее сердце.
Запах 7-й ложи ощущался здесь сильнее, чем где-либо во всем лабиринте. И не удивительно, ибо это и была 7-я ложа.
За занавесями ложи виднелся свет. Должно быть, внизу на сцене. Она потянулась, разминая занемевшие руки и ноги. Потом раздвинула занавеси.
На сцене Детлеф репетировал с Евой.
Это, должно быть, была финальная сцена третьего действия, в которой Нита обращается к Зикхиллу за помощью, не зная, что этот добрый человек, предложивший ей свою защиту, на самом деле ее ужасный мучитель. Бедная девушка пытается уговорить Зикхилла дать ей денег, трогательно заигрывая с ним, но он, возбудившись, превращается в Хайду, швыряет ее на диван в кабинете Зикхилла, предоставляя публике домысливать дальнейшее и в высшей степени непристойное продолжение в перерыве между действиями.
Глядя, как они целуются, Женевьева ждала превращения. Оно произошло, но не так, как она предполагала.
17
Анимус прижимался к лицу Детлефа Зирка, вбирая в себя его смущение, его желание, его боль. И разрастающуюся в нем раковую опухоль Тьмы. Именно до Тьмы и требовалось добраться Анимусу. Было бы несложно заставить Еву просто совратить его, как она сделала это с Рейнхардом Жесснером. Но какой в этом смысл? Секс – не та вещь, которая способна оторвать Детлефа от Женевьевы. Это могут сделать Тьма, Хайда внутри Зикхилла, деградация, проявление подавляемых животных инстинктов.
Ева с силой обхватила Детлефа за шею, прижимая к себе во время поцелуя, едва не придушив его.
– Ударь меня, – шепнула она.
етлеф застыл в ее объятиях.
– Нет, – говорила она. – Мне это нужно, я этого хочу…
Она цитировала текст «Странной истории доктора Зикхилла и мистера Хайды» почти точно, но не совсем. Предполагалось, что Ниту столько били, что у нее воз-икла извращенная тяга к боли. А Нита была в той же мере порождением разума и пера Детлефа Зиркза как и игры Евы Савиньен. Он написал о том, как упоительно причинять и ощущать боль, и Анимус знал, что он отыскал эти чувства в себе и выплеснул на сцену. Этот опыт окажется гибельным для него, как неумелые опыты Зикхилла привели его, в конце концов, к краху.
Хватка Евы становилась все сильнее, костяшки ее больших пальцев зарылись в мягкий второй подбородок Детлефа.
– Ударь меня, – повторяла она, усыпая поцелуями его лицо, – сильнее.
Его глаза блеснули, и Анимус увидел в них, что этот призыв проник в самую глубь его души, вытаскивая на поверхность желание причинять боль, которое всегда присуще гению. Отчасти благодаря этому качеству он обрел поразительную силу, понадобившуюся, чтобы сокрушить Вечного Чародея. Потому-то его и тянуло к девушке-вампиру.
Часть Детлефа Зирка жаждала боли, крови, зла. Это чувство было настолько близко к любви, что порой они казались неотличимыми.
Ева сняла одну руку с шеи Детлефа и, растопырив пальцы на манер когтей, попыталась вцепиться драматургу в лицо.
Он отбросил ее руку.
Его лицо было маской гнева, черты в точности соответствовали рекомендуемому в учебниках по актерскому мастерству проявлению ярости, изображая чувство, которое он не вполне испытывал. Детлеф схватил руку, сжимавшую его горло, и оторвал ее от себя. Он ударил Еву, с силой смазав костяшками пальцев по щеке, поставив ей настоящий синяк.
Анимус был доволен.
Ева дразнила Детлефа, льстя и оскорбляя, моля и провоцируя. Она призывала наказать ее, искушала его сделаться Хайдой.
Она дала ему пощечину, и он ударил ее в грудь. Благодаря Анимусу она не чувствовала боли, но была достаточно хорошей актрисой, чтобы убедительно изобразить ее.
В пылу борьбы их одежда растрепалась и кое-где порвалась. Между ударами они обменивались быстрыми ласками.
Ева схватила со стола бутафорскую реторту и разбила о свою голову. Стекло было из сахара, но клейкие осколки прилипли к ее лицу, кололи и раздражали их кожу во время поцелуев. Они расцарапывали друг друга, оставляя на лицах кровавые полосы.
Детлеф с силой ударил ее в живот. Она согнулась пополам, и он швырнул ее на диван Зикхилла.
Здесь был занавес третьего действия.
Еву кольнуло сомнение, но Анимус стер его. Все шло замечательно. Детлеф рвал на ней одежду, превращая ее изящное платье в подобие лохмотьев Ниты.
Детлеф навалился на Еву, а занавеса все не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62